Волк. Юность - Виктория Гетто

– Расступись!

Два первых ряда послушно раздаются, отступая назад, и враги видят жерла непонятных им предметов.

– Пали!

Взмахом меча я подаю сигнал, и тут же все полевые пушки рявкают залпом… В сплошной стене кровавые просеки, куски разорванных тел. А пушкари уже перезарядили свои орудия шрапнелью… Снова взмах меча, и ответом ему – гром выстрелов. Визг тысяч и тысяч пуль… Они рвут шеренгу в клочья, выносят целые куски. Это картечь. А ещё в небе вспухают облачка разрывов – так рвётся шрапнель, осыпая противника смертью с высоты. Но уцелевшие всё ещё пытаются подойти поближе, чтобы вцепится во врага зубами, рвать его в клочья, ощутить, как меч в руке входит в податливое человеческое тело…

Россыпь выстрелов стрелков, бьющих уже без приказа. Да и бесполезно командовать в таком грохоте. Но войска герцогов-то каковы! Идут, зная, что умрут. И всё равно шагают, даже пытаются держать строй… Впрочем, мои солдаты им пощады не дадут в любом случае, потому что у меня – сервы из Парды. А против них – их бывшие угнетатели, аристократы и их прихлебатели. Так что тут уже кровная месть, как говорится… Что в истории Земли, что в этой – никогда крестьяне не дадут пощады феодалам. И потому солдаты Парды стреляют часто, зло и метко. И после сражения лордов и их дружинников обычно добивают без особого приказа, зато щадят ополченцев, которых пригнали на бойню силой.

Вот кто-то попытался подняться, и тут же с десяток стрелков бьют по нему. Я вижу, как вспыхивают синие искорки попаданий, пробивающих доспехи. Калибр в восемь миллиметров. Тяжёлая свинцовая пуля, внутри которой стальной стержень, продолговатая, раскрывающаяся при выстреле и врезающаяся в нарезы. Такая прошивает любой из рыцарских доспехов с лёгкостью с шестисот метров. А тут – почитай в упор. Сто пятьдесят метров. И на этой дистанции – настоящий вал из мертвецов или слабо шевелящихся раненых, из-под которого начинают сочиться кровавые ручейки…

Стрельба стихает сама собой, и тогда наступает самое страшное – до нас доносятся стоны и мольбы о помощи и пощаде… Грохает большой барабан. Шеренги солдат, моих солдат, смыкаются вновь, на стволы надеваются длинные узкие штыки, и, опустив их наперевес, строй делает первый шаг. Затем второй, третий… Линия безукоризненно ровна, словно ниточка. Но вот первые солдаты приближаются к кровавому заграждению, и… Ничего не происходит. Просто иногда кое-кто чисто крестьянским движением, будто вилами, захватывает пук травы, чтобы закинуть на стог, вгоняет ножевой клинок штыка в ещё дышащего противника. Это их право. И я именно на такой исход и рассчитывал. И потому я, в окружении охранников, стою на месте.

– Ролло, лагерь маркиза взять под охрану. Если там будет он либо члены его семьи – ко мне.

Верховный главнокомандующий срывает с места своего коня, мчится к лагерю, где его подчинённые уже в сёдлах, готовые заняться привычной работой.

– Грам, распорядишься там…

Почему-то мне плохо. Мутит, немного кружится голова… Надо попить натты. Она быстро приведёт меня в порядок. Похоже, я перенервничал. Готовился к войне, а попал на бойню… Трогаю верного Вороного, разворачивая его к лагерю. Еду неспешной трусцой. Сзади рысят охранники, внимательно посматривая по сторонам. Наконец добираюсь до своего шатра. Мне подносят большую кружку вожделенного напитка, сажусь, сбросив шлем, теперь осталось только подождать донесения – что, кого и сколько… Только почему-то становится ещё хуже. Голова трещит невыносимо, сплёвываю на землю – на слюне кровь. Что за… А перед глазами начинает всё плыть…

– Ваша светлость!!!

Слышу сквозь мутнеющее сознание истошный крик Ролло, а потом вижу в его руке сверкающий клинок. Ну, вот и всё… Даже близкие люди, те, кого я поднял из грязи, меня предали…

…Как тихо… Пытаюсь открыть глаза. К собственному удивлению, это мне удаётся. Перед ними – крыша моего подбитого волчьими шкурами шатра. Как ужасно хочется пить!.. Пытаюсь произнести слова, но вместо них из пересохшего горла вырывается нечто нечленораздельное. Но тут мою голову поднимает крепкая жёсткая ладонь, и к губам подносят кружку с восхитительно холодной, прямо-таки ледяной водой. Жадно глотаю. Как же болит горло… В сферу зрения вплывает лицо главкома… Он просто вне себя от беспокойства. Но я наконец напиваюсь, и вроде меня чуть отпустило…

– Как себя чувствуешь, командир?

– Нормально…

Голос ещё не мой. Рваный. Хриплый. Но на лице мужчины появляется улыбка, затем он облегчённо вздыхает:

– Уф! Если можешь говорить, значит, я успел!

– Что?…

Он исчезает с глаз, буквально на мгновение, потом вновь появляется. В его руке – нечто непонятное, но явно когда-то бывшее живым. Плоская, практически прозрачная лента с двумя длинными клыками.

– Вот, командир, кто тебя цапнул. Летучий годзилка. Мерзкая тварь. Присасывается незаметно, впрыскивает яд. Если его не срезать, а гадость не высосать – всё, конец человеку.

– А почему я его не заметил?

Хм… А мне действительно лучше. Уже и связки начали работать. По крайней мере, голос уже почти восстановился.

– А он прозрачный. Глазом не уцепишь. И яд поначалу не чувствуется. Влезает в малейшую щель. Он тебя в шею укусил. Под шлемом. Я тоже поначалу не понял, что с тобой, а потом гляжу, вроде как блестит у тебя что-то плоское. Ну и ножом. Точно, годзилка мерзопакостный. Ты, видимо, мимо его ямы-ворхамника проходил. Они обычно в них прячутся. Там и размножаются. В этаких воронках. Повезло, что ещё молодой совсем, и ещё – что кулькана рядом не было. Они обычно вместе всегда. Где годзилка прозрачный, там и кулькан рогатый.

– Это ещё что за зверь?

– Тьфу, скажешь тоже – зверь… Гад болотный! Плюётся ядом не хуже, чем у годзилки. Но ты отдыхай, командир. Ты человек сильный, завтра уже в себя придёшь.

Парень поднимается, по шагам слышу, что выходит. Точно. Снаружи слышен его крик:

– Командир заговорил!

И – словно рёв стартующего звездолёта в ответ:

– Слава Парде! Слава графу! Слава!!!

Матерь Божья… Это же мои солдаты! Ничего себе… Даже не ожидал такого! Вот оно, их отношение ко мне. Настоящее, неподдельное… Да с такими орлами я горы сверну, пройду всю планету вдоль и поперёк и вычищу всех недругов!

Но глаза слипаются. Очень хочу спать… И мягкий сон накрывает меня с головой…

Солнышко поднимается. Первые, ещё несмелые лучи прорываются сквозь прозрачный полог. Я вроде бы в норме. Пытаюсь сесть, и это мне удаётся. Меня раздели. На шее – плотный бинт. Понятно почему. Трогаю – вроде всё хорошо. Но снимать пока не стану. Я с такой тварью не сталкивался ещё и даже не слышал о подобной. Но если верить Ролло, а причин не верить ему нет, то водится здесь всякая нечисть, и немало…