Наследие Рима. Том 2. Kрестовые походы - Олег Николаевич Слоботчиков

Имеем ли мы право пойти на компромисс с вечным спасением стольких молодых души ради самих себя бежать к смерти? Еще одним аргументом в пользу капитуляции было более чем дву-смысленное поведение коренных христиан греческого обряда. В своей ненависти к латинской церкви греки поставили себя на службу Саладину. Затем Балиан д’Ибелен попросил о разговоре с султаном.

Последнему он предложил сдачу этого места путем свободного выезда жителей. Но Саладин, раздраженный сопротивлением франков, потребовал безжалостной капитуляции. Страшные воспоминания вернулись к поборнику исламизма. Он говорил о резне арабского населения Иерусалима, когда вошел Годфруа де Буйон. «Я не буду вести себя с вами иначе, как с нашими отцами, которые были убиты или порабощены!» Тогда Балиан д’Ибелен заговорил на языке отчаяния.

«В этом случае мы убьем наших сыновей и наших жен, мы подожжем город, мы свергнем Храм и все эти святыни, которые также являются вашими святынями. Мы закроем пять тысяч заложников-мусульман, которых удерживаем, а затем выйдем к вам, и никто из нас не сдастся, не убив одного из вас!» Это жестокое решение заставило Саладина задуматься.

Он признал, что христианское население Иерусалима могло выкупить себя за десять бесантов на мужчину, пять за женщин и за одного ребенка. «Поскольку Бог внушил вам сострадание к этим несчастным людям, – снова сказал ему Балиан, – подумайте обо всех этих бедных людях, неспособных заплатить выкуп, об этом множестве женщин и детей, у которых ничего не осталось, потому что вы убили или взяли в плен мужей и родителей! Затем Саладин принял фиксированную цену за выкуп бедняков.

К сожалению, алчность и придворная суровость тамплиеров и госпитальеров, к которым, естественно, обратились с просьбой собрать необходимую сумму, позволили освободить только семь тысяч человек, так что шестнадцать человек все еще оставались в мусульманских тюрьмах из тысячи неискупленных христиан. Однако, чтобы заставить великого магистра Госпиталя профинансировать этот первый взнос, иерусалимские буржуа пригрозили передать его сокровища султану.

Саладин, напротив, выполнял свои обязательства с преданностью, чувством человечности и рыцарской добротой, вызвавшей восхищение латинских летописцев. Когда его войска вошли, его главные артерии охраняли надежные люди, которым было поручено предотвращать любое насилие против христиан. По просьбе патриарха он дал свободу пятистам бедным христианам. Его брат, Малик аль-Адиль, приказал освободить еще тысячу, которую алчность Храма также забыла искупить.

Ираклий удалил из святилищ все серебряные изделия, драгоценные металлы, ткани и ковры, чтобы забрать их. Историк эльИмад указал Саладину, что эти богатства были недвижимостью и должны были оставаться на месте. Султан согласился, но вместо того, чтобы вступать в юридическую дискуссию, он предпочел закрыть глаза. Некоторые фанатики все же просили Саладина, чтобы отменить христианское паломничество, разрушить Гроб Господень. Он остановил их словом: «Зачем разрушать и уничтожать, если целью их поклонения является местонахождение Креста и Гроба, а не внешнее здание? Давайте подражать первым мусульманским завоевателям, уважавшим эти церкви».

Черты либерализма великого султана не перечесть. В Иерусалиме были двое стариков-франков, двухсотлетнего возраста, которые видели Годфруа де Буйона. Саладин, тронутый жалостью, приказал позволить им закончить свои дни в мире и обеспечить их содержание. Мы видели, что он сопровождал принцесс Сибиллу Иерусалимскую, Марию Комнин и Этьеннет д’Отр-Журден обратно на побережье с почетным эскортом. По отношению к простым знатным дамам он проявлял не меньшую вежливость.

На его поиски приехала делегация тех, кто потерял своих на войне. «Увидев их, он спросил, кто они такие, и ему ответили, что это были жены и дочери рыцарей, убитых или взятых в плен; и он спросил, чего они хотят; они сказали ему, чтобы ради Бога он помиловал тех, чьи бароны были убиты или в тюрьме, а их земли потеряны, и чтобы он дал им помощь и совет». Когда Саладин увидел их плачущими, он очень пожалел их и сказал им узнать, живы ли их повелители, и что всех, кто был у него в тюрьме, он освободил бы, и действительно те были освобождены.

После этого он приказал, чтобы много добра было отдано дамам и барышням, которые стали вдовами или сиротами. Им было дано так много добра, что они хвалили Бога и мир за добро, которое сделал им Саладин. Оставалось вернуть все это население обратно на побережье или, вернее, в ту часть побережья, которая все еще находилась во власти франков, Тира и Триполи. Саладин разделил эмигрантов на три конвоя, которые верно сопровождали его войска, чтобы защитить их от нападений бедуинов. Когда мусульманские всадники арьергарда видели какую-нибудь латинскую женщину или ребенка, измученных усталостью, они сажали их на коней и вели за уздечку.

Некоторые из беженцев были переданы баронам побережья Триполи, которые, к сожалению, не преминули воспользоваться их бедствием, чтобы сделать их рабами.

Самыми счастливыми были те, кто отправился в Египет. Продолжая пользоваться защитой Саладина, они всю зиму находились в Госпитале в Александрии.

В марте они смогли отправиться на Запад. Точнее, они обязаны энергичному вмешательству султана, потому что командиры генуэзских, пизанских и венецианских кораблей, стоящих на якоре в Александрии, изначально отказались обременять себя обездоленными людьми. Чтобы заставить этих бессердечных людей погрузить на борт беглецов, Александрийским кади пришлось угрожать итальянским капитанам наложить эмбарго на их корабли. Затем итальянские моряки составили план, как избавиться от своих жалких пассажиров на каком-то безлюдном берегу.

Узнав об этом гнусном замысле, египетские власти возложили на итальянцев личную ответственность за жизнь эмигрантов; опасаясь денонсации торговых договоров, венецианцы и генуэзцы подчинились. За это время Саладин совершил незабываемый въезд в Иерусалим. Осознавая свою историческую роль, он торжественно вернул исламу великие святилища Харам эш-шериф, «Храм Господень», который вновь стал мечетью Омара, Храм Соломона или тамплиеров, который вновь стал мечетью Эль-Акса.

Во время драматической сцены, которую описывает нам Ибн аль-Атир, большой золотой крест, который крестоносцы подняли на вершину купола мечети Омара, был сбит на глазах у всей армии Саладина, а также на глазах у франкского населения, уезжающего в ссылку. «Когда крест упал, все присутствующие, как франки, так и мусульмане, закричали. Мусульмане кричали: “Аллах велик!”; франки вскрикнули от боли. Это был такой шум, что земля словно содрогнулась».

После падения Иерусалима Саладин ушел к берегам Ливана. Его усилия в борьбе против Тира потерпели неудачу, город, как мы увидим, только что получил неожиданное подкрепление – подкрепление маркиза Конрада де Монферрата. В Триполи граф Раймунд III, чудом избежавший кровавой бойни в Хаттине, умер не только от болезни, но и от отчаяния. Но это место находилось в состоянии обороны, и Саладин ничего не