ВСЕ НА ЗЕМЛЕ - Олег Кириллов

Это уже было вызовом, и Комолов понял ситуацию. Надо было одернуть старика, пока он не наломал дров окончательно.

— Я думаю, Михаил Николаевич, мы решим этот вопрос положительно. Министерство обсудит наши возможности, в том числе и по ассигнованиям. А пока что, Павел Никифорович, надо бросить людей и технику на рекультивацию… Конечно же затягивать исполнение смысла нет. Это понимаем и мы в министерстве. Я не могу давать заверений, однако полагаю, что темпы работ по рекультивации будут значительно увеличены.

Ах, дипломат, товарищ Комолов… Вот он выйдет перед министром с докладом о поездке и будет говорить о старом Дорошине, который не учел обстановки в области и не сориентировался вовремя. Дождался момента, когда разговор пошел по-крупному. Нет чтобы сообразить? Да, устарел Дорошин, пора бы поменять его… Ведь так будет все идти. Руководителя судят сегодняшним днем, а что было вчера — это уже история. Пусть ею занимаются изыскатели и пионеры. А ты за свои промахи отвечай сегодня. И никому нет дела, что ты сделал за все предыдущие годы. Не нравится тебе такое? Тогда чего же ты сидишь? Иди на пенсию. Цветы разводи, яблони обрезай. Вот тебе и фронт работ. И размах твоей мысли. И масштабы. Кому сейчас дело до твоих регалий и почетных званий?

— Ну что ж, я полагаю, что заверений представителя министерства для нас достаточно, — сказал Дронов, — мы верим в то, что вопрос этот будет решен положительно. Это диктует жизнь. Мы хотели бы комплексного развития этого района. Горнорудная промышленность дает отходы… На их базе мы планируем развернуть промышленность строительных материалов.

— Это уже в сфере других министерств… — вмешался Комолов.

— Да, мы понимаем это… Мы думаем о территориально-производственном комплексе… Есть руда, затем будет электрометаллургический, значит, — металл, затем на отходах — промышленность строительных материалов. А уже встает проблема создания машиностроительной индустрии, металлообрабатывающей. Если начинать увязывать здесь интересы различных министерств, мы никогда не сведем концы с концами… Нужно создавать какое-то звено над этими ведомственными интересами, какую-то координирующую организацию, осуществляющую общее руководство созданием комплекса… — Дронов полистал блокнот. — Недавно мы направили свои соображения в Госплан и Совет Министров… Осуществить все наши задумки сложно, но мы настроены оптимистично… Так что, товарищи, надо участвовать в делах области. Мы на вас имеем крепкую надежду. Комбинат и другие предприятия вашего министерства составляют значительную долю нашей промышленности. Вы используете и серьезный процент наших людских ресурсов… Помогайте.

Ах, Комолов, Молчит. Головой согласно кивает. Ему что, ему обсуждать в министерстве. Согласится коллегия — хорошо, не согласится — что ж сделаешь, его никто не осудит. Не он один командует. А Дорошин уже тут, и ему дан приказ бросить часть сил на рекультивацию. Теперь Комолов уедет, а с Дорошина спрос: ты ж получил указание представителя министерства? Чего ж тянешь? А где он возьмет эту технику, людей? Тут бы с планом справиться. Времени-то неизвестно сколько ему отведено…

Ждет момента Павел Никифорович. Не может быть, чтобы Михаил Николаевич не спросил о Рокотове, о его помощи комбинату. Вот тут уж Дорошин и выложит свои козыри.

А разговор уже ушел в сторону от нужной темы. Комолов спрашивает Дронова о сельскохозяйственных делах этого года, и это приятно Михаилу Николаевичу, потому что область получила неплохой, в общем, урожай зерновых и сейчас успешно справляется с уборкой свеклы. А то, что Рокотов навязал Дорошину обязанность отдавать два десятка машин для вывозки урожая ежедневно, Комолова тоже не касается. А план спросит. Правда, машины все не с карьера, а из вспомогательных служб. И все равно, ежели не дай бог что не так, становись, раб божий Дорошин, на коврик в начальничьем кабинете и моргай. Кому дело до твоих объективных и субъективных причин? Ты руководитель—. с тебя и спрос.

Ага, вот, кажется, и случай. Комолов рассказывает о Кореневском проекте:

— … и это сделали молодые ребята, инженеры из КБ комбината. Решение смелое… И самое главное, не надо сселений… Экономия земли, средств на жилищное строительство для сселенных… Все-таки земля там непригодна для использования под посевы.

Дронов быстро глянул на Дорошина:

— Так кто там работал над этим вопросом, Павел Никифорович?

Знает, все знает. Решил попробовать на объективность. Не станет ли Дорошин себе все это дело приписывать? Нет, тут старый практик Дорошин не ошибется. Зато больше веры будет его последующим словам.

— Инициативу подал, Михаил Николаевич, товарищ Рокотов, наш первый секретарь райкома партии…

Я, честно говоря, был против… Почему? Затяжка. Непростое это дело… Нет разработок для проекта…

И время идет. А Владимир Алексеевич нашел себе помощников: Григорьева и Ряднова. Забросили все дела и подготовили данные. Теперь можно выходить на проектный институт… Тут уж Геннадий Андреевич поможет. Обещал.

— Любопытно, — сказал Дронов. — И что же, как вы оцениваете эту работу?

— Рокотов — божьей милостью инженер… Горняк прирожденный. Себе на смену его готовил. А вот с секретарским постом, на мой взгляд, трудно ему. Не справляется.

— Вот как? Пожалуйста, поясните свою мысль. Это серьезно.

— Пожалуйста… Вот иллюстрации… — Дорошин достал рокотовские бумажки. — В мое отсутствие эти документы получил первый заместитель генерального директора товарищ Крутов от первого секретаря райкома партии товарища Рокотова. Это, на мой взгляд, порочный стиль руководства. Волюнтаризм.

Дронов прочитал бумажки, встал:

— Да… И все же, Павел Никифорович, вы не совсем правы. Владимир Алексеевич — молодой партийный работник. Вы могли бы помочь ему советом и на практике. Вы этого не сделали. Более того, мне известно, что вы всячески противились проведению в жизнь некоторых его предложений, разумность и целесообразность которых вы только что подтвердили. Мы вас ценим, Павел Никифорович, мы знаем, что вы сделали для создания горнорудного района в нашей области, однако некоторые ваши поступки вызывают в областном комитете партии, мягко говоря, недоумение. Вы заявили на совещании работников коммунальных служб района, что райисполком пусть решает что хочет, а хозяин, вы и вам думать. Мне показывали протокол. Как это понимать?

Кто же это сделал? Рокотов? Навряд ли… Не пойдет он на такое. Ай да прокол. Действительно, речь шла об очистных сооружениях города. Девяносто процентов жилья проходит по ведению Дорошина. Его лет пять назад обязали построить очистные сооружения. С тех пор коммунальники все время митингуют на эту тему. А что у них за средства? Кинулись на него с обвинениями на том совещании. А он сказал, что хозяин деньгам он и пусть райисполком что хочет решает по этому поводу. Когда будут свободные силы и деньги, тогда и построит. Если б знал, что этот протокол сюда, в обком, попадет, сам бы позаботился о формулировках… Ведь сказать можно что угодно. Не за слова судят, а за дела. А план он делает с превышением.

Что ж сейчас говорить? Вот и Комолов смотрит с осуждением. Теперь точно министру доложит. Заелся, скажет, Дорошин, губернатором себя мыслит, в обкоме авторитет растерял. Как же работать дальше? А не на пенсию ли его? Пусть огородик и садик свой благоустраивает. Самое милое дело.

— В сердцах сказал, Михаил Николаевич… Виноват. За дело свое болею. Ну, а характер прижимать свой уже поздно. Так, видать, и помру.

— Учтите ошибки свои, товарищ Дорошин. Даже заслуги ваши не дают права вести себя иным образом, чем положено коммунисту и руководителю.

Слова точно железные. Будто обухом по голове досталось. За все твои, Дорошин, старания и дела. За ночи бессонные и мысли о работе. Может, и в самом деле пора уходить? Нет, все стерпит, все, только карьера дождется. Дождется красной ленточки перед тепловозом, первого взрыва, скрежета экскаватора о глыбы руды и первых каменных ударов в железное тело вагона. Тогда все… Тогда можно уходить и подводить итог своей трудной жизни и рассказывать пионерам на их вечерах об атаках в лоб, о сбитых самолетах и думать про себя, что до самого последнего дня в рабочей упряжке он, не выходил из прямого боя, оставив на потом решение вопроса: прав он или не прав. Да, прав, потому что главное— это чтобы шла руда. И пусть при этом страдают отдельные люди, но не страна. Пусть потом предъявляют ему претензии все несправедливо им обиженные, пусть… Когда уйдет, он готов обойти их всех и попросить прощения у каждого, лишь бы не задерживаться на каждом перекрестке теперь, когда так мало времени. И пусть его тогда ругают и критикуют, он будет улыбаться, потому что знает: на другой чаше весов созданный им город, миллионы тонн выданной стране руды, из которой изготовлены тысячи нужных машин. Так что же важнее? Пусть его обвиняют в чем угодно, пусть.