ВСЕ НА ЗЕМЛЕ - Олег Кириллов

На берегу, сидя на мокрой холодной коряге, он слышал голос Коленькова, докладывавшего кому-то, наверное Рукавицыну, по радио:

— Да, привезли… Все нормально. Проскочили. Да… Конечно… Если можно, пришлите завтра вертолет. Попутно бумаги отправим.

Все было ясно.

10

Крутов с раннего утра был на работе. Провел селекторное совещание с руководителями подразделений, внимательно изучил итоги производственной деятельности за последние два месяца — придется на совещании докладывать со всеми подробностями.

Зашел к «мыслителям». Григорьев листал справочник, насвистывая что-то популярное, Ряднов прокручивал на счетной машинке свои вычисления. Окна были распахнуты, звуки улицы врывались в комнату, а ветер довольно-таки бесцеремонно ворошил бумаги на пустых столах.

— Да-а-а, товарищи дорогие, — сказал Крутов, — а ведь мы с вами непроизводительно используем производственную площадь… Конструкторское бюро страдает от недостатка помещений, а вы тут вдвоем такие хоромы занимаете?

— Наше дело сторона, — Григорьев поглядел на Ряднова, словно пытаясь получить от него поддержку, но Петя был занят и даже не ответил на приветствие Крутова. — Что за новости, Павел Иванович? Вы же никогда не приходите просто так… Неприятности?

— Почему же? Наоборот… Приехал Комолов. Будет совещание в одиннадцать. А вас приглашают на полчаса раньше… Так сказать, для увенчания триумфальными лаврами.

— А Рокотов тоже будет?

— Не информирован. Получил распоряжение только относительно вас. Да и не очень прилично приглашать первого секретаря райкома… Комолов, вероятно, сам нанесет ему визит.

— Церемониал разработан до тонкости, — не удержался Сашка.

Крутов хотел было поговорить на темы, его волнующие, но Григорьев был настроен явно агрессивно, а Ряд-нов вообще букой глядел, и Павел Иванович, потоптавшись на месте, удалился.

В последние дни его все чаще одолевали мысли о себе, о своей работе. Раньше почему-то не задумывался над тем, как у него все устроено. Работал, и ладно. Был авторитет, были возможности конкретно влиять на производственные дела… Что еще нужно человеку, который около сорока лет отдал любимому делу?

Его отношения с Дорошиным определились еще тогда, когда он, уже с большим опытом руководящей работы, приехал сюда, в Васильевку, в качестве главного инженера комбината. Не было еще ничего, даже здания управления. Он помнит первую беседу с Дорошиным, тогда еще молодым, быстрым в движениях. Сидели они в дорошинском вагончике, и Павел Никифорович говорил:

— Ты вот что… Инициативу твою я сковывать не буду… Сам долго в упряжке ходил, знаю, что такое, когда давят каждый замысел. За мной определение стратегии, и тут митингов делать мы никогда не будем. Мое слово, и все. Не нравится — уходи сразу.

Решил поглядеть, как будет складываться. И ничего, прижился. И характерами притерлись. Удивляло Крутова то, что никто не возражал против бесцеремонного обращения с людьми Павла Никифоровича, и это было странным только первое время. А потом пообвыклось, стало казаться нормальным. Ну человек, у него свои привычки, сложности… Главное, что с ним было интересно работать. Для него не существовало невозможного. Иной раз его решения казались чистейшей воды авантюрой. А потом получалось, что так и нужно было. От Дорошина один за одним уходили главные инженеры, не сработавшиеся с ним. А Крутов уже исполнял обязанности первого заместителя и считал, что нашел формулу общения с Павлом Никифоровичем, и даже рад был тому, что с него снимается ответственность за главные решения. Коробила иногда его грубость Дорошина, но относил он ее к разряду вынужденных качеств… Попробуй поруководи такой махиной, где каждый норовит повернуть по-своему. На мостике должен быть один капитан.

И все ж постарел Дорошин. Раньше он был великодушнее в поступках. Позволял другим искать, пробовать. Теперь опекает по мелочам. Зачем эти вчерашние звонки вечером? Неужто проблему связи генерального директора с Насоновым не мог решить дежурный по комбинату? Для этого понадобилось звонить домой заместителю и требовать, чтобы он садился за телефон. И еще огорчало Павла Ивановича то, что Дорошин перестал совсем выносить возражения, какого бы калибра дел они ни касались.

Может быть, уходить на пенсию? В конце концов, от этого все равно никуда не денешься. Как ни верти, а возраст… Острее воспринимаются все ошибки… Больше неуверенности. Настоять на своем можно, и тут даже Дорошин не помешает.

Ах, ему бы характера побольше. Сколько раз уж так бывало, что придет к твердому выводу и четким шагом направится к дорошинскому кабинету, чтобы изложить не мнение, а решение, дойдет до двери, обитой рыжим дерматином, и на этом все кончается. Стоит только увидеть глаза Дорошина, его насмешливый прищур. И ведь Павел Никифорович моложе. А зовет его на «ты», будто мальчика. Обидно, хоть вида никогда он не подавал. Зачем усложнять?

Зазвенел звонок. Секретарша Дорошина звала к шефу. Вот еще одно. Общается через секретаря. Взял бы сам позвонил, пригласил. Ах, беда-беда.

Собрал папки с бумагами. Двинулся по коридору. Почему-то именно сейчас вспомнилась непонятная для пего самого игра, которую он вел иногда после самых трудных разговоров с Дорошиным. Когда возвращался к себе в кабинет, начинал переигрывать все с самого начала. И на все реплики давал совсем иные ответы. Но главное было тогда, когда выпадало время для последнего, заключительного монолога. И вот тут Крутов взрывался.

— Вы просто грубиян и невоспитанный человек, — говорил он, — с вами невозможно работать… Ведь я же ваш ближайший помощник… Почему вы считаете допустимым так со мной обращаться? Вы — интеллигентный человек. Уверяю вас, это не делает вам чести…

И не беда, что в данный момент вместо Дорошина был плащ, висящий на вешалке. Важно было то, что слова сказаны. Конечно, обидно, что Павел Никифорович так и не услышал их.

Почему-то за последнее время не было таких монологов у Крутова, и в этом он усматривал грядущие неприятности для себя. А что, если сорвется, выскажет шефу все в глаза? Это же катастрофа.

В приемной Дорошина суетились женщины. Готовилось блюдо с яблоками, обтирались бутылки с минеральной водой.

— Павел Иванович, я узнать… Коньяк нести? — кинулась к Крутову секретарша.

— Полагаю, что нет необходимости… Рабочее время… сухо сказал Павел Иванович и проследовал в кабинет.

— Тю… что с ним такое? — женщины обменялись недоуменными репликами.

Комолов сидел за столом для совещаний, а перед ним стоял Дорошин и давал пояснения к бумагам Рокотова. Видимо, разговор завершился, потому что в записной книжке Комолова уже был исписан целый лист.

Здравствуйте, Геннадий Андреевич, — сказал Крутов, проходя к столу.

Комолов поднялся со своего места, внимательно глянул сквозь очки:

— Рад вас видеть, Павел Иванович… Великолепно выглядите… А мне кто-то говорил, что вы на пенсию проситесь?

Крутов махнул рукой:

— Мы уж свое отшагали. Надо за домино во дворе садиться. Четвертого партнера не хватает у моих соседей. Все уши прожужжали: когда да когда на пенсию выйдешь?

Комолов посмеялся немного, потом серьезно сказал:

— А вы что думаете по поводу предлагаемого Павлом Никифоровичем варианта?

— Я не знаю, о чем речь.

— О Кореневской площадке… Предвижу очень серьезные возражения в министерстве, но если работы уже в той стадии, о которой докладывал Павел Никифорович, все возможно переиграть. Итак, что вы скажете?

— Идея великолепная… И ценность ее в том, что можно приступать к подготовительным работам немедленно… Тем самым сокращаются сроки в будущем. Впрочем, я не знаю деталей… Лучше, если б об этом рассказали авторы.

— Да-да… — Комолов отложил в сторону бумаги, — я очень хотел бы поговорить с товарищами.

— Вероятно, они уже в приемной, — сказал Дорошин и нажал кнопку вызова секретаря. Когда она заглянула в кабинет, он махнул рукой: — Давай сюда ребят.

Первым в кабинет втиснулся Григорьев. Остановился у двери. Комолов встал, пошел ему навстречу.

— Рад… Очень рад познакомиться… — он крепко пожал руку Сашке, затем выдвинувшемуся из-за спины Григорьева Петьке. — Ну-ка к столу, друзья мои. Расскажите, как возникла идея, и попытайтесь мне доказать ее… Вы знаете, в ней много приятных соблазнов, но мы ведь с вами должны думать о деле прежде всего. Хотя и экономия средств — тоже не пустяк. Не так ли?

Дорошин развернул карту и стоял теперь в стороне. Лицо его было непроницаемым. Сашка глянул на бумаги, обернулся к Ряднову, который уже сидел на самом последнем стуле у стола:

— Тут дело такое. Геннадий Андреевич… Мы сами лишь помощники…

— Тогда вы, Павел Никифорович…