Сокровища горы Монастырь - Михаил Иванович Ханин

пятым! – предупредил он. Пренебречь советом бывалого опера я не мог. На следующий день я совершенно искренне порекомендовал Зуеву и Сухаревым отказаться от самостоятельных поисков Чернова, положиться на милицию и не собирался начинать их сам. Однако уже через несколько часов водоворот событий закружил меня…

Не знаю, Бог помог мне или, наоборот, сам дьявол спровоцировал меня ввязаться в эту бойню. Скорее последнее. Так или иначе, но «оборотни» совершили непростительную ошибку – оставили в живых Тюрючка. Мой приятель околдовал их игрой на гармони, пляской, песнями, и расчетливые хладнокровные убийцы размякли, понадеялись на русское авось. Лапоть он и в Африке лапоть. Да, не мне судить его. Первый раз пронесло, а во второй Шурик прямым ходом отправился от них ко мне.

– Вот такие мужики! – верещал он. – У одного, прикинь, на правой руке не хватает аж двух пальцев – под самый корешок циркуляркой отхватило. Прикинь, а?

Меня так и обожгло. Появление незнакомых браконьеров на Трофимовой ферме не выглядело из ряда вон выходящим событием, но уже насторожило меня. А тут еще у одного из них, как и у Никиты Лаптева, нет двух пальцев на правой руке. Да и по описанию Шурика он похож на него. Опять же браконьеры эти, как и «оборотни», прошли Чечню. Таких совпадений не бывает. Это «оборотни»!

Вопрос «Быть или не быть?» разрешился сам собой. Быть! И незамедлительно! Упускать момент ну никак нельзя. В тот вечер «оборотни» были пьяны, расслабленны, беспечны. Второй такой шанс уже не представится.

Проводив Тюрючка, я отправился на ферму. Этой встречи я ждал и боялся ее. С профессионалами, прошедшими Чечню, другие горячие точки, не раз смотревшими смерти в глаза, я не сталкивался. Да и с кем я сталкивался… Так, со шпаной вроде Забалдуя. Я никогда не стрелял в людей, и никто не стрелял в меня. Легкая слабость, зевота – словом, мандраж охватил меня. Я упоминал и об этом…

Когда я прокрался на ферму, поминки еще продолжались. Осоловелые спецназовцы пели у костра, вкладывая в пение свои души.

– Не для меня придет весна, / Не для меня Дон разольется, – горланили они, у одного даже слезы струились из глаз. – И сердце девичье забьется / В восторге чувств не для меня…

Это была любимая песня Тюрючка. Мне стало жалко их. Но тут же я заставил себя вспомнить про застреленных этими людьми, ограбленные банки и ощутил прилив праведного гнева.

– Не для вас! – прошептал я и плавно нажал на курки. Всего два раза. Стрельба по-македонски – мой конек. В тире! По мишени. Теперь вот опробовал ее на людях. Они сразу уткнулись кто затылком, кто лбом в траву…

«Чистая работа!» – успел подумать я, согнулся пополам, и тут же меня начало рвать… Вот так я и переступил через черту… Потом я переоделся в висевший на бельевой веревке камуфляж и стал перетаскивать еще не остывшие трупы к болоту.

Спрятав концы в воду, я осмотрелся. Дом, гараж, сарай. Возле дома стоял зеленый «москвич», в гараже черная «Волга». Я тут же вознамерился перегнать и «Волгу», и «Москвич» поближе к нашему лагерю. В ближайшем будущем этим машинам предстояло сыграть ключевую роль в реализации моих амбициозных планов. Каких именно, я толком еще не знал, положился на интуицию. Адская, скажу я вам, работа. Ночи мне хватило…

Утром я искупался, надел свою одежду и отправился уже на своей машине назад. По дороге я пытался убедить себя в том, что сделал доброе дело – избавил мир от четырех закоренелых убийц и грабителей. Как дед на фронте. Он тоже убивал фашистов, и его даже наградили за это орденом Красной Звезды и двумя медалями «За отвагу».

О том, как неподалеку от лагеря мыл черную от грязи машину и как появился Вениамин Тихонович со своими тремя пескарями, я уже упоминал. Он мог бы по машине догадаться, а может, и догадался, что я только что побывал на Трофимовой ферме, но не придал этому обстоятельству никакого значения. Как и тезка, обративший тогда внимание на мое плачевное состояние.

Наступила очередь Анатолия. Я не мог серьезно заниматься поисками Чернова, не обезопасив себе тыл. Убивать Храмцова мне даже и в голову не приходило. Достаточно было уложить его на пару недель в больницу с простреленной, например, ногой.

И все равно совесть моя взбунтовалась. Она день и ночь твердила мне, что поднять руку не на законченного убийцу, а на пусть даже сбившегося в джунглях дикого капитализма с пути истинного и связавшегося с бандитами, но, в сущности, неплохого человека, своего приятеля – преступление, тяжкий грех. Не мне судить его.

И в то же время подсознание, а может, и сам дьявол рисовали самые радужные картины, как всем (и Чернову с невестой, и Сухаревым, и Зуеву, и самому Анатолию) станет хорошо, если он перестанет путаться у меня под ногами. Я быстро найду и освобожу Чернова. Потом мы перевезем имеющееся в наличии серебро и золото, куда он скажет (не исключено, куда я посоветую), и поделим его по-честному. На свою долю я щедро оделю всех, оплачу лечение Анатолия в лучшей поликлинике и все такое. И абсолютно все будут счастливы. Цель явно оправдывала средства.

Я собирался вывести приятеля из игры в «Эльдорадо». Он возвращался туда (когда возвращался) поздно ночью. Стоянка для машин освещалась одной тусклой лампочкой и практически не охранялась. Кафе и жилые домики находились достаточно далеко от нее. Из кафе чуть не всю ночь напролет гремела музыка. Выстрел из пистолета с глушителем (я обнаружил один в арсенале «оборотней») никто бы и не услышал.

Подозрение в покушении на Храмцова в первую очередь пало бы на людей Мясника – всем было известно о их вражде и постоянных стычках. Особенно если подбросить на место, которое я облюбовал для засады, окурки их любимых сигарет, пару-тройку стреляных из их пистолетов гильз, организовать там отпечатки их обуви и все такое. Обзавестись всем этим при их разгильдяйстве не составило бы труда.

Чтобы окончательно запутать всех, я решил накануне нападения помелькать в окрестностях «Эльдорадо» на черной «Волге» в прикиде одного из убитых мной «оборотней». Но… человек предполагает, а Господь располагает. Я не раз повторял это.

Утром 30 июня Гриша предложил