Чужого поля ягодка - Карри

Яхи попытался предложить ей ещё кусок, но она так решительно заявила, что сыта, что он только кивнул, перестал ковырять щепкой в зубах, устроил девушку на лежанку, а сам продолжил трапезу. Под его довольное чавканье и весёлый треск разгрызаемых костей Миль, угревшись под тёплой шкурой, начала клевать носом — что и неудивительно после такого насыщенного переживаниями дня да плюс наверняка в том питье имелось природное снотворное…

Утро, вечер? Может, ночь? Попробуй тут определи — очаг, как и накануне, исправно освещал каменный свод и стены, за которыми, наверное, всё так же плясал дождь… Лохматого Яхи, как и большую часть времени, дома опять не было — и слава Богу… Но каким способом эта громадина проникала сквозь такую стену? Миль неоднократно обследовала стыки каменных блоков, уложенных убедительно прочно, безо всякого раствора — между ними и волосок не просунешь. Нашла два отверстия: одно — над очагом, но, даже если погасить огонь, в дымоход не протиснешься — слишком узок; на второе наткнулась случайно: в дальнем углу обнаружилась плита, спихнув которую в сторону, Миль отшатнулась и поспешила вернуть её обратно: квадратное отверстие было мало того, что тоже безнадёжно узким, так ещё и оказалось ничем иным, нежели сортиром, и уходило в зловонную тьму. Этим путём тоже не выберешься — разве что решишь расстаться с жизнью особо извращённым способом…

Но Яхи-то ведь как-то шастает туда-сюда? Вот скоро вернётся и опять станет пользовать этой своей сомнительной жижей неясного происхожения… хорошо хоть, что в мужья пока не очень набивается… Муж выискался, чучело-вонючело, немытое, четырёхрукое…

Забравшись обратно на лежанку, Миль, собравшись с остатком силёнок, предприняла очередную попытку дозваться мужа… И то ли померещилось, то ли впрямь пахнуло хлебным духом — откликнулся на самом пределе слышимости родной голос! Миль радостно потянулась навстречу, выкладываясь до тёмного беспамятства, но полной утраты связи с реальностью… Услышала настоящий отклик, его отклик! И пусть сразу навалилась тотальная слабость, свалившая в сон…

Такой глухой да крепкий, что Яхи так и не смог её добудиться. Однако это не показалось ему достаточной причиной, чтобы пропустить приём целебного питья…

Отвратительная как никогда, жижа наполнила рот и провалилась в желудок… Миль открыла глаза, пытаясь проплеваться и услышала:

«Пей!»

«Не могу… противно…»

«С чего вдруг?»

«Не буду…»

«Будешь!»

Гадкая жидкость опять затопила глотку… И Миль начало выворачивать наизнанку…

Яхи быстро перегнул её через колено, и всё, влитое с таким трудом, принялось извергаться наружу. Рвота сотрясала долго, выкручивая нутро, до слёз и судорог, до потемнения в глазах…

Но всему есть предел, закончилась и эта пытка. Пока Миль силилась отдышаться, Яхи вооружился охапкой сена и в четыре руки быстро ликвидировал лужу. Всеядное пламя ярко вспыхнуло, без возражений приняв подношение, и вскоре только кислый запах рвоты напоминал о последствии насильного лечения.

«Ты чем меня травил, чудовище?» — спросила Миль, полоща рот над вонючим сортиром.

«Яхи лечил тебя тем же, чем и всегда», — сумрачно ответил тот, удерживая её, потому стоять она не могла.

«Ничего не напутал?» — значит, какой-то местный компонент ядовит для неё… хорошо ещё, что вывернуло.

«Нечего было путать. Яхи брал те же части. Причина не в питье».

«Говорила же — не надо было пичкать насильно. Вот скоро придёт мой муж, а ты меня насмерть залечил, как оправдываться будешь?»

Он взрыкнул и, сверкнув очами, чуть ли не швырнул её на лежанку. Накрыл с головой, придавил тяжёлой лапой:

«Спи».

…Миль резко села, а только потом проснулась, вытаращив глаза. Сердце бубном колотилось в груди, грудь ходила ходуном. Что-то разбудило… В темноте каменной хижины вкусно пахло горячим хлебом… Оклик! Её окликнули — кто, кроме Бена мог позвать так, что тело отозвалось раньше разума?! Заметавшись солнечными зайчиками, радость затопила её по макушку, Миль с трудом удержалась от смеха — и послала менто навстречу. Он недалеко, он знает, где она, он скоро придёт!!!

Тёмным клубком вскинулся со своего места Яхи, прыжком оказался рядом, рыкнул, раздувая ноздри:

«Не кричи!» — запах хлеба растаял, как сон, остались только обычные для этого жилища «ароматы».

«А то что? Он всё равно уже знает, где я, он в пути. И лучше бы тебе ему не попадаться».

«Твой муж — ман?»

«С чего бы. Он — человек, мужчина, и ещё какой мужчина…» — мечтательно улыбнулась она.

«Тогда пусть он не попадается Яхи, а не Яхи — ему!» — набычился ман.

«А что ты можешь, чучело-вонючело!» — фыркнула Миль и расхохоталась. Придержать бы язычок, но её отчего-то понесло — не то от предвкушения скорой встречи с Беном, не то от остатков дряни, которой Яхи накануне перекормил её ненароком. Она беззвучно хохотала и не могла остановиться, забыв, что самолюбие мальчишек всех рас и любого возраста дразнить небезопасно.

Чучело не чучело, но рассердился мутант здорово.

«Яхи — ман! Ман покажет тебе, что может сделать с твоим мужем».

Чужая воля душным пологом тяжело навалилась на сознание, грозя задавить, но Миль хорошо усвоила урок с прошлого раза — блок оказался на месте раньше, чем она успела испугаться и вспомнила о защите. Сколько ман ни давил, как ни тужился — пробить барьер было не в его силах, блокировка любой напор просто отводила в никуда, и весь запал бесполезно растворялся в пространстве… За надёжным барьером было тихо и спокойно. От испуга неуместное её веселье как рукой сняло, теперь она понимала, что рисковала, и рисковала напрасно, и с сожалением подумала — сдержит любую атаку, а вот ответить не сможет. Бен — тот бы смог… Зато заодно сообразила, что он уже, наверное, настолько близко, что его можно достать на втором уровне — и тут же попробовала. Не жалея скудных сил. И ответ пришёл — слабый, но насыщенно-хлебный и заметно ближе…

Платить пришлось немедленно — приливом слабости и тошноты. Равнодушно глянув на всё ещё пыхтящего от напряжения мана, Миль свернулась на лежанке калачиком и задремала. А недремлющий блок нёс вахту, невзирая на её сон…

…Щеки коснулось нечто прохладное, Миль нехотя открыла глаза и взглянула — возле её головы лежали нежно пахнущие круглобокие фрукты. Она улыбнулась — Яхи оставил попытки кормить её принуждением.

Взяв ещё один фрукт, ман протянул его Миль. Она отвернулась. Фрукт настойчиво поднесли с другой стороны. Ага, это же приглашение к разговору, устной речью мы оба не владеем… Ну, давай попробуем договориться ещё раз.

Миль сняла блок.

«Говори с Яхи… — менто было совсем другим, чем прежде. Ни угрозы, ни требовательности в нём не звучало. Только растерянность и просьба. — Говори с Яхи… Ты слышишь. Яхи знает — ты слышишь».

«Почему бы тебе не добавить «пожалуйста»?»

«А что это?»

«Когда очень просят, говорят «пожалуйста».

Он помолчал, посопел, почесался (он вообще чесался часто и с удовольствием)… Присел рядом.

«Яхи очень просит. Говори с Яхи… пожалуйста».

«Ладно, — на это силы ещё нашлись. — Только ты отодвинься немного».

Вонял он немилосердно…

«Яхи принёс плоды. Ешь… пожалуйста».

«Не уверена, что мне можно это есть. Некоторые вещества не для меня».

«Вещества — может быть. Но это не вещества. Это плоды. Они вкусные, ешь».

Поздно.

«Не хочу».

«Ты проверяешь, будет ли Яхи кормить тебя силой. Нет, больше не будет».

Она смягчилась.

«Я поняла, но… я правда не могу есть. Не хочу. Я… очень скучаю, Яхи. Понимаешь? Так бывает — когда по кому-то очень скучаешь, ничего не хочешь».

И не стала объяснять, что потом наступает момент, когда просто и не можешь… Она перешла эту грань. Тело больше не требовало еды. Более того — оно еду уже не принимало. Ещё можно его заставить… если найдёшь уважительную причину. И — да, если упустить время, всё может плохо закончиться. Но в этом состоянии такой пустяк уже совершенно не волнует…

Яхи слушал внимательно. И ничего не понял.

«Яхи делал неправильно, — гнул он своё. — Яхи виноват. Яхи не должен был делать так с тобой».

Она покачала головой.

«Ты бы ничего и не смог сделать. А то, что тебе удалось поначалу — и удалось-то лишь потому, что я больна. Посмотри сюда, Яхи».

Она сдвинула браслет, под ним на незагорелой полоске кожи сверкнул белизной маленький кружок с золотой точкой посередине и широкой красной каймой по краю.

«Видишь красное кольцо? Круг должен быть весь белым. Чем больше красного, тем хуже мои дела. Так Бен сказал, а он знает, что говорит».

«Бен?» — шерсть на Яхи встала дыбом, ноздри раздулись.

«Бен. Муж. Любимый. Единственный. Моя ненаглядная половинка… Отпусти меня, а? И всё обойдётся, никто не пострадает. Зачем тебе чужая половинка, да ещё больная? Чужое вообще брать нехорошо. А Бен меня вылечит…»