Ежов. Биография - Алексей Павлюков

24 января 1938 года в Москве состоялось совещание руководящего состава НКВД СССР, на котором были подведены первые итоги длящейся уже почти полгода «массовой операции». После вступительных слов Ежова и Фриновского слово было предоставлено руководителям региональных наркоматов и управлений НКВД, рассказавшим, как проходит операция в их республиках, краях и областях.

Начальник Управления НКВД по Оренбургской области А. И. Успенский поведал о раскрытой его подчиненными контрреволюционной организации, якобы планировавшей нападение на размещенные в области части Красной Армии с целью захвата принадлежащего им оружия.

Руководитель новосибирских чекистов Г. Ф. Горбач сообщил, что арестовано уже около 20 тысяч участников белогвардейско-монархической организации, связанной с японской разведкой и эмигрантскими кругами в Харбине и готовившей вооруженное восстание в Сибири, приуроченное к моменту нападения Японии на СССР.

Бывший начальник ленинградского управления НКВД Л. М. Заковский (накануне он был переведен в Москву и назначен заместителем Ежова, а также начальником московского упрвления НВД) оеился с присутствующими технологией, которую руководимые им чекисты использовали для достижения высоких показателей в работе: после окончания следствия по делу какой-нибудь контрреволюционной организации некоторых из ее участников «оставляли в живых, чтобы они могли изобличить новых арестантов. «Отсюда, — заявил Заковский, — быстрый ход следствия и быстрый разгром организаций. Поэтому у нас был большой процент сознавшихся»{333}.

Отметив, что общее число расстрелянных по Ленинградской области достигло 25 тысяч человек, Заковский сообщил, что в Ленинграде не осталось ни одного крупного завода, где бы не были выявлены немецкие, польские и латвийские диверсионные или шпионские группы, как работающие, так и законсервированные на случай войны, причем руководителями этих групп очень часто оказывались директора соответствующих предприятий.

Прозвучали на совещании и голоса, несколько выбивающиеся из общей тональности. Так, предшественник Ваковского С. Ф. Реденс, освобожденный за несколько дней до совещания от обязанностей начальника московского управления НКВД и назначенный наркомом внутренних дел Казахстана, в завуалированной форме и старательно избегая конкретики, посетовал на чрезмерную ретивость некоторых своих подчиненных:

«Я должен сказать… что я иногда многого недосматриваю. Почему? Получилось так, что люди в следствии делали то, что не надо, искривляли нашу советскую линию и, главное, — это не вызывалось никакими оперативными нуждами. Есть случаи, когда люди записывают то, что не надо, и приходится поправлять и т. д. и т. п.»{334}.

Другой выступающий, нарком внутренних дел Белоруссии Б. Д. Берман, призвал коллег не слишком уповать на те методы работы, которые были приняты на вооружение НКВД с начала «массовой операции»:

«Я бы считал, что если и сохранять тройки, то на очень непродолжительный период времени, максимум на месяц… Во-первых, сам по себе фронт операций стал значительно уже, чем был в самый разгар операции в 1937 году. Во-вторых, надо большую часть нашего аппарата немедля переключить на агентурную работу. Работа с тройками — легкая, несложная работа, она приучает людей быстро и решительно расправляться с врагами, но жить долго с тройками — опасно. Почему? Потому, что в этих условиях… люди рассчитывают на минимальные улики и отвлекаются от основного — от агентурной работы»{335}.

Однако такие высказывания были все же редкостью, и общий настрой, как уже говорилось, был иным.

С особым интересом ожидали участники совещания выступления начальника Управления НКВД по Орджоникидзевскому краю П. Ф. Булаха. К этому времени слухи о творящихся в орджоникидзевском управлении беззакониях, выделяющихся даже на общем, далеко не безгрешном фоне, широко распространились по наркомату, и было интересно послушать, как оценит свою работу сам Булах и как отреагирует на это начальство.

Когда Булах, рассказывая о проделанной в крае работе по обезвреживанию контрреволюционного подполья, упомянул в довольно мягкой форме о допущенных при этом «ошибках», Ежов, как вспоминал позднее один из участников совещания, громко бросил ему реплику ободряющего характера, из чего присутствующим стало ясно, что методы Булаха достойны скорее подражания, нежели осуждения.

В конце совещания с заключительной речью выступил Ежов, который сначала остановился на некоторых вопросах, затронутых предыдущими ораторами. Отвечая на прозвучавшие предложения сохранить практику упрощенного судопроизводства и продлить сроки работы судебных» троек, Ежов заявил:

«Создание троек — это мера чрезвычайная, и узаконивать тройки… как постоянную форму нашей чекистской репрессивной деятельности вряд ли можно будет… Эта мера крайне облегчает нашу работу по репрессиям, но она имеет свой ряд отрицательных сторон… Я считаю, что нужно подойти дифференцированно к каждому краю, республике, области в отдельности. И если товарищи сумеют доказать, что вот нам нужно столько-то еще очистить и на такой срок сохранить тройки, чтобы это количество людей подчистить, я думаю, что мы войдем в Центральный комитет нашей партии, скажем: вот нам на такое-то количество времени тройки нужны. Нам Центральный комитет скажет: по такой-то области — такой лимит, на столько-то сохранить тройки. Что касается моего мнения, то, видимо, нам не обойтись без того, чтобы кое-где сохранить (тройки) и дать возможность почистить»{336}.

В основной части своего доклада Ежов прежде всего счел необходимым просветить присутствующих относительно причин появления в партии такого количества врагов народа. Этот вопрос до сих пор беспокоил многих чекистов, мешая им добросовестно выполнять возложенные на них обязанности. Оказалось, что все очень просто. Поскольку коммунистическая партия, представляющая интересы рабочего класса, является в стране единственной, в ней неизбежно проявляется то же расслоение, которое есть в рабочем классе, где мелкобуржуазные слои, представленные недавними выходцами из деревни, противостоят кадровым рабочим, отражающим коренные интересы рабочего класса. Все это приводит к появлению внутри партии тех или иных политических течений, антипартийных по своей сути, с которыми необходимо вести решительную борьбу, в том числе и по линии НКВД.

Затем Ежов остановился на недостатках в работе чекистов, главным из которых было отсутствие стратегии борьбы с врагами народа. Такое внимание к данному вопросу было неслучайным: на первых порах, делая скидку на неопытность Ежова, Сталин еще готов был мириться с указанным недостатком, но сейчас, когда прошло уже много времени, пора было начинать работать по всем правилам чекистской науки, то есть глубоко и всесторонне анализировать получаемые от арестантов сведения, складывать из разрозненных, казалось бы, фактов целостную картину преступной антигосударственной деятельности противников режима, искать и находить их слабые места и наносить по ним сокрушительные удары. Иначе, несмотря на проводимую «массовую операцию», какая-то часть потенциальной «пятой колонны» все равно имела шансы уцелеть. Пока еще оставалось время, необходимо было срочно выправлять положение, и Ежов получил, по-видимому, совершенно недвусмысленные указания на этот счет. Во всяком случае, в его словах, обращенных к подчиненным, сквозила явная обеспокоенность создавшейся ситуацией:

«Если бы мы были настоящими большевиками, [мы] проанализировали бы каждый факт, мы бы поняли и формы и методы контрреволюции, проследили бы все каналы… Мы проглядели самые элементарные вещи для чекистского аппарата, которые простительны, может быть, для аппаратчиков партийных, советских, хозяйственных и других, но чекистскому аппарату, который призван быть органом бдительности в стране, для этого специально и организован, вот этому органу — непростительно.

Сейчас есть масса показаний, протоколов [допросов] всех этих шпионов, которых мы разоблачили, но разве кто-нибудь из нас обобщает эти дела, каналы, пути проникновения, чтобы знать все это, обдумать и нацелить новый удар. Никто над этим не думает из нас, в том числе и я.

Вот вам такой факт. Мы в этом году, в 1937 году, взяли примерно 21 тысячу эсеров. Мы вскрыли в подавляющем большинстве краев и областей центры эсеров, мы вскрыли центральный комитет левых и правых эсеров. Проведя следствие, мы вышли на бывших эсеров, которые пришли в партию, но выводов из этого никаких не сделали… Мы считали, что вот троцкисты, правые, зиновьевцы — это сволочь, а эсеры — это же не оппозиция. А на деле, товарищи, сейчас вскрывается, после того как нас в этом деле ткнул носом товарищ Сталин, что еще в 1918 г…. основные массы эсеров по поручению [своего] ЦК вошли в состав коммунистической партии для подрывной работы изнутри.