Повстанец - Владислав Виногоров

Да, пропагандисты… Хм… Пропагандисты, говоришь? Точно? Ну, отдела пропаганды при штабе у меня, положим, нету. Да это сейчас и не особо необходимо. У меня же для этих целей есть единственный и неповторимый агитатор всех времен и народов, который способен силой слова два батальона превратить в четыре дивизии. И чем этот кладезь талантов занимается, пока я подыскиваю слова? Правильно: прохлаждается за железобетонным забором в захваченной нами части и с интересом наблюдает за маневрами моей амфибии. Нет, дорогой мой Ленус! Развлекаться ты будешь позже. А сейчас я с тобой свяжусь, объясню тебе, что мне от тебя нужно, а ты уже будешь выкручиваться. И для тебя будет великим счастьем, если ты выкрутишься как положено. В противном случае я тебя и под трибунал отдать могу. Достал ты меня сегодня: позволяешь себе слишком много. А может, все дело в том, что я не выспался? Да, может быть. И сгонять свое плохое настроение на подчиненных — это признак дурного тона. Или полного отсутствия воспитания. Впрочем, какая разница? Я решительно щелкаю тумблером и плотнее прижимаю ларингофон к горлу.

— Арнус, прием!

— Здесь Арнус, прием.

— Поднимайся сам на второй амфибии в воздух. Посмотришь на все это дело. Потом будешь уговаривать их сложить оружие. Прием.

— Понял тебя. Поднимаюсь. Конец связи.

— Конец связи.

Ну вот и все. Дальше мне уже беспокоиться не о чем. Или противник сдастся, или мне его придется уничтожать — все едино. Спрос уже будет не с меня, а с Ленуса. Получится у него — наградим. Не получится — выпорю. Собственноручно выпорю! Не побрезгую. А что потом делать, еще посмотрим.

Да, что-то у меня начала проявляться очень нехорошая черта: никогда раньше не возникало желания перекладывать ответственность на кого-то другого. А что же случилось сейчас? Наверное, я устал. Бессонная ночь дает о себе знать. Хотя чушь собачья. Биологически мне четырнадцать. И ни о какой усталости в таком возрасте речи быть не может. Что же тогда? Ну не струсил же я, в самом деле? Не рановато ли? Все только начинается, и у меня будет не один и не два повода испугаться.

Положим, испугаться — еще не значит струсить. Ведь известно, что не боятся только сумасшедшие. Это я усвоил хорошо. А если бы не усвоил, то сейчас бы вряд ли сидел в кресле «универсала». Скорее лежал бы. И достаточно глубоко. Метрах в трех под поверхностью земли. Но ведь я не боюсь того, что мне придется отвечать за свои поступки. И никогда не боялся. Этим мужчина отличается от тряпки — он не боится отвечать за свои поступки. Что же тогда? А ведь известно что: ты, дорогой мой, очень хочешь разделить с кем-нибудь ответственность. Просто жаждешь это сделать. И хочешь ты этого не потому, что жаждешь поделиться властью с боевыми товарищами. Ты абсолютно не испытываешь такого желания. Тебе нужно разделить именно ответственность! А что это, если не трусость?

Так, уже сам с собой начал разговаривать. Просто великолепно! А что дальше будет? Черти начнут являться? Ангелы ко мне точно зайти в гости не захотят. И в финале комната, обитая войлоком, гориллоподобные санитары… Черта с два! Этого удовольствия я никому не доставлю. Сам с собой разговариваю? А если вокруг или идиоты, или сволочи? С кем прикажете говорить? И насчет трусости я загнул. Не трусость это. Я прекрасно понимаю, что в дерьме должны испачкаться все. По самые уши. Вот тогда я себя буду чувствовать в относительной безопасности: никто не сможет упрекнуть меня в излишней жестокости. Все остальные будут не лучше. Это, если можно так сказать, основа для продолжения совместного существования.

Да какого черта там Ленус копается? Без меня не в состоянии в «универсал» забраться? Тоже мне деточка маленькая! Или еще один Ромус наклевывается, который только бумажки писать способен? Так не пройдет этот фокус — будет у меня работать как миленький.

— Арнус! Ты там заснул? Прием.

— Стартую. Конец связи, — шипят наушники.

— Конец связи, мать твою, будет, когда я это скажу! Нашивки жмут? Прием.

— Понял. Нашивки не жмут. Прием.

— Так-то лучше. — Я несколько смягчаюсь. — Сейчас облетишь часть по периметру и займешь ту же позицию, которую занимаю теперь я. Потом включишь внешние динамики и очень убедительно объяснишь этим баранам, что пора сдаваться. Как понял? Прием.

— Понял отлично. Стартую. Прием.

— Вот теперь — конец связи, — злорадно говорю я. Одного наглеца на место поставил. Сегодня я все закончу в Городке и со значительной частью своих сопляков подамся в Столицу. Соблазнительно, конечно, оставить здесь Ленуса, чтобы наводил порядок. Но, к великому моему сожалению, в Столице он будет нужен больше, чем здесь.

Ага. Вот и второй «универсал» показался. Ленус все делает по моим инструкциям: начал облет периметра. Это замечательно. Теперь можно спокойно спускаться вниз. А чего я хочу внизу? Правильно: кофе! Большую чашку крепкого горячего кофе.

— Мехвод! На посадку! Нам здесь делать больше нечего.

— Слушаюсь, господин командор! — В голосе мальчишки сквозит легкое недоумение, но я его игнорирую: намерения что-либо объяснять подчиненным у меня сейчас нету.

Турбины амфибии очередной раз взвывают, и машина начинает неспешно снижаться. Я смотрю на медленно приближающийся плац. Если механик-водитель решил посадить «универсал» там — я не возражаю. В конце концов у него еще нету надлежащего опыта, чтобы вот так прямо с воздуха загнать машину в бокс. И не должно быть. Да и в боксах эта машина застаиваться явно не будет. Во всяком случае — не сегодня. И явно не завтра. Может быть, когда-нибудь потом. Если она доживет до такого светлого момента. И если до этого светлого момента доживу я.

Я не стал слушать, что там говорит Ленус оставшимся без командования людям, которые хотели нас выбить из части. Отмахнувшись от толпы сопляков (каждый из них пытался мне выразить свое восхищение), я направился к офицерскому бараку. Если где-нибудь в части и есть кофе, то только там. А мне хочется сейчас именно кофе.

Перед входом меня встретил один из моих бойцов с автоматом. Козырнул и молча пропустил внутрь. Тела убитых кто-то уже вынес, и барак сразу же приобрел вид обычного офицерского общежития. Наверное, Ленус отдал приказ отмыть от крови полы. Получилось это у мальчишек посредственно, но если не приглядываться, то можно и не заметить.

Кофе нашелся в комнате командира части. Там же был и древний электрочайник. Я наполнил его водой и включил в розетку. Через несколько минут обшарпанная рухлядь деловито забулькала. Я насыпал в чашку коричневых гранул, бросил туда же пару ложек сахара, залил кипятком и задумался.

Кретинизм полнейший получается. Если бы в то светлое время, когда я еще служил в армии и никаких путчей не было, кому-то взбрело в голову захватить воинскую часть, то первое, что я бы сделал, начиная операцию по освобождению, — это отключил электричество и воду. Захватившим должно быть темно и неуютно. А еще им постоянно должно хотеться пить. Создай людям состояние постоянного дискомфорта, и они через очень короткое время сами приползут к тебе, умоляя, чтобы ты их посадил в тюрьму. Не потому, что там хорошо. Но потому, что привыкли они к комфорту. Хоть к минимальному, да привыкли. Тогда что же за идиоты руководили операцией по выкуриванию меня из части? Я понимаю, что малолеток никто серьезно воспринимать не собирается. Подумаешь, какие-то сопляки раз или два дебош устроили? Да такое почти каждый год случается. Всегда есть кто-то, кто чем-то очень недоволен. Или просто побузить молодежи хочется. А если еще и приплатят за то, чтобы администрация свой нос куда не просят не совала, то и вообще замечательно может получиться. Ведь всегда можно на что-то закрыть глаза. Так закрыть, чтобы отчетности не портить.