Мутные воды Меконга - Карин Мюллер

Однажды утром Джей заявил, что сыт по горло Вьетнамом и вскоре уедет в Таиланд. Он уже решил, куда направится — в маленький курортный городок недалеко от Бангкока. Но прежде чем сесть на самолет, он должен был вызволить «зверя» из гаража в Йенбае, где тот остался на хранении. Джей был непреклонен: я должна сопровождать его. Я согласилась. Ведь тогда я еще не знала, что буду делать дальше.

Я взяла напрокат большую «хонду», чтобы при необходимости оттащить Джея и «зверя» на буксире в Ханой. Мы приехали в Йенбай и обнаружили мотоцикл в точности там, где оставили. Разделив багаж, мы дали друг другу кровавую клятву держаться вместе на случай, если «зверюга» опять начнет плеваться поршнями и свечами зажигания.

Первые несколько миль все шло хорошо. Мотоцикл натужно кряхтел на подъемах и булькал в мокрой грязи на ровных участках. На спуске два его двигателя даже давали фору моей небольшой и легкой «хонде». Проблемы начались, когда мы заехали на крутой склон. Я спускалась по длинной петляющей тропинке. Джей уехал вперед и скрылся из виду. Дорога была узкая, других машин не было. Ни рев клаксона, ни окрик не предупредили меня о том, что меня собираются обогнать. Лишь воздух просвистел у левого плеча, а когда мотоцикл закрутило, я краем глаза успела увидеть белый микроавтобус с открытой дверью, из которой мне улыбалось чье-то лицо. После этого я видела лишь черную землю, пока скатывалась со склона.

Мотоцикл резко свернул вправо, переднее колесо застопорилось, и я потеряла управление. Заехав на край, я соскользнула вниз по склону горы; ногу зажало между каркасом мотоцикла и вспаханной землей. Наконец колеса вонзились в землю, и мотоцикл остановился в десяти футах ниже дороги, на склоне, засеянном кукурузой; откос был такой крутой, что верхушки стеблей упирались в землю. Я слезла с мотоцикла и осмотрела его в поисках повреждений; тем временем меня окружили несколько хмонгов. Через минуту их стало двадцать, потом тридцать, и все молча глазели на мои трясущиеся коленки и запачканную одежду. Я не услышала от них ни слова сочувствия, ни единого предложения о помощи, когда принялась затаскивать тяжелый мотоцикл вверх по склону. Они боялись вмешиваться, боялись последствий, которые не заставят себя ждать, стоит им связаться хотя бы с вьетнамцем, не говоря уж об иностранке. Жизнь научила их знать свое место. Если бы я лежала на склоне, истекая кровью, они бы оставили меня умирать, несмотря на то что их культура диктовала совсем иные моральные принципы. Когда их древнее общество вступило в столкновение с жесткими коммунистическими постулатами и отголосками капитализма, что-то в них изменилось, и не в лучшую сторону.

Я запустила мотор и кое-как поехала, рассчитывая увидеть Джея за углом. Но его нигде не было. Километры пролетали мимо, и адреналиновый прилив постепенно иссяк, уступив место гневу. Я еще не совсем оправилась от шока и проскочила дорожную заставу, а когда увидела взмах белой дубинки, бежать было уже поздно. Военный остановил меня.

— Документы, — отчеканил он и протянул руку.

Я оглядела свои сумки и вдруг поняла, что мой футляр с камерой, в котором хранились и паспорта, и документы, и почти все наличные деньги, перекочевал на плечо Джея, когда мы спешно собирались, и теперь мчится в Ханой на всех парах.

Лейтенанта это не развеселило. Не улучшилось его настроение и тогда, когда я начала твердить что-то о высоком мужчине на большом мотоцикле, который, как оказалось, пронесся мимо заставы на такой скорости, что при одном упоминании о нем уголки губ лейтенанта поползли вниз. Я поняла, что Джей обогнал меня почти на час и вряд ли вернется. Пришло время выторговывать себе свободу.

В Ханой я приехала без гроша в кармане. «Хонда» катилась на последнем издыхании. «Зверь» стоял у ворот гостиницы, а Джей развалился на балконе и беззаботно потягивал пиво.

— Эй, — окликнул он меня, — ты что так долго? Я уже несколько часов тебя жду.

Я собрала вещи и уехала. Его я никогда больше не видела.

27. Настоящий Вьетнам

Дорогая мамочка!

Тебе могут позвонить кое-какие мои друзья, которые думают приехать ко мне. Пожалуйста, попроси их привезти следующее:

1) хирургическую иглу для наложения швов;

2) шоколадные конфеты;

3) тампоны;

4) ботинки из дышащей ткани, чтобы не плесневели в джунглях;

5) шоколадные конфеты;

6) кожаные перчатки, чтобы трогать диких животных (у нас тут эпидемия бешенства);

7) маленькую детскую бутылочку;

8) шоколадные конфеты.

Спасибо!

Я решила все-таки совершить последнее путешествие по Тонкинским Альпам, сделать то, зачем приехала. В конце концов я осталась не потому, что мама так сказала — мы обе знали, что с ней все будет в порядке. Я осталась по собственной воле.

Мама всегда оказывала поразительное влияние на мою жизнь. Она научила меня любознательности, передала мне свою неугомонную страсть к открытиям, а потом отправила колесить по свету. Я приехала во Вьетнам отчасти для того, чтобы стать такой, какой она мечтала меня видеть.

Когда она решила больше не путешествовать, я была потрясена до глубины души. Моя вера во многие вещи, которым я научилась у нее, пошатнулась. Если для нее открытия мира закончились, то что здесь делать мне? А после того, как с ней стряслась беда, я поняла, что у меня есть дом и что я могу его потерять.

Но во всей этой суматохе выходило так, что я взяла ее мечту и сделала своей. Теперь я была готова идти дальше, но не ради нее, а сама по себе. Я по-прежнему буду писать ей письма каждый день, но то, что я делаю, я буду делать теперь не ради нее — ради себя.

И все же, закончив собирать вещи, я не удержалась и сунула ее письма в карман рюкзака.

Шапа изменилась. Всего за восемь недель здесь появились два новых отеля, три кафе для туристов и гестхауз, в котором принимали дорожные чеки и иностранную валюту. Правительственный служащий с заветной визовой печатью появлялся раз в неделю и открывал лавочку в углу почты. Вместо двух «хонд», что вечно стояли на углу и сдавались в аренду, там выстроилась целая флотилия, а сморщенный старичок — торговец домашним виски — время от времени ходил по рядам, заправляя баки. Иностранцы прибывали ордами, словно лемминги; по длинным автобусам, выстроившимся вдоль рыночной улицы, можно было безошибочно определить, что сегодня пятница. На смену бэкпекерам в обносках с трехдневной щетиной пришла публика в нарядных туфлях и с толстыми чековыми книжками: в престижных отелях Ханоя воскресный рынок в Шапе ныне рекламировали, как «экзотический уик-энд среди примитивных горных племен».