Собрание сочинений. Т.4. Буря - Вилис Лацис

Белокурая красавица шутливо-меланхолически ответила ему:

— Что ж, ты меня приучил к этому. Надеюсь, ты вернешься скорее, чем в прошлый раз.

— Увлекательно, страшно увлекательно… — возбужденно повторял Гартман. — Я тебе завидую, Освальд. Больше всего мне хотелось бы увидеть, как над городом взовьется флаг Великогермании. События такого масштаба происходят не чаще раза в столетие. Я попрошу тебя, Освальд, записать свои впечатления. Ты ведь многое увидишь. Отдельные факты, сценки… Мне твои заметки пригодятся для книги.

— Положим, я плохой писака, — ответил Ланка. — Мне легче десять раз сделать что-нибудь, чем один раз описать сделанное. Впрочем, попытаюсь. Интересного много будет.

Теперь заговорил Зандарт, который все время стоял возле столика и слушал, разинув рот, каждое слово Ланки.

— Если там нужны люди по части русского языка… я русский язык знаю ничего. Если дадут какую должность получше — по снабжению или по торговле, — я тоже соглашусь поехать. Только там, наверно, холодно очень, в Сталинграде? Придется брать с собой шубу и фетровые сапоги.

— Куда ты, Гуго? Без тебя Рига не обойдется, — сказала Эдит.

Зандарт по-своему понял ее слова и выпятил грудь.

— Да, я, конечно, могу пригодиться и здесь. Не мешало бы только получить должность какую-нибудь — так больше веса. В мои годы нежелательно как-то сидеть без дела, пока другие строят новую Европу. Ведь каждому порядочному человеку хочется положить свой кирпич в ее фундамент.

— Да ты сегодня, Гуго, выражаешься, совсем как государственный деятель, — засмеялся Ланка.

— Великие победы на фронте сделали всех нас поэтами и мечтателями, — разрубая рукой воздух, заговорил Эрих Гартман тоном, в котором не было ничего мечтательного. — Представьте себе всю головокружительную широту перспектив, которые открываются немецкому народу! Сегодня мы властны переделать по своему желанию всю Европу, но мы можем быть уверены, что фюрер не остановится у порога Азии. Иран, Индия, Китай… Весь черный континент… Потом и Америка. Вот оно, призвание нашего поколения! Воплощение мифа! Взлет немецкой нации на высоты истории! Александр Македонский и Наполеон от зависти перевернутся в своих гробницах. В наших руках будут все источники сырья, все рынки. Миллиард людей будет производить на нас ценности, а мы — властвовать. Что может быть прекраснее и упоительнее власти? Все мочь, все изведать и ни за что не платить! Не тревожьтесь, господин Зандарт, на сегодняшний вечер это не распространяется, вам за все будет уплачено.

Или это было действие коньяка, или ожидание триумфа немецкой армии, но сегодня у них было действительно приподнятое настроение. Улыбка не сходила с лица Эдит, Гартман мысленно созерцал будущее, Зандарт сиял, а Освальд Ланка, как это подобает практику, отечески-снисходительно внимал им.

В дверь вошел Кристап Понте. Что-то в нем было необычное: он с пришибленным видом пробирался между столиками. Освальд Ланка подозвал его и, не дав опомниться, задал вопрос, который Понте меньше всего хотел бы сейчас услышать:

— Как поживает Сильвия? Что, она все еще там… на Мариинской?

Он знал, что Сильвии уже три дня нет в живых, но вся соль шутки состояла в том, чтобы заставить самого Понте рассказать об этом.

— Ни на какой Мариинской улице ее больше нет… — пробормотал он. — Но меня это ни с какой стороны не касается. Что она мне — жена? Случайная знакомая, помогала весело проводить время, когда водились деньги.

— Так где же она? — театрально протянул Ланка.

— В морге наверно, если не успели зарыть… — Вопросы Ланки раздражали Понте: знает ведь все, зачем спрашивает? Так бы и заехал в морду, да руки коротки: Ланка — начальник, с ним надо быть вежливым.

— Как это? — продолжал разыгрывать удивление Ланка. — Почему в морге? Еще недавно эта жрица греха пила из чаши наслаждений и вдруг — в морге. Какой финал…

— Совсем странно получилось, — развел руками Понте. — Позавчера с ней спал майор из гренадерского полка. Неизвестно, с чего началось, но она подралась с ним, укусила и исцарапала всего. Майор говорил, что она хотела задушить его. Ну… револьвер был при нем. Один выстрел в голову, другой в грудь — и конец.

— Да зачем же она стала драться?.. — пожала плечами Эдит. — Раз попала в такое место — должна подчиняться правилам. Сумасшедшая какая-то… А что с майором?

— Их полк отправили вчера на Волховский фронт, — ответил Понте. — Наверно, уехал с полком. Ну и пусть его едет. Мне что.

— Лучше будет воевать, — засмеялся Гартман. — Гуго, вы мне не дадите бутылочку своего бенедиктина? Мне он понравился.

— С превеликим удовольствием, — отозвался Зандарт и рысцой побежал в буфет.

Государственный муж, украшенный множеством титулов, — генерал-комиссар Латвии, государственный советник, бригаденфюрер и доктор, Дрехслер с утра был в отличнейшем расположении духа. Комиссар-старшина Витрок доложил, что в Риге все готово к торжествам: гарнизон прорепетировал всю программу парада, редакции газет ждут только сигнала, чтобы спустить в ротацию специальный номер с триумфальными передовицами и фотографией Адольфа Гитлера, обрамленной лавровым венком. Жены генерал-директоров из латышского «самоуправления» соперничали с супругами немецких комиссаров и генералов СС в фасонах новых бальных платьев. Но давалось это нелегко: ведь как ни верти, а немецкие дамы «оккупировали» лучших портных, и женам латышских чинов пришлось довольствоваться тем, что осталось.

В полдень хорошее настроение Дрехслера было изрядно подпорчено неприятным донесением: в районе Воздушного моста прошлой ночью ограбили склад оружия и угнали в неизвестном направлении два больших грузовика с винтовками, автоматами и патронами. Разглашать этот факт нельзя, начнется паника, некоторые с перепугу не явятся на торжество, и триумфальный парад придется проводить без зрителей.

«Теперь жди крупных неприятностей, — думал генерал-комиссар. — Несколько сот винтовок и автоматов в руках партизан, может быть здесь же, в Риге. И как раз теперь, когда наступает мирное, веселое житье».

Он вызвал генерал-майора полиции Шредера, начальника политической полиции Ланге и префекта рижской полиции Штиглица.

— Итак, где же ваша помощь армии и фюреру? — распекал их генерал-комиссар. — В центре Риги бандиты могут делать все, что им вздумается. Сегодня они грабят склады оружия, завтра обратят это оружие против нас. Господин генерал-майор, доктор Ланге, господин Штиглиц, вы уверены в том, что нынешней ночью партизаны не схватят вас самих и не уведут в лес? И можно ли спокойно руководить генералгебитом[19] в таких условиях? Что ни день — нелегальные листовки, что ни час — диверсии, акты саботажа. Господа, я не могу объяснить это иначе, как бездеятельностью, как летаргической спячкой полиции.

— Господин генерал-комиссар, — осторожно заговорил Ланге. — Мы каждый день арестовываем около ста человек. Я уверен, что скоро все большевистские элементы будут изолированы и никаких инцидентов не произойдет.

— Что значит изолированы? — Дрехслер помутневшими от ярости глазами посмотрел на Ланге. — Кто же тогда ограбил склад оружия? Может быть, полиция? Гестапо? Кто печатает и распространяет листовки? Не я ли? Господа, не надо быть наивными и считать наивными других. Мы должны день и ночь держать глаза открытыми, если хотим удержаться и исполнить волю фюрера в этой угрюмой, недружелюбной и непокорной стране, где нам с вами приказано ввести новый порядок. Но что я могу сделать один, если мои ближайшие сотрудники убаюкивают друг друга? Господа, я требую, чтобы в течение двадцати четырех часов оружие было найдено, а бандиты пойманы. Достаньте их, где хотите! Я не желаю слышать ваших доводов о трудности, о невыполнимости задания. Я требую… от имени фюрера. До свиданья, господа…

С кислыми лицами, укоризненно косясь друг на друга, высокопоставленные посетители покинули кабинет генерал-комиссара. Но уже через час о похищении оружия говорила вся Рига; Люди перешептывались и улыбались; давно не видно было в городе столько веселых лиц, а придраться было трудно: ведь во всем «Остланде» готовились к победным торжествам по поводу взятия Сталинграда. В такой момент даже латышу не запретишь радоваться.

После обеда Дрехслер принял представителей «народной помощи». Пришли несколько дам во главе с самим руководителем, Павасаром-младшим. Делегация доложила о результатах сбора теплых вещей и денежных пожертвований. Цифры были не слишком значительные — хорошо, если хватит на один батальон. Генерал-комиссар выразил официальную благодарность и в ответном слове указал, что надо активизировать сбор пожертвований и собирать не только одежду и белье, по все, что может пригодиться для снабжения армии и промышленности: старую резину, металлический лом, дверные ручки, подсвечники. Если не будут давать добровольно, надо ссылаться на распоряжение генерал-комиссариата.