Маги - Jordy Rivers

И как бы рано Ингрид не отправлялась на свои поиски, за половину дня, отведенного ей на путь в одну сторону, преодолеть эти безлюдные пространства, она не могла. Она не знала, зачем это делает. Просто ее душа рвалась вдаль. За пределы этого маленького Громальонского Королевства, похоронившего ее жизнь так внезапно. Ей хотелось знать, ей необходимо было знать, что в ее мире существует что-то кроме Долины с ее историей, что-то большее, чем Долина. Ей хотелось видеть, что где-то протекает другая жизнь. И люди живут. И они счастливы.

И знать не знают ничего о Гронге, Амальоне и произошедших в них событиях. И возможно, она сможет взглянуть на себя глазами какой-нибудь встреченной на новой земле незнакомки и увидеть просто молодую девушку, с короткими волосами соломенного цвета и серо-зелеными глазами. Просто молодую девушку. Которая ничего и никого не теряла. И у которой вся жизнь впереди. Полная радостей и улыбок.

Нет, она не думала сбежать. Просто убедиться, что такое возможно. Просто разок взглянуть на себя такими глазами.

Ричард же побывал в других странах. Где-то они были.

Эльмарен молчал. Ингрид несколько раз пыталась открыть туда портал, и каждый раз терпела неудачу. Будто и не было его никогда в ее жизни. Привиделось. Двадцать лет миражей. Ингрид знала, что ей туда не попасть, потому что молчал и голос в ее сердце, всегда говорящий с ней, олицетворяющий для нее ее мир. Голоса больше не было.

Амальонке все сложнее становилось верить в то, что ее мир нормальный. Что он не сломался. Что все так и должно было быть. И, честно говоря, она уже не верила. Она неслась в вышине на своем прекрасном крылатом звере навстречу ветру, лелея призрачную надежду обнаружить эту поломку и все исправить. И раз за разом терпела неудачу.

Вечером она возвращалась, покрытая той вездесущей пылью странствий, которая настигала ее даже в нескольких сотнях метров над землей. Белоснежная шерсть единорога покрывалась серовато-дымчатым налетом. По возвращению Ингрид вела его к Огненной Реке отмываться. Они слету ныряли в ее обжигающие ледяные воды. Единорог фыркал, усиленно работая ногами и смешно растопырив крылья, чтобы не намокали. Ингрид плавала вокруг него, не чувствуя холода, смывая с него въедливую пыль.

– Ты моя грязнуля! – ласково говорила она, уворачиваясь от тяжелых крыльев. Иногда даже смеялась.

Когда они были с единорогом вдвоем, мир кое-как походил на себя прежнего. Одиночество. Да, теперь это было ее спасением. Находится же среди людей амальонке было сложно.

Она не разделяла и не понимала их чувств. Они казались ей все чужими, неживыми. Да и как можно быть живым, когда твое сердце ровно бьется, когда оно не вырвано из груди и не реагирует на каждое дуновение ветра.

А потом они с единорогом возвращались в дом. А в доме все уже спали.

И хотя, как Ингрид казалось, судьба мира в долине была в ее руках, никто ее не караулил. И Филипп и Арун и даже Ричард знали, что Ингрид не сбежит. Что она выйдет в назначенный день и выберет себе спутника жизни, как это и было обещано Леониду.

Отец не пытался с ней поговорить. Его дочь стала другой. Он просто любил ее на расстоянии. И его примеру следовала вся семья. Они чувствовали ее присутствие в долине, когда вставали утром и садились завтракать. Место Ингрид пустовало. Как пустовало и место Дианы рядом с ней. Но первая точно была в долине. Они знали это, и этого знания пока было достаточно.

Неделя прошла.

Утром решающего дня Ингрид, как всегда по утрам, стояла в саду рядом со своим зверем, опустив руку ему на крыло. О чем-то задумавшись, она легонько вдавливала пальцы в его оперенье. Но невозможно было прорвать плотный перьевой фронт и зарыться глубже. Лишь на полногтя, там, где была пуховая часть.

Ингрид смотрела на поднимающееся над горизонтом солнце. Это мгновение принадлежало ей, и она им наслаждалась. Утренний сад был залит ласковым нежным ранним светом. Как раньше? Нет, не как раньше. Совсем не так. И мысли амальонки опять вернулись на круги своя.

Диана.

Но сейчас, как бы это ни было парадоксально, Ингрид поняла одну простую вещь. Диана никогда не уйдет. За эту неделю постоянных полетов, поисков, движения, желания убежать или хотя бы найти выход, неизбежности смирения и необходимости возвращаться, Ингрид узнала главное, что Диана всегда будет с ней. Внутри нее. Долина перестала быть «без Дианы». Диана была здесь. Рядом. Амальонка, наконец-то, стала ощущать этот мир именно так.

Она не видела ее. Не видела ее черных волос, развеваемых ветром, не видела горящих прекрасных синих глаз, не слышала ее глубокого голоса с насмешливыми нотками, не было и кольца на пальце. Но Диана была здесь. Рядом с ней.

И это знание стоило всего. Всего остального.

Поэтому когда на пороге появилась вся семья Фаридэ в расширенном составе вместе с Лейей, Ингрид, не дрогнув, не обронив и единого слова сожаления, отправилась вместе с ними в Гронг. Хотя голова у нее непривычно кружилась.

Сегодня на амальонке была простая белая рубашка, светлые хлопковые брюки, заправленные в высокие сапоги. Никаких нарядных платьев. Этот день не был для нее праздником, и притворяться она не собиралась.

Фаридэ оставляли своих животных в Амальоне, но единорог двинулся вместе с магами и никто не остановил его. Ингрид обняла животное за шею, прикоснувшись на мгновение лбом к его морде, и они вместе в тишине, нарушаемой редкими репликами кого-нибудь из родных направились в Гронг.

Арун был готов провести свадебные обряды для тех амальонцев и гронгирейцев, кто пожелает сегодня связать свои судьбы в главной часовне Гронга. Естественно, огненной часовне. Леонид отказался помогать ему, вопреки обычаю, но никто не возражал. Жителям долины хотелось наполнить предстоящие события искренней радостью. Угрюмая неприветливость, если даже не злость Леонида здесь была не нужна.

Единорог Ингрид остался во дворе. Амальонка не прашивала, что это значит. Ему она доверяла. Своему миру – не известно. Единорогу – да. По-прежнему. Поэтому она просто позволила ему вести себя так, как он того хотел. Сама же она вслед за своими родными направилась к месту бракосочетания.

Когда Фаридэ вошли в часовню, больше похожую на храм, Ингрид изумленно раскрыла рот. Все вокруг говорило об огне, превознося его и поклоняясь ему. Высокие своды всевозможных оттенков яростного разбушевавшегося пламени образовывали над головами несколько многоуровневых арок. Прозрачные стены, будто из затуманенного стекла, позволяли солнечным лучам проникать внутрь, раскрашивая пространство часовни в яркие мерцающие огненно-рыжие цвета. Сам воздух колыхался, дрожал, жил, дышал огнем. Это было страшно. Это было красиво. В этом воздухе сквозила и прорывалась наружу буквально из ничего огромная мощная сила. Неукротимое желание биться, сражаться и побеждать. Властвовать.