Дорога в тысячу ли - Мин Чжин Ли

почему поддержал эту версию. — Я должен был упомянуть, что Акико может зайти.

— Я очень рад встретиться с подругой Ноа. Вы должны присоединиться к нам за трапезой. — Он обратился к официантке: — Пожалуйста, принесите посуду для нашей гостьи.

Хансо обрадовался, что мальчик захотел познакомить его со своей девушкой. Вскоре перед ней появилась миска и чашка для вина. Сам шеф-повар принес им блюдо из жареных устриц, посыпанных прозрачными хлопьями английской соли. Ноа налил Хансо чашечку вина, затем Хансо налил чашку для Акико.

— За новых друзей, — сказал Хансо, поднимая чашку.

19

Молодая пара осталась стоять у двери ресторана, а Хансо сел в свою машину. Акико и Ноа низко поклонились в направлении заднего пассажирского сиденья, где был Хансо. Шофер закрыл дверь, поклонившись паре, затем сел за руль и повез Хансо на следующую встречу.

— Я не понимаю, почему ты так расстроен, — сказала Акико, все еще улыбаясь, как правильная японская школьница, хотя Хансо уже исчез. — Ко-сан замечательный. Я рада, что встретила его.

— Ты солгала. — Голос Ноа дрогнул. — Я не приглашал тебя на ужин. Зачем ты сказала это Ко-сан? Могло обернуться плохо, а этот человек важен для нашей семьи.

— Ничего не произошло. Это был обычный ужин с родственниками. Я на десятках таких бывала. Я вела себя отлично. И он мне понравился, — сказала Акико, озадаченная раздражением Ноа. — Ты стыдишься меня? — Она рассмеялась, испытывая странный восторг от непривычного волнения молодого человека, обычно спокойного.

Она коснулась его руки, и он сделал шаг назад.

— Акико, почему ты всегда должна быть права? Почему ты всегда должна взять верх? Почему я не могу сам решить, когда и где ты можешь встречаться с кем-то важным для меня? — пробормотал Ноа.

Акико удивленно уставилась на него, не понимая. Его щеки раскраснелись, он с трудом говорил. Никогда прежде она не видела, чтобы он сердился.

— Что такого? Неужели ты смущен тем, что вы корейцы?

— Что? — Ноа сделал шаг назад и огляделся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. — О чем ты говоришь?

Она собралась с силами и заговорила медленно и спокойно:

— Меня не смущает, что ты кореец. Я думаю, что это здорово. Корейцы умны и трудолюбивы. И красивы, — сказала она, улыбаясь ему кокетливо. — Ты расстроен. Слушай, если хочешь, я могу устроить твою встречу с моей семьей. Может, это изменило бы их…

— Нет, — он покачал головой. — Нет. Больше нет.

Акико подошла ближе к нему.

— Ноа-тян, почему ты так злишься на меня? Ты знаешь, что я считаю тебя самым лучшим. Поехали домой, давай займемся сексом и забудем про все это.

Ноа уставился на нее, как будто видел ее в первый раз, как будто перед ним стоял кто-то чужой, непонятный. Он считал ее не только умным, но и хорошим, достойным человеком. Ноа не заботился о том, чтобы быть корейцем или японцем, когда был с ней. Он хотел быть самим собой, что бы это ни значило. Но это было невозможно. Это было бы невозможно даже с ней.

— Я соберу твои вещи и отправлю их в твой дом. Я больше не хочу тебя видеть. Пожалуйста, никогда не приходи ко мне снова.

— Ноа, что ты говоришь? — Акико была потрясена. — Это корейский характер, которого я раньше не видела? — Она рассмеялась.

— Мы больше не можем встречаться.

— Почему?

— Просто не можем.

— Он твой отец, не так ли? — сказала Акико. — Вы с ним похожи. Ты сказал, что твой отец умер, но он не умер. Ты просто не хотел, чтобы я его видела, потому что скрывал от меня, что твой отец якудза. Как еще объяснить этот нелепый автомобиль и водителя в форме? Как еще он мог бы предоставить тебе такую большую квартиру? Даже мой отец не может мне такую предоставить, а он владеет торговой компанией! Давай, Ноа, перестань злиться. Меня не волнует, что он делает. Это не имеет значения — я не против, что ты кореец, мне все равно, кто твой отец. Разве ты не понимаешь?

Ноа отвернулся и ушел. Он шел, пока не стих ее голос — а она звала его, повторяя снова и снова его имя. Он шел решительно и спокойно, не веря, что любимый человек — да, он любил ее — мог оказаться тем, кого ты никогда не знал. Когда Ноа дошел до железнодорожного вокзала, он медленно спустился по лестнице на платформу. Он чувствовал, что может упасть. Он сел на первый поезд в Осаку.

* * *

Он добрался до дома ранним вечером. Дверь открыла тетя Кёнхи. Но он был не в себе и хотел поговорить с матерью. Дядя Ёсоп спал в задней комнате, а Сонджа занималась шитьем в самой большой, передней комнате. Он не снял пальто и попросил мать выйти на улицу, чтобы поговорить.

— Что такое? Что случилось? — спросила Сонджа, надевая туфли.

Ноа не ответил. Он вышел на улицу подождать ее. Ноа увел ее в сторону от торговой улицы туда, где было меньше людей.

— Это правда? — спросил Ноа. — О Ко Хансо.

Он не мог произнести все вслух, но должен был знать.

— Почему он платит за университет, и почему он всегда был рядом? Вы были вместе… — сказал он.

Сонджа застегнула выцветшее шерстяное пальто, остановилась и посмотрела в лицо сына. Ёсоп был прав. Она не должна была позволять Хансо платить за образование Ноа. Но ей не удалось найти другого пути.

Как она могла сказать «нет»? Для этого не было кредитов. Никто другой не мог помочь. Она всегда боялась присутствия Хансо в жизни Ноа. Ноа работал так тяжело, он заслуживал осуществления своего желания учиться. Исэк сказал, что Ноа поможет корейскому народу, показав превосходство характера и мастерство, и никто