Закон Долга. Вестница - Гюрза Левантская

вплавь, но старшие были так впечатлены даже такими результатами, что он остался на попечении Лэтте-ри насовсем. Наконец-то обрёл себя и смог оглянуться на того, кто помог ему пройти по этому пути.

Несколько лет личность наставника оставалась для него загадкой. С какой стороны ни подбивай клин, натолкнёшься на обычного дайна-ви превосходного воспитания. Такими старались делать всех. Одно не сходилось: обычные дайна-ви не отвечали на вопросы.

Ответ на загадку характера Лэтте-ри нашёлся случайно, в одну из годовщин смерти его матери. Терри-ти случайно узнал об этом событии от наставника Дарно-то. Дайна-ви отмечали памятные даты от случая к случаю, обязательными считались лишь два торжества — День ушедших в конце весны, когда чтили всех предков народа сразу, и Родительский день зимой, когда воздавали благодарность семье правителей и их предшественникам. Посещение могил родных или радость от осознания, что прожил ещё один год, — порой эти дни ничем не отличались от прочих. Но Терри-ти слишком хорошо знал наставника. В петельку завяжется, подобно болотному веретёнцу, но свой долг выполнит. Он ничуть не удивился, найдя его на кладбище.

А вот увиденная картина заставила его надолго замереть. Лэтте-ри не стоял на коленях, как было принято, и не был погружён в молитву Сёстрам или в диалог с покойными. Он сидел, скрестив ноги и положив на них цавгу — струнный инструмент, который Терри-ти доводилось видеть лишь однажды — в Родительском доме, у Старшего-среди-Отцов. Пылящимся на полке, для использования непригодным. Цавга в руках наставника была иной — ухоженной, покрытой свежим лаком, настроенной, будто только вчера вышла из рук мастера.

Терри-ти впервые узнал, что вещи, не обладающие душой, способны рыдать. Потому что, когда наставник коснулся струн, он и шагу ступить не смог, ноги будто Топь затянула. Ему стоило огромных усилий заставить сердце успокоиться, но когда к музыке присоединилась песня…

Он пришёл в себя, потому что его хлопали по плечу. Залитые слезами глаза не сразу различили силуэт Лэтте-ри. Он быстро отёр лицо рукавом, и некоторое время они смотрели друг на друга. Потом молча сели у могилы.

— Разочарован? — спросил Лэтте-ри.

— Нет, — ответил Терри-ти, — просто теперь — понял.

Шкатулка открывалась без ключа. Лэтте-ри был знаком с эмоциями как никто другой. Но, в отличие от своего младшего напарника, виртуозно владел мимикой и голосом, позволявшими защищать их от любопытных глаз. Нет, не повседневная привычка, как у всех дайна-ви, впитанная с молоком матери и привитая в кровь учёбой и повседневностью. А щит. Осадный, как в старинных сказаниях о штурмах крепостей. Эмоции, которым иногда давали выйти наружу. Как в тот день. Плачущей цавгой и голосом, способным заставить прародителей просить прощения.

Лэтте-ри не стал просить хранить в секрете увиденное, но Терри-ти и сам не посмел распускать язык. Это — личное. И всё же тот день очень многое изменил между ними. Теперь у наставника находилось куда больше слов для разговоров, а Терри-ти не стеснялся более задавать вопросы, так как чувствовал и не опасался, что поймут его неверно. Скоро их отношения вышли за рамки учитель-ученик, став дружескими. И чем ближе становилась дружба, тем яснее Терри-ти понимал, что у наставника есть очень болезненная душевная рана.

Лэтте-ри рано повзрослел, раскрылся и был взят в оборот учителями. Ему легко давались самые сложные задания, он играючи превращал любую проблему в последовательность шагов по её разрешению. И хотя он мастерски владел шейба-плетью, учителя не сомневались — перед ними будущий Щит рассвета — один из тех, от чьих способностей неординарно мыслить зависело выживание их общины. Щитами становились обладающие уникальными умениями и знаниями. Советники правителей. Те, кто мог и умел решать за многих.

Подобные успехи не могли не завершиться успешным прохождением испытаний и довольно ранним присвоением статуса «мужчина». Мужчина со всеми вытекающими последствиями. Право быть с женщиной. И тут же: дань Северу. После клеймения Лэтте-ри дали три года на то, чтобы свыкнуться с новыми обязанностями. Он сопровождал караваны в горы, чтобы, как и прочие, привыкнуть к законам и обычаям другого народа и морально подготовиться к тому, что ему предстояло.

Молодые дайна-ви, в коих всегда жила тоска по теплу, встречаясь с его источником, обычно испытывали душевный подъём и находили в себе скрытые резервы для ежедневных обязанностей. Потом, когда взросление брало своё, они успокаивались и начинали подходить к выбору спутника жизни сдержанно и разумно, относясь к дани не более чем к тому, чем она, по сути, являлась.

Сам Терри-ти обожал поездки на Север, где отдыхал душой и более чем кто-либо набирался сил, поскольку это было единственным местом, где он мог открыто выражать свои эмоции. Его только безмерно удивляло, что наставник, сопровождавший его, всегда проводил ночи один. И это несмотря на то что он никогда не был обделён вниманием. Вокруг него всегда порхали и вились по нескольку женщин, красотой с которыми могли соперничать только пляшущие языки костра. Ласковые, открытые, нежные. И всё же…

Раз за разом наблюдая одну и ту же картину, Терри-ти не мог не задаваться вопросами. Особенно его смущало, что старшие командиры спокойно относились к тому, что Лэтте-ри мотался на Север, не платя дани. Да и сами женщины ни разу не упрекнули его за это. Наставник был наблюдательным и заметил недоумение ученика. Но лишь когда их дружба стала крепче подножных камней, удовлетворил любопытство.

— Хочешь знать, да? — просто спросил он и получил утвердительный кивок в ответ.

Они начинали этот диалог, сидя друг напротив друга. А закончил его начальник с каплями пота по лицу, головой на плече Терри-ти, который обнимал его дрожащими руками.

Страшно.

Страшно было Терри-ти слушать. Каково же Лэтте-ри было признаваться в том, что он уже давно не испытывает ни единой капли желания к кому-либо?

Поначалу всё шло просто прекрасно. Он узнал, что такое телесные радости, женщинам он нравился, но… Искренний ответ — именно то, что не могли дать ему на Севере. Он привык всё делать, вкладывая душу. И в ночи любви он тоже её вложил. А дань осталась данью.

Будучи очень чувствительным, Лэтте-ри глубоко ощутил, как тепло сменилось холодом, и настал момент, когда этот холод, пронзив тело, лишил его способности гореть в объятьях женщины. Придя платить дань в очередной раз, он понял, что больше не способен этого сделать. Первая неудача, стыд. Обескураженный взгляд ночной подруги. Сочувствие старшего брата, который считал создание семьи одним из важных этапов становления личности, о чём не забывал постоянно напоминать. Смущающие осмотры и приёмы тошнотворных снадобий. Пройти пришлось