Лед Бомбея - Лесли Форбс

– Каждый за себя. В этом твое кредо? – спросил он.

– И за близких ему по духу людей, которых он может вытащить на свой маленький плот. Мой плот в данный момент совсем крошечный. Я его собираю по бревнышку. И потому отнюдь не уверена, что смогу уместить на нем такую солидную компанию, как правительство.

Я встала и прошлась по комнате, осторожно пробираясь среди высоких стопок книг. Рядом с окном располагалась великолепная подборка сочинений, посвященных Малабарскому побережью.

– Мне их оставил твой отец, – сказал Ашок.

Он проследовал за мной по комнате, потянулся, чтобы достать книгу с полки, и как будто случайно, походя, провел пальцами по моему плечу. Я почувствовала его прикосновение сквозь тонкую ткань майки и не поняла, случайно оно или намеренно.

– Я держу эти книги рядом со своими любимыми сборниками древних легенд.

Повернув голову, я взглянула прямо в темные глаза Ашока.

– Теперь факты кажутся мне значительно более захватывающими, чем сказки, – произнесла я. – А у тебя есть книги отца о змеях? Среди них была одна совершенно потрясающая о парне, которому удалось заснять плюющуюся кобру. Хитрость заключалась в том, чтобы подойти к ней на достаточно близкое расстояние, чтобы заставить ее плюнуть тебе в глаза, но при этом не слишком близко, чтобы она не могла укусить. Если ты окажешься слишком далеко, она просто уползет. Прежде чем плюнуть ядом, змея должна увидеть, что ты смотришь ей прямо в глаза. Но этот парень не мог позволить змее укусить его, так как змеи столь часто кусали его раньше, что у него выработалась невосприимчивость к антивенину. Еще один укус, и он был бы мертв, его бы уже ничто не спасло. И поэтому в качестве приманки он воспользовался собственной женой. Жена постоянно носила очки, и яд не смог бы ослепить ее.

– Боюсь, я не совсем понимаю, куда ты клонишь.

Конечно, где тебе понять, черт тебя подери!

– В том случае, если Эйкрс действительно мертв, а фотографии находятся в руках неизвестных нам людей, сделать уже ничего практически невозможно, Розалинда, если только, конечно, ты не согласишься передать имеющиеся у тебя материалы властям.

Он вновь величественно восседал за своим столом и походил на судью.

– Неужели я говорила, что им удалось заполучить все фотографии, Аш? Уверена, что ты неправильно меня понял. – Я сразу же заметила, как напряглось его лицо. Значит, попала в точку. – Нет, кое-что они упустили. Есть еще одно маленькое, но надежное доказательство.

– И кто же заснят на этой фотографии?

– Некто, как ты их там назвал? Некто, близкий к Центру.

На сем я могла бы и удалиться, без всяких формальностей. Но Ашок был приверженцем индуизма, религии, дающей возможность помногу раз переделывать уже сделанное. У самой двери он положил руки мне на плечи и повернул меня лицом к себе.

– Хорошенько все обдумай, Розалинда. Мне кажется, что на самом деле ты гораздо больше предана Индии, чем думаешь. И помни, что происходит в Индии в случае, если запал зажигают под такими вещами, как религия и политика.

– Мать-Индия, «Бхарат Мата», не под этим ли лозунгом индийские патриоты пытались добиться независимости от Старой Матушки Британии? Мама – это всегда значимый символ. Но национализм представляется мне не очень надежной мамашей. Одной из тех матерей, чьи собственные интересы становятся помехой в жизни детей. Я не националистка. Меня никогда не увлекали командные виды спорта.

8

Ливень обрушился на Бомбей как удар кулака, вбивая весь доступный кислород в землю с такой силой, что водитель такси усомнился в возможности подняться на крутой Малабарский холм.

– Пусть только Анменн со своей вечеринкой попробует обмануть наши ожидания! – воскликнул Руперт Бутройд, снимая очки в тонкой оправе, чтобы уже в пятый раз с тех пор, как мы отъехали с ним от отеля «Тадж-Махал», протереть запотевшие стекла. Пока он преодолевал расстояние в два шага от входа в отель до такси, его холщовый костюм кремового цвета успел промокнуть насквозь. – И, как я вам уже говорил, мисс Бенегал, исключая тот случай, если изготовители подделок крайне непрофессиональны – а вы уже успели убедить меня в противном, – весьма сомнительно, чтобы я сумел с полной уверенностью говорить о том, что коллекция мистера Анменна поддельная. И вообще, сам факт подделки представляется мне крайне маловероятным, принимая во внимание репутацию этого господина.

Руперт Теддингтон Бутройд в целом вполне приятный парень, несмотря на несколько странноватую внешность. При взгляде на его голову создавалось впечатление, что ее всю занимали мозги, а подбородок полностью отсутствовал, как будто кто-то медленно загонял клин ему в спину, чтобы заставить плечи подняться в постоянном жесте сомнения и нерешительности. Бутройд уже потратил массу времени на то, чтобы доказать мне, что я, как и большая часть плохо информированных представителей прессы, слишком упрощаю методы установления подделки, пренебрегая эстетическими критериями и предпочитая броские, но не такие уж надежные научные методы.

– Возьмите, к примеру, картины, восстановленные с чрезмерной тщательностью, – сказал он. – Те данные, которые мы получаем в результате чисто технического обследования с помощью инфракрасных лучей, приходится перепроверять обычному историку искусства. Журналисты придают слишком большое значение подписи и времени, когда эта подпись была поставлена. А ведь на самом деле многие художники довольно долго не подписывают свои работы.

Порой непростительно долго, пока не становится слишком поздно. Такой урок мне уже преподал отец.

– И потом, мисс Бенегал, существует некая разница в целях фальсификатора, копииста и истинного художника. Осознав это, искусствовед способен установить нечто такое, что, как правило, ускользает от внимания в ходе чисто технического тестирования.

– Что вы понимаете под разницей в целях?

– Настоящий художник в своей деятельности исходит исключительно из своего творческого "я" и потому может как угодно экспериментировать, он свободен и абсолютно ничем не связан. Фальсификатор же вынужден изо всех сил держаться за чужое, а иногда и чуждое ему творческое "я". А что касается копиистов, то во многих случаях технические методы обнаруживают лишь добросовестную попытку в точности восстановить исходное произведение, а отнюдь не намеренную фальсификацию. Меня часто приглашали для подтверждения подлинности миниатюр эпохи Великих Моголов, которые на поверку оказывались копиями XVIII столетия с патиной времени, но они создавались художником-копиистом абсолютно без всякого намерения кого бы то ни было обмануть. Обманщики приходили потом.

– А к золотым монетам и к медалям это тоже относится? Неужели существовало множество копий монет и медалей?

– Из тех монет, что когда-то наводняли Индию, до нашего времени дошли очень немногие, так как большая часть золотых и серебряных монет были переплавлены на разного рода ювелирные украшения. Ранние монеты, которые мы иногда находим, сделаны из бронзы. А бронзовые копии очень легко сделать из существующих монет методом «cire perdue». – Чувствовалось, что Руперт вошел во вкус. – В эпоху Возрождения многие художники, занимавшиеся изготовлением памятных медалей, предпочитали именно эту технологию. Позднее медали стали чеканить примерно таким же образом, как и монеты: разогретые металлические диски помещались между двумя штампами с нанесенным на них клише, и изображение выдавливалось на них с помощью ударов молота. Такой процесс позволял изготавливать большое количество изделий, чеканить их просто, без хитростей, как оловянных солдатиков.

– И невозможно определить руку какого-то конкретного художника, – добавила я.

Он кивнул.

– Это также, естественно, привело к разочарованию в массовом производстве. Художников стали больше интересовать исходные восковые модели, которые, будучи довольно редкими, приобрели большую ценность, чем их золотые копии.

– Доказательство того, что художник может разорвать путы предрассудков, привязывающих его к определенному материалу.

Но Руперта не так-то просто сбить с избранного им пути метафизическими замечаниями.

– По сути дела, – продолжал он, – интерес художников эпохи Возрождения к медалям был продиктован их увлечением античными монетами. И за доказательствами не надо далеко ходить, достаточно взять, к примеру, множество поддельных монет, отлитых такими специалистами, как Альбрехт Дюрер. И кто же, кто, я вас спрашиваю, – возопил Руперт, глядя поверх очков, из-за чего сразу же сделался похожим на сову, – станет жаловаться на то, что ему подсунули фальшивку работы Дюрера?!

Слушая излияния Бутройда, я надеялась, что он проявит необходимый педантизм по отношению к Просперу и Анменну.