Чужого поля ягодка - Карри

Миль всё пятилась, пока не упёрлась спиной в мужа. Насторожённо переглянувшись, оба повернулись — собрать остатки кухонного инвентаря, но из первой дыры опять послышался скребущий шум, и на свет выбрался другой броненосец. Он прямиком проследовал вслед за первым и скрылся в том же отверстии, что и предыдущий зверь. А едва исчез второй, как, один за другим, тускло отсвечивая кольцевидной бронёй, явились следующие, они двигались непрерывной цепочкой, и от тяжкого их топота каменисто-почвенный пол под ногами ощутимо подрагивал.

«Никогда не видел их больше одного», — заметил Бен, а Миль кивнула в ответ и спросила:

«Куда это они?»

«Надо думать, мигрируют в более сухие места. Из-за дождя мог подняться уровень подземных вод, тут же полно озёр, вот, видимо, их туннели и затопило».

«А ведь Сезон Дождей, можно сказать, только начался? Что же здесь будет в конце Сезона?! Ой, смотри-смотри: детёныши!»

В цепочке появились особи не столь большие, верхом на которых, плотно прижавшись к их броне, сидели маленькие броненосцы. По одному на самку, следовавшую за самцом. Потом показались самки с более старшими детёнышами, способными преодолевать путь самостоятельно, держась сзади за отца и подталкиваемые матерью…

«Насколько мне известно, никто из биологов Города таких парадов не наблюдал… Во всяком случае, мне описаний не встречалось…»

«Чем же занимаются ваши биологи?»

«В основном, людьми и мутантами…»

Выпустив руку мужа, Миль шагнула чуть в сторону, стараясь получше разглядеть, как малыши цепляются за панцири своих шедших впереди отцов. Потом сделала ещё шажок…

Бен вздрогнул: проснулся и взвыл его «сторож». Не раздумывая, Бен тут же потянулся схватить Миль за руку, чтобы увести отсюда… и опоздал: она неловко взмахнула руками и без звука ухнула куда-то вниз, не успев испугаться. Только всплеск изумления отразился в менто… и всё. На месте, где она стояла, оплывала, наполняясь каменными обломками, большая глухая яма.

Несколько ударов сердца Бен не верил в то, что случилось, а потом метнулся в поисках её ментосигнала… и нащупал, нашёл стремительно удалявшееся, затухающее эхо. Жива!!! И уже далеко… Прыгать в эту яму — никакого смысла.

А вот следовать в том же направлении — смысл определённо был!!! И поскорее, пока сигнал ещё слышен!

Флайер вылетел из укрытия с такой скоростью, что приютивший их на время маленький скальный выступ посреди заболоченного леса разнесло на камушки окончательно…

Миль не успела испугаться, только очень удивилась, когда опора под ногами оплыла, и Бен отчаянно вскрикнул без слов… Потом её било и волокло, и всё, на что хватало остатков соображения — сжаться, обхватив голову, и не дышать… Её ударяло и стискивало, обдирая кожу, ноздри закупорило то ли водой, то ли грязью — холодной, как лёд… И долго куда-то несло, тащило, равнодушно колотя по пути обо что-то твёрдое… Бояться было некогда, думать тоже — только: не дышать!!! …Темнота давила снаружи и изнутри… и та, что снаружи, задавила ту, что внутри…

… а когда сдерживать дыхание стало более невозможно, оказалось, что надо плыть, пробиваться наверх… и временами ошалевшая, гудевшая от ударов голова ненадолго оказывалась над водой… и всё время было холодно, ух, как холодно… и больно…

…она барахталась изо всех сил… пока чувствовала руки и ноги… больно уже не было… и, кажется, ни рук, ни ног тоже…

А потом всё вокруг зависло… и напоследок её шарахнуло с силой, вообще отбившей потребность жить и дышать…

И только чей-то немой крик не давал смириться и уснуть… Он требовал: двигайся! — и руки двигались, выталкивая на поверхность хотя бы лицо… Дыши! — и, хлебнув воды, она кашляла, но глотала воздух…

…А оказавшись на чём-то твёрдом, сумела даже перевернуться лицом вверх… и блаженно отгородилась от настырного крика, уступив покою и темноте…

67. ЯХИ

Шёл я лесом, видел Чудо…

Время Большого Дождя началось как обычно, с грозы. Гроза грохотала до полудня, потом утихала, и Яхи отправлялся в лес, поискать чего-нибудь съестного. Соплеменники сидели по своим домам, сытые и довольные жизнью. Они-то успели запастись едой прежде, чем пришло Время Дождя. А он не мог ходить на охоту — его последняя жена, которую он добыл три года назад, стала болеть и вчера перед рассветом умерла. Он лечил её, как мог, приносил лучшую дичь, ягоды — она отказывалась есть, была печальна и всё лежала, отвернувшись. Он знал, что ненавидим ею. С того самого дня, как он поймал её и принёс в свой дом. Сначала она пугалась его, но он был ласков, и она привыкла. Приучив её не бояться его, он попытался внушить ей смирение, чтобы затем добиться если не любви, то простой привязанности. Но здесь он потерпел полное поражение — девушка была из своенравных и свободолюбивых. Тогда он воспользовался своей силой, от рождения дарованной всем представителям его племени взамен утраченного человеческого облика. Он подавил её волю и навязал ей желание… О, она была добра и нежна в ту ночь, до самого рассвета ласкала его и принимала его ласку, как он и хотел. Но потом оба уснули, и он выпустил её из-под своей власти. Она проснулась на его груди, поняла, что он сделал с ней, и пришла в ярость. Он легко снёс её буйство, виновато глядя сверху вниз, только лицо поднимал чуть выше, уклоняясь от её слабых ударов, которые не могли причинить ему какого-нибудь вреда. Он надеялся, что она смирится — и ошибся. Он внушал ей тёплое чувство к себе всякий раз, входя в дом. И она сначала верила и лишь удивлялась. Но едва он уходил — исчезало и внушение. Поняв природу удивлявшей её перемены в своих мыслях, она возмутилась и перестала верить себе. И теперь влиять на неё удавалось с большим трудом. Он заставил её ещё несколько раз подарить ему свою страсть, пока не убедился, что девушка родит ему ребёнка. Он до сих пор помнит её страх, когда она тоже почувствовала в себе дитя. Следующие месяцы он почти не выходил из дома — и его, и его жену кормило всё племя, чтобы он следил за ней и не давал возможности убить себя или ребёнка.

Наконец, она родила, всё обошлось без болезней, и — это был мальчик. Не такой, как городские дети, мельче, весь пушистый, многорукий и трёхглазый, но на взгляд Яхи — очень милый, и Яхи надеялся, что она полюбит ребёнка. И снова ошибся — она возненавидела и малыша. Он заставлял жену кормить пушистого ребёнка грудью, чтобы сын не умер, заставлял её принимать пищу и не вспоминать о прошлом… Эта борьба с волей жены изматывала всех троих, но Яхи был сильнее, он выдержал, ребёнок тоже выжил, а вот жена… Она всё-таки отказалась жить. Ребёнку был уже год, когда это произошло. Яхи боролся с ней, когда она решила умереть, но, если уж женщина это решила, с ней не справиться. Можно было заставить её с помощью всего племени, но тогда она и принадлежать должна была всем, а этого Яхи не мог позволить сделать с ней.

И вот она умерла. Яхи похоронил её на общем кладбище. Теперь, когда её не стало, не с кем стало бороться. В доме было мирно, спокойно и… пусто. Маленького сына он отнёс в общий дом, где росли дети, оставшиеся без родителей. Племя его вырастит, маны любили своих детей, они доставались им слишком дорогой ценой.

Но маны ведь не виноваты, что у них совсем мало женщин. Рождение девочки — такая редкость… Чтобы не вымереть, маны крадут женщин из Города, у Кочевников, у Диких — везде, где удаётся…

Лил дождь. Яхи обошёл свой участок и возвращался домой берегом реки, неся на поясе крупного колючего прыгуна и несколько когтекрылов — вполне достаточно на сегодня. Прыгуна он отдаст в общий дом, а когтекрылами поужинает сам. В одиночестве.

Яхи вздохнул. Трудно ему достался этот ребёнок… Но такое случалось, не все горожанки были податливы. Жаль её, конечно… Зато теперь Яхи имеет право жить с племенем. Если его малыш выживет. Закон племени суров — совершеннолетний мужчина должен добыть жену и дать племени ребёнка, величайшую ценность. Что делать, если у манов даже от горожанок девочки рождаются только как исключение.

А жить без своего племени ни один ман не может. Ещё одна подлость природы. Иногда изгнанный ман умирал раньше, чем кончался Большой Дождь…

…Яхи ощутил присутствие живого… Странно, во время Дождя неоткочевавшие большие звери спят в своих логовах… Нет, это не зверь! Яхи подошёл ближе и теперь определённо чувствовал живого. Уж не изгнанник ли умирает поблизости? Никто не осудит Яхи, если он подойдёт и побудет рядом. Яхи окликнул — никто ему не ответил. Может быть, уже поздно?

Да это же не ман! Голос совсем другой! Яхи застыл на месте, прислушался. Другой был недалеко. Яхи пошёл на голос, выведший его на прибрежный песок. Где-то здесь…

Яхи напряг все три лицевых глаза и даже затылочный, и, наконец, сквозь сетку дождя различил в полумраке на тусклом сером зеркале воды тёмное пятно.

Шагах в пяти от линии берега. Не шевелится, но живое. Яхи осторожно вошёл в воду, приблизился, замер и вслушался в слабый лепет, исходящий от неизвестного. Лепет не содержал угрозы или опасности, зато слабо взывал о помощи.