Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К° - Григорий Василенко

Я подписала это обязательство, то же самое сделал и Девьеров. Тут же нам предложили свои фамилии изменить на клички. Я на это ответила, что менять фамилию не хочу, так как это не имеет смысла. Девьеров сказал, что он свою графскую фамилию менять не желает.

Офицеры не настаивали. После этого нас сфотографировали на удостоверения. В удостоверении указывалось, что его владельцу предоставляется право проезда любым видом транспорта и немецкие власти должны в этом оказывать помощь. Разрешалось носить оружие. В 1945 году в Германии я сожгла это удостоверение.

Обер-лейтенант, вручая удостоверение, долго инструктировал меня и Девьерова. Я поняла, что в основном мы должны вести наблюдение за офицерами власовской армии, выявлять их настроения и намерения. Обер-лейтенант обещал снабжать нас деньгами и продуктами, строго предупредил о последствиях за разглашение связи с ним. В случае опасности прямого захвата нас Красной Армией мы должны были покончить жизнь. Оружия выдавать немцы не торопились, хотя нам хотелось его быстрее получить, так как в то время с оружием жизнь была спокойнее.

Пистолет мне принес Девьеров и напомнил о подписке. Если сложится так, что не удастся уйти от советских войск, я должна буду застрелиться.

После всего этого оформления в Пэду приехал по каким-то делам капитан, власовец Гончаров. Девьеров заставил меня познакомиться с ним во что бы то ни стало и пригласить его зайти в гости, что я и сделала. Славик получил от Тедера корзинку с закусками, коньяком и даже шампанским. Я привела к нему Гончарова, побыла немного вместе с ними, как мне было сказано, выпила бокал шампанского и ушла. О чем они говорили, не знаю.

Как только мы проводили Гончарова, за нами прислали машину. Девьеров сам докладывал о выполнении задания. Ему предложили выехать в Ригу для наблюдения за Гончаровым и его семьей. Девьеров получил какой-то сверток, как он сказал, подарок для Гончаровых. Он рад был, что наконец-то появился повод отличиться и завоевать доверие немцев.

Славик уехал в Ригу один, а мне поручили читать письма служивших во власовских частях. Эту работу я выполняла под контролем немецкого капитана, который находился при власовской части. Однако ничего интересного в этих письмах мною обнаружено не было. Поездка Девьерова в Ригу была безрезультатна, но он вернулся в форме немецкого офицера, привез шикарный черный костюм и белую рубашку с манжетами и даже янтарные запонки. Во второй раз я вместе с ним выехала в Ригу. Он учил меня, как подойти к мужчине, используя женские прелести, учил стрелять из пистолета. Мы познакомились с семьей Гончарова. Передали и тот сверток.

Летом 1944 года Девьерова направили на месяц на учебу в какую-то школу под Берлином, а я осталась в Пэду. Вернулся он в чине капитана, сразу отправился на доклад к Тедеру, у которого пробыл всю ночь. Что там было, я не знаю.

В это же время наступала Красная Армия, жен и детей русских, проживавших в Пэду, в том числе и мою дочь, эвакуировали в Германию, в Бранденбург-на-Хавеле. Меня майор Мейснер оставил в Пэду, а Девьеров по его заданию выехал в Сангасту. Потом оттуда мы шли пешком с угнанными русскими девушками в сторону Клайпеды.

В Кенигсберге Девьеров получил направление в школу, в которой уже учился. Нам выдали пропуска. Я ехала в Германию как жена Девьерова. В школе мы попали в распоряжение капитана Клейста, который являлся каким-то руководителем абвера, выполняли его задания.

К концу 1944 года стала заметна моя беременность. Меня направили работать на кухню при школе...»

Далее шло трогательное описание рождения у нее девочки, умершей через несколько дней и похороненной в Германии. Можно было только удивляться словам, которые нашла Шляхина для выражения своих давнишних переживаний, но не верилось в их искренность. Она расписывала подробно, как ее освободила из лагеря Красная Армия и как она с Мартой по репатриации возвратилась домой.

О Девьерове высказывала только предположение, что вряд ли он вернется домой, так как намеревался перейти к американцам.

— Вы Телкина знаете? — спросил я прямо.

— Никаких Телкиных не знаю и знать не хочу, — вспыхнула Шляхина.

— А он говорит, что встречался с вами в Пэду.

— Мало ли там было власовцев...

— Низенький такой, невзрачный на вид. Не помните?

— Нет.

— Вы с ним, видимо, встречались до вашего знакомства со Славиком. Он был в форме немецкого солдата, возил на повозке продукты в лагерь военнопленных.

По каким-то неведомым мне причинам Шляхина отказывалась признать встречи с Телкиным, хотя совершенно очевидно — он ее знал по тому периоду.

Я не исключал, что она подводилась к Телкину как агент, выполняла какие-то задания и поэтому упорно отказывалась признать связь с ним. Видимо, при выполнении задания ей пришлось разыгрывать любовь, в которую тот поверил.

— Хорошо. Предположим, что Телкина вы не знаете, а откуда появился в Пэду Славик? Вы об этом ничего не пишете.

— Не знаю.

— Может, его специально выпустили из лагеря военнопленных?

— Он говорил, что после перехода к немцам был в лагере.

— Где?

— Не знаю.

Я не верил ей, но никаких доказательств, подтверждающих то, что Девьеров содержался в лагере военнопленных где-то вблизи Пэду, и его освобождение из того лагеря, у меня не было. Пришлось только усомниться и напомнить ей, что она находилась в близких взаимоотношениях с Девьеровым, была соучастницей всех его темных дел, а откуда он появился в Эстонии — не знает...

— Значит, в преступники меня зачисляете? — уточнила свое положение Шляхина. — Я вам все рассказала, а за это меня — в преступники? Это он меня впутал. Он мне все заливал про Мату Хари. А я верила ему. Сейчас поняла, какая же я была дура, доверчивая баба, поддалась этому авантюристу из авантюристов. Ну ничего... Я пострадаю, но и ему не поздоровится. Я что? Он верховодил, а теперь, значит, все на меня, — все больше расходилась Шляхина.

Она была убеждена, что Девьеров арестован и выдал ее.

— Что же это вы так о своем возлюбленном отзываетесь?

— Возлюбленном? Да это немцы нас поженили! Им это нужно было. Меня тошнило от его запахов. Вечно потный и отрыгивал борщом этот дворянин и при этом бахвалился умением подходить к женщине! «Передо мной ни одна не устоит!»

— И вы ведь не устояли!

— Я все там написала, остальное не имеет значения.

Письменные показания Шляхиной и некоторые свои дополнения к ним я доложил Георгию Семеновичу.

— Надо все проанализировать, — сказал майор.

По глазам и выражению лица я видел его добрую реакцию. А Сергей, присутствовавший при докладе, все время пытался включиться в разговор и высказать свое особое мнение.