Волки - Евгений Токтаев

конопляном дыму, в исступлённом танце, едва не теряя рассудок, мальчишки становились мужчинами.

Здесь рождались волки.

Те, кому посчастливилось попасть на Когайонон, кто провёл немало дней в молитвах, принёс жертвы Бендиде и Сабазию, исполнил обряды очищения, рассказывали немало чудесного. Говорили, будто солнце на горе светит ярче, звёзды кажутся совсем близкими, а снег сверкает так, что куда там любым драгоценным камням. По всему видно, что побывали паломники у самого подножья божественного престола.

Для Дардиолая чудеса священной горы давно уже стали привычными. Искрящийся солнечный свет, что согревал людей, а снег от него не таял. Сосновый лес, над кронами которого всегда дул лёгкий ветерок. Только пахло там не хвоей, а цветами и свежими травами, будто в лесу стояло вечное лето. А звёзды словно звали к себе.

Непривычным стал нынешний вид горы. Вопреки обычаю Когайонон заполнило множество народа. Святилище стало убежищем для нескольких сотен, если не тысяч людей. Здесь собрались беженцы из тех частей Дакии, по которым прошлись калиги легионеров. Воинов среди них было немного, всё больше тяжело раненые, оставшиеся навсегда калеками, чудом избежавшие смерти в бою. Большинство же составляли женщины и дети, вдовы и сироты. Вот это и был последний осколок свободной Дакии, тень некогда богатого и славного царства.

Они потеряли родину, которая теперь навсегда станет владением римлян. Лишились домов, кто-то ушёл из пастушеской хижины в горах, кто-то из богатого дома. И все они потеряли кого-то из близких. Жёны лишились мужей, дети отцов. Только жизнь и свобода осталась при них.

Но свободой детей не накормишь, дом ей не согреешь. Да и нет больше ни у кого домов. На склонах горы выкопали землянки, наскоро укрепив их сосновыми брёвнами. Возле землянок разводили костры и готовили на них скудную пищу. Теперь кристально-белый снег покрылся сажей от множества кострищ, словно нарядное платье, которое надели не на праздник, а на самую чёрную работу.

Дардиолай смотрел по сторонам, а сердце кровью обливалось. Вот и цена поражения в войне — смерть, рабство, или нищая жизнь изгнанников на родной земле. Кто знает, чья участь окажется легче, не станут ли выжившие вскоре молить о смерти, а свободные мечтать о куске хлеба, что бросает рабу господин.

Так он думал и стыдился своих мыслей. Перед ним словно пропасть разверзлась, столь велико было людское горе. Боги отвернулись от народа даков и своим равнодушием вымостили дорогу из слёз. Как не спускайся по ней, а конца и края всё нет. Чем дальше, тем тяжелее.

Дардиолай плутал между землянками без всякой цели. Он понимал, что нужно идти к Залдасу, жрец давно ждал его. Но Збел не мог себя заставить, ноги сами несли его от одного очага к другому, от одного людского горя к ещё худшему.

Болела нога. Вообще-то не только она, отделали его в кастелле знатно. Просто другие раны хоть и ныли, но, хвала Владычице, не слишком уменьшили его подвижность. А вот нога — другое дело.

Иногда он начинал себя есть поедом, будто бежал, поджав хвост. Конечно, не так. Да, пришлось отступить, когда ауксилларии смогли собраться и начали его теснить правильным строем, давить щитами и копейным ежом. По крайней мере у них не было пилумов. Там, в лагере Тринадцатого, ему одного такого за глаза хватило.

И всё же они ему устроили такое кровопускание, какое прежде на его долю не выпадало. Пришлось отлёживался в берлоге. Он предполагал подобный исход и подготовил её заранее.

Погони за собой и женщинами он не опасался. Всё верно рассчитал — хотя они его и прогнали, но он прошёлся по ним, как жнец по золотой пшенице. Серп, когти и огонь собрали такую жатву, что уцелевшим осталось только стучать зубами, сидя на земле, ибо ноги там уже не держали никого. Они молили всех богов, что сам Танат во плоти человека-волка убрался восвояси. Какая уж тут погоня…

И всё же он валялся в берлоге двое суток. Метался в горячке, сходил с ума в неведении, как же там Тармисара.

Двое суток, прежде чем смог встать и броситься по следам. Он нашёл их быстро и, увидев, остолбенел от открывшегося зрелища — три десятка женщин и детей, совершенно измученных, тащили несколько волокуш, на которых лежали нехожалые.

Среди них был Дида, ещё живой.

Дардиолай сразу вспомнил несколько холмиков, что видел по пути, недалеко от следов. Не придал значения. Теперь понял, что это.

Всего двое суток, но обессилевшим от голода и холода людям хватило сполна. У них не нашлось почти никаких припасов. Женщины из кастелла бежали в чём были, а женам селян попросту и брать-то нечего. Обессилев, они останавливались, и после привала поднимались не все.

Того, что он взял с собой, немного проса, самую малость вяленого мяса, хватило только на то, чтобы накормить детей. Он велел женщинам ждать и отправился на охоту. У него не было ни лука, ни копья. Зверя требовалось добыть крупного, чтобы хватило на всех. Пришлось обернуться посреди бела дня. Это было очень тяжело. Ночь всегда помогала, даже если на небе не сияла полная луна. Днём — трудно. Даже для него, любимого сына Залдаса.

Всё же он справился. Притащил косулю.

И лишний раз убедился, что далеко не бог. Их путь до священной горы занял тринадцать дней. Дошли не все.

Раны ныли. Целительная сила крови в его жилах, благословлённая Владычицей Луны опять превозмогла людскую сталь, но на сей раз куда медленнее, чем он надеялся.

Однако, телесная боль казалась теперь пустяком. Душа терзалась куда как сильнее. А окружающая жизнь виделась наваждением, будто страшный сон, что приснился во время тяжёлой лихорадки.

Вот совсем юная женщина, да ещё и беременная, тащит хворост для костра. Одета она хорошо, в шерстяное платье и тёплый плащ с оторочкой из белого меха. Только платье истрепалось, покрылось грязью и сажей, прожжено в нескольких местах. Хворост у неё рассыпается. Видно, не привыкла к такой работе. Из знатных.

Дардиолай похромал к ней. Быстрее, чем следовало. Раненое бедро ещё сильнее заныло, отозвалось болью во всех мышцах. Пока помог дотащить хворост до костра, нога едва не отнялась. Возле костра хозяйничали две девчонки, хлопотали над котлом с какой-то похлёбкой. Збела замутило. На что он был умерен и неприхотлив в пище, а вот запаха каши из прогорклого зерна не выдержал. Пошёл дальше, шатаясь, как пьяный, спотыкаясь на каждом шагу.

Проковылял ещё немного и натолкнулся на детей. Трое мальчишек и пять девочек носились по поляне друг