Попутчики. Астрахань – чёрная икра. С кошёлочкой - Фридрих Наумович Горенштейн

ищет, а продукты питания. Да день такой, что уж не по плану. Зашла в одну «килинарию». Тихо, спокойно, воздух чистый, и прилавки чисто прибраны. Хоть бы что туда положили для виду. Хоть бы кость собачью. Продавщица сидит, рукой щёку подпёрла. Народ входит, ругается-плюётся. А Авдотьюшка вошла, постояла, передохнула и спрашивает:

– Лангетика посвежее не найдётся, милая? Или антрекотика помягче?

– Ты, видать, бабка, адресом ошиблась, – отвечает ей продавщица, – тебе не в кулинарию надо, а к глазному врачу… Не видишь разве, что на прилавке?

Авдотьюшка не обиделась.

– Спасибо, – говорит, – за совет.

И в другую «килинарию». Заходит – есть! У какой-то «шляпы» почки отбила.

Почки эти, как в анатомичке, одиноко мокли на блюде, и «шляпа» их изучал-нюхал. То снимет очки, то наденет. Авдотьюшка быстро к кассе – и отбила.

– Как же, – кричит интеллигент, – я первый!

– Вы нюхали, а мамаша отбила, – говорит торговый работник.

– А другие?

– А других нет… Вот купите деликатес, редко бывает.

Глянул интеллигент – что-то непонятное. Прочитал этикетку: «Икра на яйце». Пригляделся, действительно, не свежее, но яйцо вкрутую, пополам разрезанное. А на сероводородном желтке чёрный воробьиный навоз.

– Где же икра?

– Сколько положено, столько есть. Тридцать грамм. А сколько вы хотели за такую цену?

Цена такая, что ещё при волюнтаристе Хрущёве, ещё накануне исторического октябрьского пленума 1964 года, внесшего перелом в развитие сельского хозяйства, за такую цену двести грамм хорошей икры купить можно было в любом гастрономическом магазине. Быстро же движется Россия, словно за ней собаки гонятся… А куда спешим? Сесть бы передохнуть, подумать, отереть пот со лба. Но попробуй скажи. Политические обозреватели засмеют.

Каждый вечер обозреватели-надзиратели в камеру заглядывают телевизионную, как в тюремный глазок. Про западные неудачи рассказывают и про восточные успехи. Успехи, конечно, есть, отрицать нельзя. Икру эту, например, для яйца только на электронных весах взвесить можно, как элементарные частицы.

Так рассуждал язвенник-интеллигент. А Авдотьюшка отбитые у интеллигента почки – в кошёлочку, и пошла. Оно и лучше. Интеллигент этот почки на сковородку бросит, обуглит, прожует вместе с горечью, сглотнёт комками, а потом к нему ночью скорую помощь вызывай. Авдотьюшка же почки в холодной водице вымочит, горечь сольёт, проварит. Мягонькие станут. Потом на сковородку с маслицем, ложечку мучицы, лучку добавит. Если и пойдёт от почек отрыжка, то спокойная, аппетитная.

Вот так живет Авдотьюшка, продовольственная старуха без биографии. Приспособилась. Заглянет в её маленький телевизор политический обозреватель – а она почками лакомится. Исказится, перекосится лицо политического обозревателя, заорёт он не своим голосом, поскольку телевизор давно неисправный. Да что поделаешь. Икорку или колбаску сырокопчёную уже употреблять запретили, а почки ещё жевать разрешено. И иные продукты всё ж ещё окончательно не реквизированы. Обильна, обильна Россия. В одном месте очередь за индийским чаем, в другом за болгарскими яичками, а в третьем за румынскими помидорами. Стой и бери.

Вошла в молочную Авдотьюшка. Мирный и покойный продукт молоко, безалкогольный напиток. Его младенцы и диетчики потребляют. Случаются здесь и спокойные очереди. Да только не сегодня, когда финское масло в пачках дают.

Голоса из очереди – это не голос очереди. Вообще очередь как коллектив ещё недостаточно изучена социологами. Очередь формирует психику человека, его отношение к жизни. Да где взять этим социологам опыт Авдотьюшки.

Вошла Авдотьюшка, послушала: очередь звенит, как циркульная пила, когда на предельных оборотах она на камень натыкается… Лицо у очереди гипертоническое, бело-красное. Вот уж поистине кровь с молоком… Авдотьюшка задком, задком – и к татарам в магазин, где татарин заведующий, а его жена сок продаёт…

А на татар украинский степной набег… Махновцы… Форма у всех одна: платки, плюшевые тужурки-кацавейки. Руки тяжёлые, багровые, лица малиновые и чесноком дышат…

Хотя и русский человек, особенно почему-то милиционер, в последнее время чесноком дышит… От колбасы, что ли, некачественный состав которой хотят чесноком заглушить?

Перекликаются махновцы.

– Текля, де Тернь?

– 3 Горпыной за шампаньским пишов.

Если посадские-пригородные грабят предметы первой необходимости, то махновцы грабят предметы роскоши. Привезут на рынок мешки тыквенных семечек или груш-скороспелок, набьют мешки деньгами, а потом в те мешки дорогие деликатесы.

Вот Горпына помогает взвалить Текле на плечо мешок шампанского. Вот у Терня в обеих руках раздутые рюкзаки с плитками шоколада, с коробками шоколадных конфет.

Вспоминаются смазанные дёгтем партизанские тачанки с награбленным дворянским имуществом. Но теперь грабёж особый. Не по Бакунину, а по Марксу. Товар – деньги – товар…

Советский магазин – это и история, и экономика государства, и политика, и нравственность, и общественные отношения.

Деревянный ларёк. Торговля овощами.

– Сейчас закрою, не буду отпускать!

– Не закроешь, это государственная торговля, не частная лавочка. И люди стоят государственные.

Лучшее применение овощам из государственной торговли – выбросить их. Но стоит народ, надеется, что не всё сгноили, не всё привезли зелёным, незрелым.

Рыбный.

– Две рыбки.

– Я буду ещё две рыбки…

– Хулиганка!

– Кто?

– На…

– Себе возьми…

– Пошёл…

Идём дальше… Какой-то ещё отдел.

– Сколько дают?

– Всё равно всем не достанется…

– По два кило…

– Вы стоите?

– Нет, я лежу…

– Что?

– Пошёл…

Перманентная холодная война горячего копчения не затихает. Вот где раздолье борцам за мир. Вот где бы иностранным дипломатам изучать проблемы. Взять авоську, набить пустыми кефирными и винно-водочными бутылками, надеть грязную рубашку, постоять перед калорифером, вспотеть и идти в магазин. Надо уметь толкаться локтями, зло пялить глаза и знать по-русски одну фразу:

– Пошёл ты…

А конец фразы можно произносить на своём языке. Все понимают, куда посылают. Но иностранец в России личность привилегированная. Они или в «Берёзку», или на Центральный рынок.

На Центральном рынке изобилие высококачественных продуктов и иностранные марки автомашин. Страна умеет выращивать крепкие солнечные помидоры и прохладные пахучие огурцы, десертные груши с маслянистой мякотью и ароматные персики, которые так красивы, что могут не хуже цветов украсить праздничный стол. Страна может выложить на прилавки нежные желтовато-белые тушки гусей, уток, кур, индеек. Груды свежего мяса. Куски малосольного, тающего во рту сала, пряной рыбы, жирного бело-кремового творога, густой сметаны… Здесь, на Центральном рынке, время нэпа, здесь нет поступательного движения вперёд к коммунизму, нет перевыполнений плана, грандиозных полетов в космос, борьбы за мир. Здесь приобретённый по обмену руководитель чилийской компартии мирно копается в грудах пахучей грузинской зелени, напоминающей ему родную латиноамериканскую.

Хорошо на Центральном рынке. Но и обидно до слез. Хочется подойти к генеральному секретарю чилийской компартии, пока у него лицо не злого пулемётчика, а доброго повара, и сказать:

– Уважаемый камрад Лучо, гражданин начальник, – мы б польстили даже ему, на тщеславие бы ставку сделали, – вы же боретесь за освобождение угнетённых и голодных от