Пришелец - Александр Волков

После этого случая зверьки перестали так нахально хвататься своими цепкими ручонками за все подряд, но когда Эрних оставался наедине с очередным бревном, обступали его со всех сторон и начинали весьма ловко и понятливо помогать юноше, подавая ему подходящие клинья и удерживая бревно в нужном положении. Эти картины так увлекли любознательного от природы священника, что он едва не позабыл о цели своего сочинения, ибо, сбившись с его главной линии, начал подробнейшим образом заносить на пергамент свои наблюдения и спохватился лишь тогда, когда расщепленный кончик пера соскользнул с завернутого края листа и ткнулся в медную заклепку на крышке сундучка. Увлеченный падре машинально приподнял крышку, чтобы взять новый лист, но тут со стороны мушкетных пирамид опять раздался оглушительный выстрел, заставивший священника уже в четвертый раз сунуть перо за ухо и, подобрав тяжелые полы сутаны, выскочить из-под своего камышового навеса. И каково же было его возмущение, когда он увидел, как одна из этих маленьких человекоподобных тварей со скоростью белки взлетела на самую верхушку флагштока и стала самым нахальным образом трепать тончайшую золотистую бахрому королевского штандарта. Но позволить Норману пресечь подобное кощунство посредством свинцового шарика размером с небольшой грецкий орех падре не мог и потому, воочию убедившись в том, что сверкающая перстнями рука командора выпустила полированную рукоятку пистолета, падре сложил ладони раковиной и крикнул через всю площадку: «Эрних!.. Эрних!..»

Но юноша не обернулся, то ли увлеченный, то ли наполовину оглушенный своей шумной работой. И тогда один из зверьков, внимательно наблюдавший за тем, что происходит вокруг шеста, опустился на четвереньки, боком подскочил к Эрниху и несколько раз осторожно хлопнул его по плечу своей темной тонкопалой лапкой. Юноша опустил топор, обернулся и, увидев, что падре призывно машет ему, вогнал топор в бревно и направился к шесту, переступая через разложенные вверх горбами половинки бревен. Зверьки стали поодиночке боком перебегать следом за ним, но, когда до шеста осталось шагов двадцать, остановились и расселись на бревнах, словно зрители в ожидании театрального представления.

— Ты, я вижу, успел подружиться с этой хвостатой публикой, — небрежно бросил Норман, когда Эрних подошел к нему.

— О! — воскликнул Эрних. — Вы даже представить себе не можете, какие это понятливые и усердные помощники!

— В таком случае объясни одному из этих понятливых, что я не хотел бы дырявить пулей и пачкать кровью новенький бархатный штандарт, вознесенный над этим диким берегом в знак того, что нога первого цивилизованного человека уже вступила сюда! — сказал Норман, почесывая ногтями жесткий небритый подбородок.

— Боюсь, что это будет очень сложно, командор, — сказал Эрних, подняв голову и глянув на хитрую смышленую мордочку завернувшегося в бархатное полотнище зверька.

— В таком случае, падре, — проговорил Норман, положив ладонь на рукоять пистолета, — у меня не остается иного выхода… И, кроме того, данная акция может внушить этим тварям гораздо большее почтение, нежели все ваши причитания.

С этими словами он вытащил из-за широкого красного кушака длинный, изъязвленный гравированными сценками псовой охоты пистолет и, оттянув курок до щелчка, прыснул на полочку щепоть лоснящихся пороховых кристалликов.

При виде этих приготовлений зверек на верхушке шеста забеспокоился, но, вместо того чтобы выпутаться из знамени и соскользнуть вниз, еще плотнее завернулся в бордовый бархат и испуганно зацокал языком, обнажая кривые желтые клыки.

— Не спешите, Норман, — остановил его руку падре, — подождем, пока ему надоест там сидеть, и…

— …дождемся, когда эта назойливая публика сядет нам на шею, — закончил Норман, оглядываясь на зверьков, густо обсевших потемневшие на воздухе бревна.

— Не надо спорить, — вполголоса заговорил Эрних, приближаясь к шесту и поднимая голову, — сейчас мы спокойно побеседуем, и он все поймет… Ведь ты все понимаешь, да?.. Ведь ты умница, правда, мой маленький?.. Ведь ты не хочешь, чтобы дядя рассердился и сделал «бум» — или хочешь?..

Норман посмотрел на падре и, кивнув головой в спину Эрниха, выразительно покрутил у виска дулом пистолета. Падре в ответ лишь неопределенно пожал плечами, как бы давая понять, что с некоторых пор им обоим пора перестать удивляться тому, что творит этот юный золотоволосый язычник.

А зверек тем временем склонил вниз темную плоскую мордочку, от уха до уха опушенную длинной, поблескивающей на солнце бахромой, и стал как будто вслушиваться в монотонное, усыпляющее бормотание стоящего под шестом человека.

— Иди ко мне, иди, — продолжал Эрних, пристально глядя в карие, окольцованные золотистой радужкой глазки, — слезай, миленький, спускайся вниз, не бойся, дядя хороший, дядя больше не будет на тебя сердиться…

Зверек бросил мгновенный опасливый взгляд на Нормана и, как бы воочию убедившись в том, что тот находится на достаточно безопасном расстоянии, стал осторожно высвобождать свое щуплое маленькое тельце из жарких бархатных складок.

— Ну вот и молодец, — бормотал Эрних, не сводя с него немигающих глаз, — а теперь иди ко мне, иди, мой миленький!..

С этими словами Эрних подошел к шесту, протянул руки, и зверек послушно и безбоязненно соскользнул в его распахнутые объятия.

— Однако, — негромко присвистнул Норман, сдувая порох с пистолетной полки и осторожно снимая со взвода плоский железный клювик курка с зажатым кремнем, — это, однако, черт знает что!.. Простите, падре, сорвалось словечко с языка!

— Бог простит, — через плечо бросил падре, возвращаясь под свой навес и склоняясь над мелко исписанным пергаментом. «Не то, все не то, — подумал он, пробегая глазами стройные ряды черных клиновидных значков, — или все это только видимость, бесовское наваждение?.. Нет, не похоже… Но кто он тогда такой, если и звери лесные повинуются ему?..»

Падре рассеянно присыпал мелким песком просохшие чернила, затем сдул песок, свернул пергамент в трубку и, расправив на крышке сундучка чистый лист, стал выкладывать камешки по его упругому волнистому краю. Покончив с этим, он решительно очинил свежее перо и легким точным движением воткнул его в узенькую воронку чернильницы. Но прежде чем украсить левый верхний угол листа изящным узорчатым вензелем, падре задумчиво поднял голову и наткнулся на лукавый взгляд Эрниха.

— Что вы так странно смотрите на меня, святой отец? — спросил тот, сохраняя на лице самое невинное выражение. — Вы пишите, пишите…