Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

Поль всегда узнавал важные новости если не первым, то вторым уж точно. Он, к примеру, отправил посыльного на Рю-дю-Тампль с сообщением о резне в Лувре еще до ее начала. А Гриманду была нужна информация. Ему хотелось помочь Карле. Он никогда никому не помогал и теперь обнаружил, что это приятно. К тому же у него была еще одна веская причина появиться здесь – он пришел за остатками золота.

Безумец будет проклят.

Король воров перешел улицу и распахнул дверь таверны.

Утром, когда мать прогнала его, чтобы он не беспокоил ни ее, ни Карлу, Гриманд повел своих молодых львов назад, в богатые кварталы Вилля. О приказе короля истреблять гугенотов он узнал только по дороге к особняку д’Обре. Новости, как всегда, собирали глаза и уши бедняков, которые знали им цену, и ему пришлось заплатить два су. Если швейцарская гвардия недавно убивала протестантскую знать, значит, в окрестностях Лувра слишком опасно, и Гриманд снова направился на восток, в округа Сен-Мартен и Сент-Авуа, где купцы и дворяне недавно построили себе новые гнездышки.

Анархия была по душе королю воров. Богатые определяли ее как «беззаконную свободу или своеволие толпы», с характерным коварством исключая из этого понятия свою подлую свободу и своеволие, чтобы объявить их законными. Гриманд не ставил им в вину жадность или даже безрассудные войны, за которые всем приходилось платить страданиями и звонкой монетой, но не желал, чтобы его называли преступником – звание, которое в других обстоятельствах он носил бы с гордостью, – самые подлые и безжалостные преступники на свете. Но такова жизнь. Он глупец, запутавшийся в таких простых понятиях, как добро и зло. Только простаки пытались жить, руководствуясь ими. Матери Природе нет до них никакого дела. В ее бесконечной бухгалтерской книге они значат меньше, чем дожди и ветры. Для него, короля Кокейна, как для дождя и ветра, смысл имеет только сегодняшний день.

К тому времени, как они добрались до стен монастыря Фий де Дье, армия Гриманда пополнилась таким количеством рекрутов, что их число перевалило за сорок. Большинство были подростками, почти детьми, в основном мальчишками, хотя среди них попадались и отчаянные девчонки. Инфант остановил их и взобрался на тележку.

– Слушайте внимательно, мои молодые львы, – объявил он. – Король объявил, что все гугеноты Парижа должны умереть. Но черт с ними, с гугенотами, если их карманы пусты!

Увидев недоумение на лицах, даже у своих «лейтенантов», он ухмыльнулся.

– Король и его высокородные советники вложили в наши руки меч смятения. – Он пошевелил толстыми пальцами, словно лепя из воздуха оружие. – И мы используем его, чтобы отрезать им яйца.

По рядам пробежал неуверенный смешок, и великан усилил его своим смехом:

– Наша цель – взять то, что хотим, и все равно у кого. У тех, кто не знает, что такое ложиться спать голодным, у тех, кто никогда не думал о расплате за жадность. Никто из этих свиней нам не друг. Во время голода и осады мы голодаем за них. Во время войн умираем за них. Своим трудом мы оплачиваем их долги. Даже если мы живем жизнью святых, в их глазах мы умрем, как проклятые злодеи. Так станем же такими злодеями, которые не могли присниться им и в страшном сне! Обнажите свои зубы и вонзите их в негодяев. – Он втянул носом воздух. – Чуете? Вы это чувствуете?

Толпа оборванцев разразилась одобрительным ревом.

Гриманд любил их. А они любили Гриманда.

– Пусть ваше сердце станет камнем, и на этом камне вы заточите свои ножи! – провозгласил король воров.

– Убить этих сук! Убить всех! – выкрикнул Пепин, и толпа подхватила его клич.

– Нападайте на них с яростью голодных волков. Пусть их стенания станут для вас музыкой, а их кровь – мясом и вином.

– Слава королю воров! – крикнул Биго, боясь, что его опередят.

– Нет, парни, нет. Восхваляйте не меня, а всех нас. Потому что Кокейн – это мы, а мы – это Кокейн, и вместе мы все преодолеем. Разбейтесь по семь человек – это магическое число. В каждой банде найдется капитан – или капитанша, если у нее найдется достаточно смелости, – который должен выбрать быстроногого бегуна. Пусть эти банды станут роями жалящих пчел, атакующих и собирающих мед, и если одна из банд столкнется с сопротивлением, бегун отправится за подмогой. Городская милиция вышла на улицы, но они нам тоже не друзья, не забывайте. Если придется драться, вы должны жалить и бежать, жалить и бежать. Мы пришли, чтобы разбогатеть, а не умереть. Берите только самое лучшее, потому что места в наших тележках мало. Вы готовы?

– Да! – взревела толпа. Со всех сторон посыпались непристойности.

– Вы жестоки?

Крики стали еще громче.

– Все ваше! – выкрикнул Гриманд. – Завтра не будет!

Король Кокейна сомневался, что указ короля был настоящим. Вне всякого сомнения, страной правили идиоты, но убийство сорока тысяч горожан уничтожит Париж. Может, именно этого хотели сильные мира сего? На Рю Сен-Мартен его сомнения пропали. Гриманд остановился. Все остальные сгрудились у него за спиной и, словно общую галлюцинацию, наблюдали следующую картину: ополченцы сбрасывали людей с крыши четырехэтажного дома.

Первыми вниз полетели дети, один за другим. Сен-Мартен была одной из немногих мощеных улиц Парижа, и на брусчатке уже лежали три маленьких тела, мертвых или оглушенных. За ними последовали еще четверо, хныкающие, растерянные, испуганные не только перспективой падения, но и криками ополченцев. Скорость, с которой они летели вниз, озадачила Гриманда: медленнее и одновременно быстрее, чем он ожидал. Бедняги падали молча, словно затаили дыхание, как будто это была опасная игра, в конце которой их ждал приз. От удара о мостовую ломались ноги и разбивались головы, а мозги летели во все стороны. Гигант подумал, что их смерть, какой бы ужасной она ни казалась, – была легче той, на которую он обрек своих жертв в особняке д’Обре.

За детьми последовали три женщины. Трудно сказать, что они чувствовали, но их взгляды обратились на Гриманда, словно за поддержкой, которую он не мог им дать. Король воров отвернулся. Наконец вниз сбросили двух мужчин с Библиями в руках, ополченцы нырнули в дверь чердака, и крыша опустела. Из груды тел внизу доносились жалобные стоны. Гриманд прищелкнул языком и окинул взглядом улицу. Отряды милиции – четыре или пять – выбивали двери топорами и древками пик, вытаскивали людей на улицу и убивали.

Инфант Кокейна пребывал в растерянности. Сердце стучало ему в ребра, словно судебный пристав в ворота его души. В ушах звучал голос матери, но слов он разобрать не мог. Гриманд всегда любил мать, но никогда ее не слушал. Алис тоже не слушала его, несмотря на свою любовь к сыну: не видела его ярости от того, что он не тот человек, каким мог быть, хотя и сам давно забыл, каким именно. На душу свинцовым грузом давила тяжесть: этот груз Гриманд носил с собой весь день. Сомнений быть не могло – такое он уже испытывал, и не было на земле бремени тяжелее. Он влюбился в Карлу. Какой бы демон ни выдумал эту шутку, она явно удалась, и не в последнюю очередь из-за того, что на этот раз, в отличие от предыдущего, величие и добродетель вызвавшей его любовь женщины не вызывали сомнений.

– Капитан? – окликнул его Биго.

Гриманд махнул рукой, заставив его замолчать. Но Биго был прав. Пришла пора приниматься за дело. Из дома напротив вышли ополченцы. В руках у них ничего не было, кроме коротких пик, которыми они проткнули распростертые на мостовой тела. Стоны раненых смолкли. Милиция двинулась дальше, в поисках следующих жертв.

Инфант уже не чувствовал себя королем. Он повел за собой людей, соблазнив их сладкими фантазиями, которые могли удовлетворить лишь его тщеславие и навлечь проклятие на души остальных. Конечно, можно приказать всем повернуть назад и разойтись по домам. И придумать очередную сказку, чтобы оправдать этот приказ, – как и все люди, его банда с готовностью проглотит любое дерьмо. Но такое решение станет началом конца его власти. Истинный король снял бы с себя корону, хотя никто еще никогда добровольно этого не делал, только когда к горлу ему приставляли нож. Королевство Гриманда было жалким и преходящим. Как, впрочем, и любое другое, даже если оно включает в себя весь мир. Он любит Карлу и ради нее без колебаний откажется от всего, что имеет. Но ей это ничем не поможет. Будь Карла рядом, она не увидела бы тут никакой проблемы – поступать нужно так, как диктует честь.

Ярость способна снять груз с души. Гриманд это знал. Дурные поступки заглушают боль лучше любого лекарства – он и это знал, потому что Алис объяснила ему, что зло есть изобретение людей и само по себе не имеет непреходящей ценности. И подобно любому другому королю, чем он мог подтвердить свою власть, как не правом – или обязанностью – творить зло?

Король воров повернулся к своей армии. Часть шедших за ним людей уже приняли решение и поспешили прочь. Он не стал их останавливать и повернулся к Биго. Взгляд Биго упирался в грудь Гриманда.