Дворцовые тайны - Юна-Мари Паркер

— Через Испанию… — эхом отозвалась Селия.

Пелена спала. Ей тут же вспомнился маленький островок Валенсия, отстоящий всего на пятнадцать миль от Килфраш и соединенный с побережьем мостом. В течение целого ряда веков испанские рыбаки бросали свои якоря в гавани Валенсии и вплоть до самого недавнего времени на острове работал паб, принимающий песеты. Эта хорошо известная и старая морская дорога, связывавшая Испанию с Ирландией, действительно представлялась самой вероятной для переправки награбленного нацистами добра.

— О Господи… — пробормотала Селия. — А Южная Ирландия во время войны придерживалась нейтралитета, да? Она была безопасной гаванью, в которой могли укрыться все, кому пришлось бежать из Германии.

Хьюго утвердительно кивнул.

— Во время войны в Южной Ирландии даже дислоцировалась немецкая военно-морская база для подводных лодок. Говорят, там до сих пор проживают немало немцев. Мне кажется, дорогая, что это ответ на многие вопросы, которые я сам задавал себе на протяжении ряда лет.

Селия жалко подняла на него глаза. По лицу ее разлилась смертельная бледность, словно из нее вытекла вся кровь, плечи опустились.

— Папа, наверно, сильно испугался, когда ты стал работать в «Гамильтоне» и близко познакомился с миром искусства. Ведь ты мог в любое время разоблачить его.

Хьюго положил ей на плечо свою руку.

— Селия, твой отец никого и ничего не боялся. К тому же он знал, что даже если я о чем-нибудь догадаюсь, то буду молчать. Из-за тебя.

Селия закрыла лицо руками.

— Боже мой, неужели это правда? Ведь речь идет о моем отце!..

В глубине души она уже поверила. Фотография в газете, на которой был изображен молодой Эрнст фон Шмидт. Легкое австрийское произношение. Постоянная озабоченность матери на протяжении многих лет. То обстоятельство, что Селию в раннем возрасте отправили в частный пансион, подальше от дома, а потом и в Англию. Наконец та настороженность, с которой родители неизменно относились к любому новому человеку, появившемуся в Килфраш. И все же…

Морщась от отвращения, Селия вновь взяла в руки газету. Она узнала молодого эсэсовца, изображенного на снимке. Отцовские голубые глаза, орлиный нос, высокие скулы, точеный рот… и эта омерзительно-красивая форма со свастикой, служившая олицетворением всего самого жестокого и варварского.

Селии теперь было непонятно лишь одно: почему все это вышло на поверхность только сейчас? Почему перестало быть тайной по прошествии сорока пяти с лишним лет? Что произошло?

— Все это было так давно, — прошептала она. — О, Хьюго, разве такое можно пережить? Как ты думаешь, кто все это устроил?

— Не знаю, любимая. Первым делом, конечно, тебе нужно связаться с родителями. Они ведь не получают английских газет, не так ли? Их необходимо предупредить. В самом ближайшем времени все средства массовой информации спустят на них своих верных псов. Репортеры слетятся в Килфраш как саранча.

— Я не подумала об этом! — обеспокоенно воскликнула Селия. — Им необходимо переехать пока в какую-нибудь гостиницу. Спрятаться.

Хьюго помрачнел.

— Боюсь, твой отец на это не согласится. Он будет защищать свои сокровища.

— Что с ним будет, Хьюго?

— Пока что ничего, если ты говоришь о судебном преследовании. Но мне известно, что в настоящее время правительство пытается провести через парламент закон, который позволит ему задерживать лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений, и привлекать их к суду. Закон еще должен получить одобрение в палате лордов, так что пока твоему отцу нечего опасаться. Селия растерянно взглянула на него.

— Ты хочешь сказать, что если лорды проголосуют «за», папу арестуют и… будут судить? А если признают виновным, то посадят?

Хьюго сдвинул брови.

— Боюсь, что так, любимая. Твой отец, равно как и другие военные преступники, нашедшие себе после войны прибежище в Ирландии и Шотландии, предстанут перед судом. На настоящий момент, как я уже говорил, ему ничто не угрожает, но вопрос стоит весьма актуально. Лорды будут голосовать за принятие закона уже скоро. Мне это известно, потому что я сам должен буду это делать. Тот, кто организовал появление публикации в «Глоб», также, очевидно, был в курсе.

Селия невидящим взором уставилась в окно, за которым раскинулся серый гористый ландшафт. Статья в газете повлечет для всех них последствия, о тяжести которых они еще не догадываются. Для Колина и Иана в Итоне начнутся поистине мрачные времена. Местные забияки надолго лишат их спокойной жизни. Хьюго также придется нелегко на посту председателя «Гамильтоне», ведь на него будут показывать пальцем, как на зятя владельца краденых предметов искусства. А в отношении своей придворной службы в качестве королевской фрейлины Селия уже все решила.

Джеки повернулась на своей широкой постели и, задев рукой плечо Джеральда, тут же проснулась. Пробуждение было приятным. Она открыла глаза, увидела его, и на нее тут же нахлынули воспоминания о прошедшей ночи и об испытанном счастье. Словно почувствовав на себе ее взгляд, он тоже открыл глаза, губы его медленно раздвинулись в улыбке, и он проговорил хриплым со сна голосом:

— Доброе утро, любимая. Джеки подвинулась ближе.

— Доброе утро. Хорошо спал?

— Ага. — Он потянулся и обнял ее рукой за плечи. — А ты?

— Я всегда хорошо сплю, но ведь ты провел ночь в чужой постели, а с непривычки всякое бывает.

Она закинула свои тонкие белые руки ему за шею, приблизив к нему свое лицо.

— В чужой постели — да, но зато с близкой мне женщиной, — ответил он, нежно целуя Джеки в губы. Скоро он почувствовал в ней пробуждение желания и притянул к себе, ощутив прикосновение ее нежной груди. Исходивший от ее кожи тонкий запах напоминал аромат цветочных лепестков. Он щекотал ему ноздри, волнуя и возбуждая.

— Я так рада, что ты остался у меня на всю ночь, — прошептала Джеки.

— Как только получу развод, то стану проводить здесь все ночи подряд, — пообещал он. — До конца жизни.

Джеки пробежала рукой по его мягким волосам.

— Я люблю тебя, — просто призналась она.

Он снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй уже был более продолжительным, глубоким и исполненным страсти.

— Я тоже, — сказал он. — Ты даже не догадываешься, как сильно я тебя люблю. Представить себе не можешь. Я люблю тебя больше жизни, Джеки.

— Джеральд…

Она прижалась к нему еще теснее, желая раствориться в нем, вдыхать тот воздух, которым дышит он, стать частичкой этого человека, мысли о котором не оставляли ее с некоторых пор ни днем ни ночью.