Прекрасная посланница - Нина Соротокина

Интересно, а чем сейчас Шамбер закусывает? Такой важный с виду господин, а приходится самому готовить. Неужели он сам щи варит и капусту рубит? Скорей всего на сухомятке живет. Слышь, шевалье, так недолго и желудок испортить. Петров улыбнулся сочувственно.

Вот ведь странная штука жизнь! Враги мы с тобой, Шамбер, а родись я, скажем, во Франции, были бы друзья. Ну, не друзья, конечно, но не испытывал бы я к тебе злобы, мало того… брезгливости. А ведь ты на службе, как и я, и над тобой французский их сиятельство имеется. Тоже небось боишься не угодить.

Агент вытер утиральником руки, высморкался и взялся за подзорную трубу. Стареешь, Петров, подумал он грустно. Такие мысли о противнике в твоем деле вовсе недопустимы. Судьба так распорядилась, что ты с Шамбером в одной связке живешь и знаешь его лучше, чем родного брата, каждую складку на морде этого Огюста исследовал, все его повадки и привычки изучил, но должен испытывать к нему только два чувства: любопытство и здоровую ненависть. «Слово и дело государево!» – вот твой лозунг.

Опять за перо взялся, гад!

Шамбер писал бумагу, которая должна была пойти в карман убитого секретаря Дитмера. Он заранее сочинил текст в уме. И все казалось логичным и убедительным, но как только дело дошло до бумаги, слова начали толкаться в беспорядке, заматывали мысли, а главное, исчезала внятность, присущая деловым депешам. Одно дело, когда ты пишешь от своего имени, но попробуй подделаться под турецкого чиновника!

Бумага должна была доказать, что Дитмер является не только секретарем шведского посланника, но откровенным шпионом и посредником в тайном деле. Бумага свидетельствовала, что Швеция вступила в тайный сговор со Стамбулом и в нарушение мирных договоров пригласила Турцию объединить усилия и объявить России войну. Но сообщать об этом надо было не в лоб, а окольными путями. Умный человек пишет умным людям, и на другом конце должны понять его правильно.

У Швеции давно были партнерские отношения с Турцией. В Стамбуле после Полтавской битвы нашел приют доблестный король Карл XII. Позднее он вернулся на север и погиб в 1718 году при осаде норвежской крепости. Король оставил отечеству огромный долг Турции, и долг этот висел на шее Стокгольма непереносимым грузом. Пока шведы долги не возвращали, но разговаривали на эту тему много и охотно дарили обещания. С обсуждения темы долга Шамбер и начал свое письмо, тут все шло гладко, а вот главная идея никак не желала изящно укладываться в приготовленное для нее ложе.

Перед лицом Перова появился муравей, ухватил крошку от недавнего пиршества и потащил ее, пятясь. Крошка была в два раза больше трудолюбивого насекомого, и, конечно, Петров нашел в этом сходство с собственной персоной. Он ведь тоже пытается ухватить кусок, который гораздо больше его возможностей. Опять встал ребром вопрос: пора докладывать их сиятельству о происходящем или не пора? Интересно ведь знать, что поделывают в этот час подручные Шамбера мадам де ля Мот и иуда Козловский? Имя хорошенькой француженки Петров узнал в особняке, до которого домчала ее карета князя. Но, кроме имени, ничего узнать не удалось. Таких неразговорчивых слуг Петров отродясь не видел.

Шамбер запалил свечу. Значит, вот-вот будет темнеть. А может, трудолюбивый шевалье начал, наконец, переписывать свою депешу набело? Ишь, старается…

В прихожей их сиятельство только шепни, что Шамбер сыскался в Петербурге, сразу назначат день аудиенции. Визитом во дворец Петров себя обезопасит, но будет ли сие способствовать делу? Их сиятельство Бирон бывает иной раз чрезмерно крут и, сознаемся себе, неразумен. Трах-тара-рах и сразу решит, что Шамбера надо за грудки брать и тащить в Тайную. И вся храмина, которую возводил агент, используя в качестве кирпичиков улики и разумные выводы, рухнет в одночасье. Потому-то он и не написал до сих пор отчет и не подал его по инстанции.

Второй муравей деловито прополз по мху, крошек вокруг предостаточно, сейчас приведет с собой еще товарищей. Умные твари! Как бы сюда весь муравейник не явился. Мысли Петрова неожиданно потекли по мягко устланному, приятному руслу. Вспомнился лес с его густым запахом, трелями птиц, с нежнейшим колыханием трав, а также дупло в старом дубе, откуда он наблюдал за Шамбером. Хорошее дупло, сухое и просторное. Такие большие, старые дубы только в Польше и бывают, а у нас в России климат не тот. А интересно, господин Люберов тоже влезал в это дупло при слежке или пренебрег? А может, и не пренебрег, а просто не уместился в дупле-то. Правда, Родион Андреевич не высок ростом, но все же массивнее, чем сам Петров, и в плечах шире.

О Родионе Люберове агент сохранил самые теплые воспоминания. Крепкий человек и надежный, как то дупло, и разговаривает просто, без вывертов. Сейчас, говорят, в большую силу вошел, служит в непосредственной близости от их сиятельства. По конному делу первая персона и, надо думать, не только по конному. Он и в людях не меньше, чем в лошадях, разбирается, большой глубины человек.

Казалось, только на миг Петром отвлекся, отдавшись приятным мыслям, а Шамбер уже камин затопил. Дым из трубы устремился в вечернее опаловое небо. Теперь вся горница просматривалась очень хорошо. Отлично было видно, как француз комкал исписанную бумагу и бросал ее на пылающие поленья. Вот ведь сволочь предусмотрительная, думал Петров, с жалостью глядя, как уничтожаются важнейшие улики. Может, он заметил слежку? Не похоже. В Данциге сразу было видно, что француз почуял «хвост», а в Петербурге, не скажешь, конечно, чтоб он вел себя беспечно, но не оглядывался поминутно, не прятался за угол, ожидая, кто выйдет ему навстречу. И на Петровском острове жил вроде спокойно. Осторожный Петров не подходил близко к мызе, лодку оставлял в рыбачьем поселке, а до пункта наблюдения добирался мелкими перебежками, а чаще ползком.

Что же это написал он такое важное, что боится даже в собственном дому след оставить? Кого он страшится – случайно забредших бродяг, разбойников или внезапного ареста? Все, кончил с огнем баловаться. Сел в кресло, взял книгу. Похоже, сегодня он больше никуда не пойдет.

Когда Петров снялся, наконец, со своего поста, он уже твердо решил, что пойдет в манеж навестить господина Родиона Андреевича. Люберов не только с легкостью испросит для него аудиенцию у их сиятельства, но и совет может дать по главным вопросам. Сомнение было в одном, рассказывать о вероломстве князя Козловского или смолчать для пользы дела? Он знал, что Родион Андреевич приехал в Польшу вместе с Козловским по заданию Бирона. И уж если этим двум молодцам понадобился Шамбер, то ясное дело, задание было тайным.

А что еще он знал о князе Козловском положительного? Да ничего! И теперь оглушить господина Люберова сообщением, что его, можно сказать, соратник на службе отечеству предатель? Не каждый спокойно воспримет подобное известие. А выгодно ли Петрову волновать господина Люберова? Отнюдь нет.