Собор без крестов - Владимир Шитов

почему-то называют заработной платой, не желаю и не буду. Все, что можно будет продать, продам, иначе, не

исключено, что меня еще кто-нибудь оберет, и вырученные деньги вложу на срочный вклад в банк, буду жить на

проценты. Когда я решу, что пришло мое время, вложу деньги в прибыльное дело.

— Да, Семен Филиппович, с вашей философией мне вас не переубедить, — расставаясь с Церлюкевичем, обронил Туянов.

— Правильно делаете, Аристарх Георгиевич, мы давно вышли из детского возраста и на все имеем свои

взгляды. Мы сейчас с вами как люди, попавшие в море после кораблекрушения. Каждый старается забраться в

лодку, чтобы добраться на ней до берега.

— Красиво вы говорите, барон, — не стерпев, съязвил Туянов, — но применимы ли ваши слова к

действительности?

— Ближайшие если не месяцы, то годы покажут, — неопределенно бросил Церлюкевич, направляясь к

выходу из кабинета.

Взявшись за ручку двери, он, обернувшись к Туянову, заметил:

— Едва не упустил. Я не посвящен в деятельность своих наемников, а поэтому не знаю, где работа их

группы, а где работа других. Между прочим, они ваши помощники, и я бы на вашем месте их не трогал и не

мешал работать. Они делают то, что закон запрещает делать вам. Очень прошу вас, закройте глаза на них. Если

полотна уплывут за рубеж, на Запад, а еще хуже, в Штаты, то это будет худшее зло, чем то, которое они сейчас

делают.

— Подумаем! — ответил неопределенно Туянов.

Глава 61

В пятницу вечером у себя дома Заславский Виктор Юрьевич, ознакомившись с телепрограммой, с досадой

бросил ее на стол. «Опять по многочисленным заявкам телезрителей показывают старый фильм», — с

бешенством подумал он, не зная, куда девать свободное время.

Посмотрев на наручные часы, которые показывали восемнадцать часов сорок семь минут, он задумался.

«Читать не хочу — надоело, слушать музыку тоже не хочется, спать ложиться еще рано. Пойду прошвырнусь по

городу. Может быть, загляну в ресторан, давненько я там не был, смотришь, и продуктивно пролетит время», —

наконец решил он.

Побрившись в ванной, он критически стал рассматривать себя в зеркало, часто меняя мимику лица, как бы

готовясь выйти на артистическую сцену.

Из зеркала на него смотрел мужчина лет сорока. Все в нем было среднее. Он был среднего роста, худощав, с

неброской внешностью, с короткой стрижкой русых волос.

На таких людях взгляды прохожих редко останавливаются, а если и остановятся, то только для того, чтобы

через мгновение забыть навсегда.

«В Ромео ты, конечно, дорогой, не годишься, — критически оценил он себя. — Но если честно признаться, есть еще много таких, которые по сравнению со мной будут выглядеть уродами», — успокоил он себя таким

заключением, вернув хорошее настроение.

«Конечно, если бы жена не ушла к матери, то о похождениях не было нужды задумываться. Видишь ли, у

меня тяжелый характер и со мной невозможно спокойно говорить, не то что жить», — вспомнил он высказывание

жены.

«Ничего, поживет на две сотни плюс мои алименты с двумя детьми, помучается, да и вернется, никуда не

денется», — убежденно решил он, одеваясь и выходя на улицу.

На такси он подъехал к ресторану «Россия», где околачивались валютные «бабочки», но связываться с ними

не стал, а сразу поднялся в зал, пересек его, сел за столик подальше от эстрады у окна.

Он не любил слушать музыку и эстраду, передаваемую через усилитель. Звуковой эффект давил на ушные

перепонки и действовал на него раздражающе.

Сделав официанту заказ, он, как опытный охотник, закурив не спеша, стал рассматривать посетителей

заведения, останавливаясь на слабой половине.

В зале было несколько свободных столиков, чему он вначале удивился, однако, вспомнив о приватизации, многократном и неоднократном повышении цен на все виды товаров и услуг, вынужден был признать:

«Действительно, ресторанные цены кусаются. Разве до перестройки здесь когда-либо было, чтобы пустовали

столики?»

Вдруг он обратил внимание на зашедшую в зал «фирменную» девушку, которая, окинув взглядом зал,

«проплыла» через него и опустилась в кресло за два столика от него. Достав пачку сигарет, она, закурив, положила на столик пачку сигарет с зажигалкой, подошедшему к ней официанту она сделала заказ.

Разглядывая ее, Виктор определил: «Ей не более тридцати лет». Плоский живот, длинные ноги прятались

под платьем вместе с такими же прекрасными бедрами, светло-русые волосы, как фата невесты, укрывали ее

обнаженные плечи, в канавке высокой груди прятался медальон, удерживаемый от дальнейшего падения толстой

золотой цепочкой.

Пока он без стеснения в упор рассматривал соседку, официант принес ей заказанное и стал сервировать

стол.

Посмотрев по сторонам, Виктор заметил, что, кроме него, алчными глазами на белокурую бестию

посматривают и другие ловеласы.

Боясь упустить свой шанс «соседа», Виктор, дождавшись того момента, когда музыканты и певица после

перерыва поднялись на эстраду, поспешил к своей «соседке». У него давно так учащенно не билось сердце, чему

он был удивлен и обрадован.

«Мы еще не совсем атрофировались», — успел он подумать по дороге к своей цели.

Поздоровавшись с девушкой, он пригласил ее на танец. Она, показав ему в улыбке жемчужины зерен

красивых зубов, заметила:

— По-моему, еще даже музыки нет.

— По-моему, тоже, — вынужден был согласиться с ней Виктор.

— Ну что же, присаживайтесь за мой столик, вместе ее подождем, — после непродолжительного

размышления соизволила она.

Пока они ждали музыку, познакомились, девушку, оказалось, зовут редким именем Жанна.

Дождавшись музыки, они пошли танцевать. В процессе танца Виктор узнал, что Жанна пришла в ресторан

отдыхать одна, никого не ждет и встречи ни с кем не ищет.

Чувствуя под рукой ее теплую бархатную кожу, Виктор констатировал, что окунуться в ее любовные ласки

сейчас есть его единственное желание.

— Может быть, мы скооперируемся, и вы пересядете за мой столик? — осторожно намекнул Виктор, сомневаясь в успехе своего предложения.

— Витя, неужели я похожа на порхающую бабочку? — с обворожительной улыбкой язвительно спросила она.

— А мне можно припорхать к вашему столику? — решительно форсировал события Виктор, понимая, что

после танца с Жанной у него вряд ли появится шанс вновь пригласить ее на танец в толпе предполагаемых ее

поклонников.

— Извините меня, Виктор, я пришла сюда отдохнуть, а вы мне предлагаете знакомство со всеми

вытекающими последствиями. Мы взрослые люди и понимаем, к чему может привести ваше «порхание», —

подкупающе нежно проворковала она.

— Чего здесь плохого: вы одна, я один — а вместе мы пара, которая может приятно провести время.

— По вашему виду, милый Витечка, я никогда бы не подумала, что вы такой ловелас.

— Боязнь конкуренции сидящих в зале охотников толкнула меня на такой подвиг, а вообще я тихий и

хороший, — признался он, упиваясь свалившимся на него приятным знакомством.

— Ну что же, вы меня почти уговорили, но есть одно но...

Танец уже кончился, и Виктор, проводив Жанну до ее столика, тоже присел за него.

— Какое может быть но, — пробурчал он недовольно.

Загадочно посмотрев на Виктора, Жанна предложила:

— Ты посмотри на меня внимательно и реши: хватит ли у тебя бабок или зелененьких, чтобы рассчитаться со

мной за мою любовь.

От такого предложения Виктор опешил и не знал, что сказать. Исполнение его желания упрощалось, но так

неожиданно кончилась его сказка, и он окунулся в циничную атмосферу, что его немного покоробило.

— Теперь, Витечка, попорхаешь, наверное, за свой столик? — вернула его к действительности Жанна.

Подозвав официанта, он попросил все заказанное со своего столика перенести за столик Жанны...

После ресторана гулянку с Жанной Виктор продолжил у себя дома...

Утром, проснувшись, глядя на спавшую, разметавшуюся в постели Жанну, которая лишь по бедра была

укрыта простыней, Виктор, мысленно вспоминая прошедшую ночь, блаженствовал.

«Как мне повезло, что удалось провести ночь с такой «жаркой» и понимающей в любви толк женщиной».

Разглядывая ее налитую грудь и правильные черты лица, которое во сне было доброе и открытое, он с

гордостью отметил ее нахождение у себя дома как исполнение большого желания.

Не сдержавшись, он поцеловал Жанну в грудь. Своей лаской он разбудил ее. Потянувшись, как ухоженная и

избалованная кошечка, она, медленно приоткрыв свои огромные, как омут, глаза, в которых Виктор окончательно