Прекрасная посланница - Нина Соротокина

– Ну, рассказывай дальше, – Анна милостиво кивнула Николь. – Я буду звать тебя Настасьей, – и, уже обращаясь к Юшковой, добавила: – Надо переселить Настасью во дворец, чтобы всегда была под рукой.

Дальше пошло живое обсуждение, куда именно поселить мадам де ля Мот, вернее сказать, Настасью. Чтоб той было удобно, надобно выселить из «северной горницы, где Цицера на потолке», какого-то Прошку, который там не по чину живет. Можно, конечно, поместить Настасью в угольную комору на первом этаже, но в той коморе от окон дует и опять же караульня рядом, а гвардейцы галдят во всю пасть и в речах не воздержанны. Обсуждение прервалось уверенным приказом, почти окриком статс-дамы:

– Ты рассказывай, рассказывай…

А что рассказывать, если тебя не слушают? Разве она говорящий скворец в клетке, который сам себе на потеху трещит целый день одну и ту же заученную фразу? Но Николь рассказывала. Если таким путем надо идти к намеченной цели, то она пойдет им. Она будет говорить императрице именно то, что нужно Парижу… и ей самой, и возлюбленному князю Матвею. Она приоткроет окошко в большой западный мир и заставит царицу другими глазами взглянуть на Францию. Флери, мудрый правитель, скажет она, и нет у него более горячего желания, чем дружба с Россией. Флери хочет блага всем народам, живущим под солнцем: и французам, и русским, и туркам, и шведам, и, конечно, полякам. О несчастном короле Станиславе Лещинском мы поговорим отдельно. Она будет рассказывать интересно и ярко, но не сегодня. Сегодня она устала. Уже и голос сел, и запал вышел.

От бесконечной говорильни мадам де ля Мот спас Бирон. Он без стука вошел в комнату, что-то пошептал в ухо своей благодетельнице, и та, тяжело поднявшись с седалища, безропотно последовала за ним. В дверях Бирон обернулся и внимательно посмотрел в глаза Николь, и она почувствовала, что в отличие от царицы, он не забыл минутной встречи в итальянской зале на ярмарке китайских товаров. Обращенный на Николь взгляд был насмешлив и опасен.

12

А потом разразился скандал.

Предстоящее новоселье Николь отодвинулось на не определенный срок. Может быть, неведомый Прошка закапризничал, не желая расставаться с Цецерою, а скорее всего причиной была невообразимая теснота во дворце, людей там было, как грибов в непочатой кадке. Николь была рада, что ее оставили в покое, ей вовсе не хотелось впархивать в золоченую клетку. Она согласна была ходить во дворец, как на службу, но жить в доме негоцианта, иметь собственное время и принадлежать себе самой.

Однако во дворец ее больше не звали. Надушенные и нарядные записки, которые она аккуратно рассылала генеральше Адеркас и статс-даме Юшковой, оставались без ответа, и Николь решила сама нанести визит. Если она явится не вовремя, ее просто не примут. Это можно пережить. Главное, иметь хоть какую-нибудь информацию.

Генеральша Адеркас приняла неожиданную гостью сразу, хотя, судя по поведению хозяйки, Николь явилась именно не вовремя. Генеральша находилась в истерическом, болезненно-взвинченном состоянии, когда кажется, уже все слезы выплаканы, но стоит появиться новому лицу, и они опять начинаются литься щедрым потоком.

– Боже мой, что случилось, сударыня? На вас лица нет! Успокойтесь! Вы больны? Умоляю, как вы себя чувствуете?

Генеральша Адеркас не была больна, скорее, она была пьяна, но в меру. Привычка к спиртному и крепкое физическое строение удерживали ее от той грани, когда человек становится невменяем.

– Я уезжаю, – сказала она, утирая слезы и всхлипывая. – Я уезжаю в Германию. Меня прогоняют. Меня высылают из России, как каторжанку.

Николь хотелось уточнить, что каторжан из Петербурга отправляют на восток, но никак не на запад, но воздержалась от комментариев. Лицо ее уже приняло выражение живейшего сочувствия, и не стоило разменивать эту мину на другие, менее существенные маски. Про себя она думала, как бы ловчее заставить эту пьяную дуру разговориться.

Но генеральшу не надо было подталкивать к откровенности. Она готова была не только мадам де ля Мот рассказать «все-все». Выпей Адеркас еще бутылку, она бы на улицу пошла и рассказала прохожим о своем горе, и только боязнь ухудшить этим и без того бедственное свое положение удерживали ее от опрометчивого шага.

А случилось вот что. Не зря княгиня Щербатова посещала молодую компанию принцессы Анны Леопольдовны. Теперь уже с полным основанием можно сказать, что ездила она туда не за приятным общением и радостью, а с единой целью – следить за поведением принцессы и доносить все государыне.

Госпожа Адеркас не знает, как именно княгиня Щербатова оговорила молодую компанию, но при дворе теперь болтают страшные вещи. Про саму генеральшу говорят, что она потакала юной принцессе в ее недостойном поведении и даже своими руками толкала юное создание на путь порока.

– Что же теперь? – спросила потрясенная Николь.

– Принцессу под замок, меня в Германию, графа Линара в Саксонию.

– И графа Линара высылают?

– Он уже уехал. На его место явится другой посланник. А я, а я… Об одном прошу, чтобы мне позволили проститься с моей воспитанницей. Мое положение ужасно! Все, что нажито непосильным трудом, прахом, прахом…

Слезы из ее глаз хлынули новым, еще более мощным потоком. Если бы генеральшу в этот момент видел Кэрол, отец незабвенной Алисы, он написал бы, что генеральша не только плавала в собственных слезах, но и потонула в них.

Николь очень хотелось спросить, не замешано ли в этом скандале и ее собственное имя. Ведь княгиня Щербатова видела, что Николь принимают у принцессы Анны как близкого человека. Но пока она решила не заострять внимания на собственной особе. Если и ее имя склоняют при дворе, то генеральша наверняка проговорится.

– А почему бы вам не попросить помощи у вашего родственника? – спросила она, ласково взяв генеральшу за руку. – Господин Мардефельд, если не ошибаюсь, ваш дядя?

Прусский посланник Мардефельд, влиятельный человек при русском дворе, действительно был родственником генеральши, он и привез ее в Россию, где немцам было чистое приволье.

– Он мне не дядя. Он кузен по матери. Я уже обращалась к нему. Он отказался принимать во мне участие. Он сказал, что я сама виновата, что я играла с огнем, а в России, где все дома деревянные, к огню и пожарам относятся очень серьезно.

– А обо мне ничего при дворе не говорят? – спросила Николь осторожно.

– А что про вас могут говорить? Мало ли кто был в гостях у принцессы. Правда, княгиня Щербатова дала понять, чтобы все окружение Анны Леопольдовны, что называется, не высовывалось. Пока государыня гневается, все должны сидеть, как мыши. Вы карету-то где оставили? У подъезда? На всякий случай не говорите никому, что были у меня с визитом. И еще, прошу вас, верните пропуск во дворец, который я вам дала. Русские говорят: береженого бог бережет. А меня не уберег. Я уезжаю через три дня, – генеральша набрала в легкие новую порцию воздуха и опять начала причитать, как языческая плакальщица. – Мне бы только увидеть мою голубушку. Принцесса Анна в страшном горе. Ее разлучили с Юлией Мегден. Я думаю, что потерю общества графа она пережила с меньшим горем, чем разлуку с верной подругой. Поверьте, она жить не может без Юлии. Не знает, что есть, что надеть, какие романы читать.