Ежов. Биография - Алексей Павлюков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Способы достижения всех этих результатов были довольно разнообразными, но если в самом начале «массовой операции» основным был все-таки метод индивидуальной работы с каждым подследственным, то в дальнейшем чекисты начинают уже осваивать гораздо более эффективные технологии.
Например, в Белозерском райотделе НКВД (Вологодская область) подписи под «признательными показаниями» получали следующим образом. Несколько работников НКВД изображали комиссию, отбирающую заключенных для перевода в другие тюрьмы. Вызвав подследственного из камеры якобы на медосмотр и производя над ним некие псевдомедицинcкие манипуляции, один из чекистов кричал «Годен!», подводил заключенного к столу и, не читая ему лежащую перед ним бумагу, говорил: «Подписывай акт медицинского осмотра». Таким образом за несколько дней удалось получить подписи от двухсот человек{340}.
В НКВД Белорусской ССР арестованных затягивали в смирительные рубашки, обливали водой и выставляли на мороз, вливали в нос нашатырный спирт («капли искренности») и т. д.
В Туркмении во время облав на городских рынках или просто на улице арестовывали прохожих, внешность которых казалась подозрительной (документы при этом не проверялись), приводили в заранее подготовленное помещение и ставили несколько десятков человек лицом к стене. Специальный дежурный не давал арестованным спать и ложиться до тех пор, пока они не соглашались давать показания, устраивающие следователей. Срок пребывания у стены доходил до 30, 40 и даже 45 суток, при этом арестованные периодически подвергались избиению пьяными сотрудниками НКВД. Последние также требовали, чтобы арестованные сами избивали друг друга, а чтобы заглушить крики истязуемых, громко пели хоровые песни. Людей заставляли танцевать, а тех, кто плохо это делал, подбадривали уколами раскаленного шила.
Снисхождения не было ни к кому. На «конвейере» в контрразведывательном отделе туркменского НКВД стояли и женщины с грудными детьми, и даже арестованные без санкции Москвы официальные представители иранского и афганского консульств.
Если же арестованный, несмотря на все применяемые к нему меры воздействия, не соглашался признаться в несуществующих преступлениях, его вывозили в группе приговоренных к расстрелу на место приведения приговора в исполнение и там, расстреливая в его присутствии осужденных и угрожая ему тем же (так называемый «допрос на яме»), почти всегда получали нужный результат{341}.
Описанные выше методы не являлись универсальными, технология получения признательных показаний была везде своя. Общей была лишь тенденция. После январского совещания, продемонстрировавшего отсутствие у руководства НКВД намерения хоть как-то ограничивать практику массовой фальсификации следственных дел, предоставленные сами себе чекисты побили даже те рекорды беззакония, которые были установлены ими в предшествующий период.
* * *12 февраля 1938 года Ежов отправился в служебную командировку на Украину. В это время был подготовлен новый «лимит» по Украине на 30 тысяч человек (17 февраля он был утвержден решением Политбюро) — самый крупный из всех, когда-либо выделявшихся отдельному региону, и надо было мобилизовать местных работников на успешное выполнение поставленной задачи.
По случаю приезда Ежова, в Киеве было организовано собрание руководящего состава НКВД Украины. Четверть века спустя один из участников этой встречи, начальник Особого отдела НКВД Молдавской АССР[79] М. Ф. Жабокрицкий, так описал ее в своих мемуарах:
«На столь ответственном совещании и в такой обстановке я был впервые и, естественно, всему изумлялся. Но больше всего меня поразил сам Ежов — невысокого, даже карликового роста, худенький, щуплый. Когда он присел в кресле, то из-за стола еле была видна только его голова. Черты лица мелкие, лба почти не видно, глаза невыразительные. Вдоль правой щеки и поперек шеи — глубокие, сросшиеся узлами шрамы. На нем были хромовые сапоги, брюки галифе темно-синего цвета, защитная гимнастерка под поясом без наплечного ремня, ворот которой был расстегнут. Петлицы на гимнастерке были чистые: знаками различия генерального комиссара государственной безопасности он, видимо, пренебрегал. Во рту мял зажженную папиросу даже во время речи[80]. Самоуверенная поза, независимый тон речи не гармонировали с его внешностью, и выглядело это смешновато» {342}.
В своем выступлении Ежов подверг критике ошибки, допущенные украинскими чекистами в ходе так называемых «массовых операций».
«Хотя общий размах оперативного удара, судя по количеству репрессированных, был весьма значительным, — заявил он, — однако конечный политический эффект операцией достигнут не был вследствие того, что вся работа по массовым операциям проводилась на низком оперативно-политическом уровне…
Отсутствовала целеустремленность чекистских действий, не было нацеленного удара по наиболее опасным руководящим, организаторским, активно действующим кулацко-националистическим, белогвардейским и шпионским кадрам. Отсюда неизбежно рождалась и процветала вредная погоня за голыми количественными показателями выполнения и перевыполнения «лимитов», арестовывали распыленную антисоветскую низовку, а руководящие вражеские кадры и возглавляемые ими антисоветские организации из-под удара выходили…
Другим важным недостатком работы по массовым операциям на Украине, — продолжал Ежов, — было проведение их в некотором отрыве от местных условий, без достаточного учета специфики тех или иных областей, особенностей периода Гражданской войны и последующих лет классовой борьбы, вне конкретной связи с политическим и хозяйственным значением данного района.
В результате этого осталась не разгромленной и не полностью ликвидированной значительная антисоветская и шпионская база в пограничных районах, особенно в Каменец-Подольской области, где оперативный удар был совершенно недостаточным; очень слабо очищены областные центры и города, промышленность и транспорт.
В деревнях же, где удар был более основательным, он пришелся, прежде всего, по районам, находящимся в непосредственной близости к пунктам оперативных групп; в более удаленных от опергрупп районах выявление антисоветских элементов было крайне слабым и репрессирование их явно недостаточным…
Наконец, третьим крупнейшим недочетом работы по массовым операциям на Украине было совершенно недостаточное развертывание следственной проработки арестованных контингентов, низкий уровень следствия даже в том объеме, в каком оно велось в одних местах, и почти полное его отсутствие во многих случаях — в других.
В итоге, репрессированные кулаки, националисты, шпионы либо осуждались несознавшимися (по отдельным областям количество сознавшихся едва достигает 20-30-40 %), либо, в лучшем случае, показывали только о своей личной подрывной деятельности, утаивая свои организационные связи и руководителей антисоветской работы»{343}.
Указав на эти и другие имеющиеся недостатки, Ежов потребовал от местных чекистов повысить эффективность проводимых операций и добиться полного искоренения антисоветско-шпионских сил на Украине.
Не все из участников совещания восприняли указания Ежова как руководство к действию. Были и такие, кто отнесся к его призывам весьма скептически. Вот, например, как описывает выступление наркома и реакцию на него присутствующих М. Ф. Жабокрицкий, отрывок из воспоминаний которого уже приводился выше:
«Ежов… говорил в духе известного чекистам приказа по НКВД за его подписью, положившего начало массовым репрессиям, приказа, которым вводились тройки и арестованные сортировались по категориям… Требуя еще больше усилить борьбу с врагами народа, Ежов сказал: «Мне известно, что работников, показывающих образцы в борьбе с врагами народа, некоторые называют фармазонами, марафетчиками и тому подобными словами из одесского жаргона (обозначающими разного рода махинаторов. — A.П.). Так имейте же в виду, что мы до этих «некоторых» доберемся и свернем им голову…»
Не обойдя своим вниманием и колхозное село, — продолжает М. Ф. Жабокрицкий, — Ежов договорился до того, что рассматривал наличие враждебных сил чуть ли не в каждом колхозе и утверждал, что по конскому поголовью следует определять количество всадников, могущих во главе с председателем колхоза проявить себя в антисоветских целях…
Совещание закончилось. Его по сути не было, а было собрание, чтобы выслушать назидательную накачку Ежова. Стали расходиться. Я присматривался к тем, кто принадлежал к старой плеяде чекистов, прославивших ЧК своим верным служением народу и великими делами на пользу революции, и которых сейчас тужился совратить этот урод. Их опечаленные лица выражали гнетущий осадок, оставшийся от этого совещания, такой же, какой испытывал я сам. По их лицам было видно, что курс на «ежовые рукавицы» они не одобряли…
