Волки - Евгений Токтаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут сердце на мгновение замерло от промелькнувшей мысли — а вдруг это всë? Отвоевался Тит Флавий Лонгин? Отслужил своë? И не светит ему миссия хонеста. Придётся довольствоваться миссией кавсарией…
Миссия хонеста — почëтная отставка по выслуге лет. Миссия кавсария — отставка по состоянию здоровья.
И Тиберий, значит, прошёл похвастаться. Не иначе, он теперь декурион-принцепс во Второй Паннонской але. С него станется…
— А что, даки? Не буянят больше? — продолжали расспрашивать Тиберия болезные.
— Никаких новостей от Адриана пока нет. А в округе, вроде, тихо.
— Это хорошо, — согласился с ним один из раненых, — по всему видно, войне скоро конец. Ты бы принёс нам чего-нибудь пожрать, дружище. А то мы на каше отощали, так и не выздороветь никогда.
— Это правильно, — согласился Тимокл, — его за обедом и отправляйте. А чего он уже который день приходит сюда, поговорит с Минуцием и обратно уходит. Пусть он вам гусей носит.
О, как? Ещё удивительнее. Тиберий, стало быть, частый гость в валетудинарии, приходит с медиком поговорить. Неужто затем, чтобы об его, Тита, особе, справиться?
— Как там на службе? — спросил Лонгин. Ему не терпелось расспросить Тиберия о причинах его появления здесь, но принцепс сдержался. Лучше уж издалека начать, потихоньку подбираться к заданной цели. А так, попросту, в лоб, он не расколется.
— Да всё по-старому, — вздохнул Тиберий.
— А про тварь что слышно?
То, что ликантропа не удалось убить, Тит уже знал. Едва ли не первым делом спросил, как в себя пришёл.
— Ничего не слышно. Не появлялась тварь более, — ответил Тиберий, — пошарили ещё, конечно, по окрестностям. Целая когорта по лесам сновала. Не нашли. Как под землю провалился.
Он помолчал немного и сказал:
— Тебя все вспоминают. Переживают сильно. Я вот решил сходить и поговорить с медиком. Как здоровье-то?
— Как видишь, — мрачно ответил Тит.
Ему очень хотелось, чтобы Тиберий сполна прочувствовал, как ему плохо сейчас, как болит всё тело, и нет сил даже на бок перевернуться. А сам Тиберий жив и здоров, и всё благодаря его усилиям.
— Да, вот уж нарвались, — согласился Тиберий, — кто бы дома в такое поверил, что ликантропы на самом деле существуют. А за тебя все переживают. И говорят, что ты у нас герой. Навроде Тесея.
— Это который Минотавра победил, — подсказал Тимокл.
Тит засмеялся, стараясь делать не очень громко, ибо каждый глубокий вдох отзывался болью во всех мышцах.
— Да, я что-то такое слышал. Там, вроде была ещё бычья башка.
— Слушай, декурион! — ткнул ему пальцем в ногу сосед, — а пусть нам и правда твои ребята принесут гуся. Лучше жареного, но можно и варёного. Гусятина, это первое средство для заживления ран. Можно и нежирного, а можно и двух гусят.
Тиберий смутился, он стал путано рассказывать, что спрашивал у лекаря, не надо ли чего для раненых. А Минуций всякий раз говорил, что всё есть, вот бы толкового помощника найти вместо балбеса Тимокла. Потому он еды им не принёс. И вообще, никаких гусей у пекуария нет. А если бы были, то для начальства. Может, в канабе есть, но он там давно не был. Да и вообще, пришёл, когда разрешил лекарь. А тот вот только сегодня объявил, будто Тит поправляется.
— Эх… — махнули рукой болезные.
Разочарованно отстали и разбрелись по койкам.
Тимокл забрал у Тита миску и удалился. Ближайший сосед Лонгина тоже куда-то ускакал на костыле. Проветриться, наверное. Декурионы остались вдвоём.
— Я принёс кое-что, — каким-то странным тоном, будто смущаясь, проговорил Тиберий, — только не знаю, как ты отнесёшься. Ну, то есть не передумал ли. Мало ли как оно бывает. Сегодня хочешь, а завтра уже нет. Да и я не хотел, чтобы ты думал, будто я добра не помню. Нет, это не так. Совсем не так.
С этими словами Тиберий протянул ему небольшой свиток папируса. Тит развернул его. Буквы запрыгали перед глазами, не сразу сложившись в связный текст. Не без труда Тит понял, о чём идёт речь.
Вернее, о ком.
— А как же… — Лонгин не договорил.
Замолчал, пытаясь осмыслить содеянное Тиберием.
— Ты про триста денариев? — спросил Максим.
— Да, — уже против воли выдавил Лонгин.
— Харону меньше платят, — вздохнул Тиберий, — а там, за речкой, деньги уже не нужны. Как говорят.
— Но ты-то жив-здоров.
Тиберий не ответил. Он не смотрел на товарища. Трудно в глаза глядеть. Чудно. Будто подлость совершил и совесть заела. Так и было, но не сейчас. А глаз не поднять, почему-то, именно сейчас.
Тит молчал.
Тиберий осторожно забрал у него папирус.
— Теперь отдай. Это, брат, не твоë. По крайней мере, пока.
Тит рассеянно разжал пальцы, вернув свиток.
— И что же теперь… дальше?
— Я думаю, всë довольно просто для тебя, Тит, — сказал Максим, — да и для меня тоже. Минуций говорит, что ты поправишься… в целом.
— В целом?
— Воин из тебя теперь не очень, — сказал Тиберий, наконец-то посмотрев приятелю в глаза.
— Значит всë же кавсария… — прошептал Тит.
— Так разве не лучше для тебя? Сам подумай. Не о том ли мечтал?
Он снова показал ему папирус.
— Я мог просто подарить, но ведь знал, что ты следом сделаешь, — он усмехнулся, — а так у тебя обо мне память останется.
— А она… Согласится?
Он проговорил это еле слышно.
— Куда она денется? Я еë кормить не собираюсь. Моя женщина не поймëт.
Он усмехнулся.
— Твоя женщина? — рассеянно переспросил Лонгин.
— Я твоë место, Тит, занимать не буду. Хватит, отслужил. Хонеста до срока. Адриан похлопотал, цезарь согласен.
— Стало быть, в Филиппы поедешь?
Тиберий кивнул. Да в Филиппы. Домой. К той, что ждëт его уже давно. Ждëт, как конкубина. И вскоре станет женой.
— Ну ладно.
Максим шагнул к двери, выглянул в коридор и почти сразу вернулся, ведя за руку испуганную девушку и длинной тунике из светлой шерсти, чистой, нигде не рваной. Девушка была умыта и причëсана. Он сунул ей в руки папирус.
— Воркуйте, голубки.
Он удалился. Тит этого даже не заметил, не отрываясь смотрел на девушку. Будто боялся, что это бесплотный призрак и сейчас он исчезнет, рассеется, как дым от малейшего сквозняка.
Девушка молчала. Глаза еë испуганно бегали. Она то поднимала их на Лонгина, то опускала долу. Пальцы стиснули папирус так, что он захрустел.
— Ты аккуратнее, — с усилием проговорил Тит, — пожалуйста. Это важная вещь.
Она вздрогнула.
— Не
