Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

— Сейчас ты уйдешь, — повелительно сказал невидимка. — Тебе вернут “магнум” и документы. Запомни: тебя не будут просвечивать на электронном посту, значит, тебе не надо будет начинать драку на половине дороги. Прими этот как наш аванс. Все остальное позже.

— Что представляет собой машина Парка?

— Не знаю. Но человек, получивший ее, уже не зависит от окружающих.

— И от вас тоже?

— И от нас тоже, — ответил невидимка. — Однако не забывай: даже хищники тянутся к стаям. А человек — вполне общественное животное. Он боится настоящего одиночества. Ты ведь не согласишься закончить жизнь в полном одиночестве? Потому что если ты выйдешь на контакт хотя бы с одним человеком, мы тебя найдем.

— Я действительно могу полагаться на электронный пост?

— Полностью.

Я кивнул. Я не сомневался в заинтересованности Номмена. Он нисколько не лгал: машина Парка стоила большой игры.

Дохнув табаком (я сразу вспомнил “гостей”, посещавших мою квартиру), длинный (я старался запомнить его) протянул мне “магнум” и документы. “Им можно верить”, — окончательно решил я. Но когда шел к выходу, повелительный голос Номмена остановил меня:

— Миллер!

Я оглянулся.

— Захочется поиграть в игры более занятные, чем те, которые поручают тебе сейчас, дай мне знать.

Я кивнул:

— Подумаю.

10

В баре ничего не изменилось. Длинный и его напарник выскользнули за дверь. Я подумал: “Вонючки”. Что‑то изменилось во мне за эти минуты. Но два поста из шести… Это приближало к успеху… Я улыбнулся девушке за стойкой:

— Хочешь со мной встречаться?

Суеверное чувство останавливало: не спрашивай! Ее резкое “нет” будет плохой приметой. Но девушка улыбнулась:

— Только не сегодня.

— Сегодня вечер у меня тоже занят.

Не знаю, что отразилось на моем лице, но девушка вздрогнула. “Неужели я пугаю людей?” Но это было не так, потому что девушка улыбнулась:

— Возвращайся…

11

…Глухие металлические ворота фирмы “Трэвел” медленно растворились.

Теперь, ступив на чужую территорию, я должен был опасаться всего. Любой человек, будь то мойщик окон, санитар или просто водитель грузовика, мог работать на охрану фирмы. Не случайно “Трэвел” окружила себя стенами, пустырем, ушла под землю, закрыла окна непроницаемыми портьерами, срабатывающими при любом подозрительном шуме с воздуха.

— Документы!

Минут через пять меня впустили на контрольный пункт. Сунув мускулистые руки в карманы короткого спортивного пиджака, прислонившийся плечом к стене багроволицый приземистый человек внимательно, как телевизионная камера, уставился на меня. Другой, повеселее, забрал документы и проводил под зарешеченную арку второго поста.

Узкий каменный коридор без окон, без дверей.

Мне выдали на руки желтый жетон. Сделал это человек с прямым пробором. Клетчатый костюм на нем был, кстати, желтым.

— Симон Ла Пар?

Они все тут знали.

Сосредоточенно перелистав документы, человек в желтом клетчатом костюме перевел глаза на меня.

— Вас ждут.

Следующий пост был электронный.

Если бы Номмен не заинтересовался машиной Парка, я уже тут должен был пустить в ход свой “магнум”. Но я даже не потянулся к ремню. Я верил Номмену и знал, что скрытые камеры внимательно следят сейчас за мной. Человек в коричневой рубашке (рукава закатаны), загорелый, безбровый (его порядочно когда‑то опалило), неторопливо поднялся с высокого табурета:

— Симон Ла Пар?

Я кивнул.

— Зачем вам оружие? — Он указал на оттопырившийся нагрудный карман.

— Это не оружие. Это вечное перо.

— Выложите на стол все имеющиеся при вас предметы. Зажигалка…

Вечное перо…

Ключи от машины…

“Магнум” под мышкой жег кожу. Чем я мог вызвать подозрения?

Затрещал телефон. Не спуская с меня внимательных глаз, дежурный поднял трубку. Потом вскинул брови, подозрительно рассматривая меня:

— Почему вы без сопровождения?

— Я журналист. Привык обходиться без свиты. Меня курирует инженер Нил Формен.

— Личная инициатива, — выдохнул в трубку дежурный и, повесив трубку, улыбнулся: — Инженер Формен ждет вас.

Мне показалось, он подмигнул.

Но, конечно, только показалось. Ведь инженер Нил Формен не мог ждать меня. Инженер Нил Формен должен был находиться достаточно далеко от этого места. И дежурный не мог мне подмигнуть. Все же в проеме двойных дверей, ведущих в кабинет Нила Формена, я ослабил удерживающий кобуру ремень, затем толкнул дверь и представился:

— Симон Ла Пар…

Слова оказались лишними.

За столом, положив руку на автоматический пистолет {“У тебя добрые руки…”), презрительно щурился… инженер Нил формен! Я не ошибся. Это был он. За его спиной тяжелая, окованная медными пластинами дверь была чуть приоткрыта. Наверное, она вела в сейф. Или в ловушку.

— Ну? — грубо спросил инженер Формен.

Он дал мне пятнадцать секунд. Ровно столько потребовалось ему на то, чтобы задать вопрос и усмехнуться. Но мне хватило этих секунд. Выхватив “магнум”, я выстрелил в живые, еще недавно касавшиеся тела Джой, губы Нила Формена.

Мгновенно взвыла сирена. А автоматика, как всегда, опережала людей. Когда я прыгнул в проем сейфа, дежурный, стоявший в углу, только еще начал поворачиваться. Я уложил его одним выстрелом к захлопнул тяжелую дверь.

Стальная комната.

Стальные стены и потолок.

Отсюда не то что машину, отсюда мышь нельзя было увести. И сомневаюсь, могли ли вообще двигаться те конструкции, что возвышались посреди просторного сейфа, — две странные металлические капсулы, несколько выше человеческого роста, лишенные колес и крыльев.

— Бросьте оружие и откройте сейф!

Другой голос, явно обращенный к сотрудникам, торопливо произнес:

— Немедленно снимите электронный пост! Врача к инженеру Формену.

Я ухмыльнулся. Я не завидовал человеку на электронном посту. Фил Номмен, наверное, заплатил ему немало, но энергичный допрос — всегда не удовольствие.

Я шагнул к капсулам.

— Машины под напряжением, — услышал я тот же голос.

“Под напряжением”. Как будто у меня был выход. “Зеро” — рассмотрел я на ближайшей капсуле. Вторая была номерной, на ней красовалась жирная единица. Влезая в “зеро” (за стеной сейфа надсадно выли сирены), я ткнулся головой в тумблер. Вспыхнул свет. Никаких приборов. Только рукоять, чем‑то похожая на штурвал самолета.

Мне нечего было терять. Я медленно повел рукоять на себя.

Раздалось низкое гудение. Лампа над головой потускнела, потом гудение усилилось. За чудовищно толстым кварцевым стеклом что‑то мелькнуло. Потом заплясала перед глазами, отливая всеми цветами радуги, странная дымная полумгла. Потом под сердце ударила боль — короткая и жесткая. Я корчился от ужасной боли и все равно орал, торжествуя: