Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества - Т. Толычова

Осенью 1830 г. Петр Киреевский ездил в Вену и провел в этой поездке месяц с лишком; поездка по Австрии, по словам самого П. Киреевского, доставила ему много занимательных впечатлений и воспоминаний. В конце ноября П. Киреевский вернулся в Россию и приехал в Москву, где свирепствовала холера. Он проехал через Варшаву накануне мятежа. Курьер, привезший известия о вспыхнувшем восстании, приехал в Киев несколькими часами прежде П. Киреевского. В Киеве, под впечатлением только что полученной вести о возмущении и ввиду польского окончания фамилии проезжего мюнхенского студента, полиции показалось подозрительным, что человек спешит в город, из которого все старались выехать, и П. Киреевского, прежде чем выдать ему свидетельство для получения подорожной, потребовали для объяснений о себе к генерал-губернатору. Княжнин, который занимал тогда этот пост в Киеве, принял Киреевского сухо и строго; выслушав объяснение Киреевского, он молча стал ходить взад и вперед по комнате, что-то соображая. Киреевский, не привыкший к таким начальственным приемам, стал ходить вслед за ним… «Стойте, молодой человек! — крикнул, вспыхнув, генерал-губернатор. — Знаете ли вы, что я сейчас же могу засадить вас в каземат, и вы сгниете там у меня, и никто никогда об этом не узнает?» — «Если у вас есть возможность это сделать, — спокойно отозвался Киреевский, — то вы не имеете права это сделать». Смущенный Княжнин тотчас же отпустил его и велел выдать ему подорожную.

По возвращении из-за границы братья Киреевские разошлись в выборе рода деятельности «для блага своего отечества», служение которому привыкли оба считать своим святым долгом с ранних лет детства. Между братьями в то время, когда они только что вернулись из-за границы, при всей нежной взаимной любви их друг к другу и горячей дружбе, было существенное различие и в другом отношении… Петр Киреевский с ранних лет воспитал в себе убеждения совершенно противоположные тем, какие высказывал И. Киреевский в своих первых произведениях: он глубоко чтил и любил Древнюю Русь, крепко верил, что в ней, в ее жизни заключаются те коренные начала, которые одни могут служить залогом славной будущности России; изучение этих начал в прошлом и в живой старине современного народного быта постоянно привлекало его больше всего другого: ему он теперь с любовью и решился посвятить свою жизнь… По своему рождению и образованию принадлежа к избранному высшему кругу общества, Петр Киреевский, по словам Ф. В. Чижова, «умел, однако, страстно полюбить русскую народность во всей ее первобытности, простоте и не гнушался ее в ее нищенской одежде, он относился к простому нищему брату точно так же, как к ученому, богатому и сильному…»

Литературная деятельность Петра Киреевского, кроме упомянутых выше переводов его из Кальдерона и Байрона, выразилась лишь в двух-трех трудах, из которых самостоятельным, оригинальным, впрочем, был только один. По указанию автора материалов для биографии Ивана Киреевского, Петром Киреевским была составлена напечатанная в 1832 году во второй книжке журнала «Европеец» статья под заглавием «Современное состояние Испании». Но статья эта была переводом или извлечением из английского журнала «The Foreign Quaterly Review». В 1945 году П. Киреевский напечатал в 3-й книжке журнала «Москвитянин», выходившего тогда под редакцией его брата, Ивана Васильевича, статью «О древней русской истории» в виде письма к Погодину по поводу его «Параллели русской истории с историей западных европейских государств», появившейся в первой книжке журнала за тот же год. Статья осталась неоконченною, но в напечатанной части весьма интересна по самостоятельности взглядов автора и оригинальности приемов изложения. По мнению Киреевского, ошибочно думать, что государство наше было основано варяжскими князьями и что эти князья, внося свои понятия в новооснованное государство, поставили народ к себе в такое отношение, как будто бы он был завоеван: в Древней Руси не было ничего похожего на завоевание, ни на внезапное, ни на постепенное; отсутствие личной земельной собственности и принадлежность земли целой общине (деревне или городу) — одно из коренных отличий всех славянских народов, совершенно несовместное с завоеванием, у нас не только не нарушалось от призвания варяжских князей, но и до сих пор существует. «Простота и безыскусственность древнего быта, — говорит Киреевский, — удивительное единство языка, веры, обычаев и характера, несмотря на все разнообразие внешних отношений, наложили на историю всех славян, особенно в первые века их исторической памяти, печать разительного сходства». Поэтому вопрос о государственном быте наших предков до призвания варягов и первое время после него, ввиду отрывочности летописных известий об этом, необходимо изучать в сопоставлении с данными о первоначальном государственном устройстве «наших славянских братьев». Как у юго-западных славян, так и у славян русских в древности был один внутренний порядок в отношениях племен друг к другу и устройстве каждого отдельного племени, и этот порядок был основан на отношениях родовых: каждый род имел своего главу, который назывался старейшиной или князем; отдельные роды составляли более крупные родовые группы, или согласия, имевшие главами своих старцев, бояр, князей, и наконец роды объединялись в племени, старейшина которого носил название великого князя. Таким образом, князья были на Руси и до призвания Рюрика; в каждом племени между князьями и городами, средоточиями родовых согласий, существовало чиноначалие старейшинства; общественные дела решались в деревнях миром, сходкою, роды и племена имели свои веча, городовые и племенные; судьба частных лиц решалась окончательно внутри рода, и только дела, касавшиеся целого племени или всего рода, могли быть обсуждаемы на племенных и всенародных собраниях, где они вершились советом всех старейшин, под председательством великого князя. Связью между родами и племенами служило единство княжеского рода и чиноначалие старейшинства между князьями; великий князь сначала не был правителем народа, а лишь средоточием или знаменем его единства: он был судьей в распрях князей и племен, председателем законодательных собраний народа, а главным образом, старшим вождем и устроителем военных сил. Между племенами русских славян уже до Рюрика существовало единство; по крайней мере, ясно обозначаются два союза племен — северный и южный. Единство языка, веры, обычаев позволяет, по мнению Киреевского, предположить, что издревле существовала связь и между северным союзом племен и южным, но, по существу родовых отношений, связь эта часто нарушалась. Такова была, в общих чертах, картина первобытного устройства Древней Руси, как оно представлялось Киреевскому. Замечательною особенностью этой статьи была общеславянская постановка вопроса, для своего времени совершенно новая, как это показал в своей ответной заметке Погодин. Занятия русской историей привлекали, как было сказано, постоянно внимание Петра Киреевского. В 1846 г. им был напечатан в первой книжке начавших тогда выходить «Чтений в Обществе истории и древностей российских» при Московском университете перевод с английского сочинения Самуэла Коллинза, бывшего врачом царя Алексея Михайловича, о современном ему состоянии России, сделанный с экземпляра первого издания его 1671 года («Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне»). Переводу предпослано было несколько слов о Коллинзе, обстоятельствах его пребывания в России и сочинениях его. Кроме этого, в бумагах Петра Киреевского, оставшихся после его смерти, сохранилась масса выписок из летописей и других источников древней русской истории, представляющая также черновую работу покойного по любимому предмету.