Музыкант (трилогия) - Геннадий Марченко

Сейчас тут было не столь многолюдно, причем общались посетители в основном на английском. Только из-за одного столика слышался диалог на великом и могучем, где двое мужчин довольно громко обсуждали какие-то радиовещательные дела и свободу слова в СССР. Один из них, чернявый, выделялся залысиной и своим нависающим над верхней губой носом, второй – обладатель посеребренных висков – напротив, был обычной славянской внешности.

– Пойдем туда, – кивнул Эндрю, поманив всех за собой к свободному столику в углу бара.

Не успели мы занять места, как тут же нарисовался официант, по виду вылитый половой. Выряженный, как и музыканты, в псевдо-русском стиле, с полотенцем через руку и аккуратным пробором на голове.

– Добрый вечер, леди и джентльмены! – на чистом английском обратился он к нам и тут же добавил. – Меня зовут Василий, сегодня я буду вас обслуживать. Что будете заказывать?

– У вас есть карта меню? – спросил я на русском, заставив официанта удивленно приподнять брови.

– Вас же Василий зовут, – перешел я на английский. – Значит, вы русский или потомок русских, должны понимать язык предков.

– Хм, – смутился официант, – на самом деле я Стивен, уроженец Суссэкса, и мои предки всегда жили на земле графства. А это имя мне придумал наш хозяин.

– Понятно, – ухмыльнулся я, глядя на откровенно веселившихся друзей. – Ладно, Бог с ним, с происхождением, что там с меню?

– Один момент!

Стив испарился, чтобы через полминуты нарисоваться снова. Теперь уже с большой красной папкой, на обложке которой была изображена символизирующая Россию игрушка – та самая матрешка, в честь которой и назвали харчевню… то есть бар.

Меню было так же на русском и английском языках. От борща и пельменей я отказался, потому что никто из нашей компании больше их не хотел. В итоге мы выбрали свиные ребрышки, грибы в сметане, соленые огурчики и помидорчики, квашеную капусту, и по моему совету расстегаи. Из напитков Эндрю решительно заказал бутылку русской водки, которую намеревался уничтожить с нашей помощью.

– Итак, за рождение новой группы! – поднял свою рюмку продюсер, когда мы разлили 40-градусную.

Чокнулись по русскому обычаю, опрокинули… Ничего так на вкус, и прошибает вдобавок. Все поморщились, Хелен прикрыла рот ладошкой, а несчастный Юджин закашлялся, на его глазах выступили слезы.

– По-моему, тебе одной рюмки хватит, – сказал я скрипачу, вытиравшему платком запотевшие линзы очков. – Эй, официант! Для молодого человека принесите что-нибудь безалкогольное. Клюквенный морс? Отлично.

Короче говоря, бутылку мы прикончили минут за пятнадцать, после чего Олдхэм заказал вторую. К тому времени несчастный Юджин уже сделал ноги.

После очередной рюмки я спросил Эндрю:

– Слушай, а почему бы вашей группе не придумать собственный символ?

– А что ты предлагаешь?

– Ну, например, оригинально смотрелись красные губы и высунутый между ними язык. Есть ручка или карандаш?

Карандаш нашелся, и я тут же на салфетке набросал хорошо знакомый всем поклонникам рок-музыки бренд, который тут пока еще никто не придумал. Честно говоря, не знаю, кто был его автором на самом деле, слухи ходили разные, но теперь, похоже, все лавры достанутся мне.

– Егор, не забыл, что собирался зарегистрировать свои песни? – напомнил мне после следующей рюмки Эндрю.

– Точно, завтра же отнесу тексты и ноты…

– Вот-вот, а то что я, буду с каждого концерта своих парней твои проценты высчитывать? Пусть этим занимаются те, кто за это деньги получает.

– Кстати, как дела у твоей подопечной Марианны Фэйтфул? – поинтересовался я у Эндрю еще спустя какое-то время.

О том, что он продюсирует еще и эту сексуальную девицу с ангельским голоском, я узнал не так давно. Услышав ее имя, порылся в памяти, и вспомнил – да, был такой персонаж, пересекавшийся с «роллингами», кое-что уточнил, оказалось, что ее главным хитом является песня «As Tears Go By», написанная для Марианны как раз Jagger&Co. Правда, в конце 60-х певица крепко подсела на наркоту и исчезла с музыкального небосклона.

– Девка совсем помешалась на красивой жизни, стала законченным шопоголиком, – криво ухмыльнулся Олдхэм. – Все, что зарабатывает – спускает на шмотки. Да и к «травке» неровно дышит. Пытаюсь ее образумить, но пока мало получается. Кстати, надо вас как-нибудь познакомить – она тоже интересовалась твоей личностью.

Тем временем «цыгане» завели «Платочек-летуночек», которую я когда-то слышал в исполнении Аллы Баяновой.

– Егор, у вас на родине все поют такие песни? – негромко поинтересовалась Диана.

– Это так называемый фольклор, дань истории России и других народов, населяющих мою большую страну, – объяснил я, косясь на пьяненькую Хелен. – То есть люди надевают старинные костюмы и поют такого рода песни. А есть эстрада, другие жанры, так что поверь, в СССР много чего интересного происходит в шоу-бизнесе. Кстати, не без моего участия, – это уже намек на свое недавнее прошлое.

А еще через рюмку я встал и решительно, почти твердой походкой, направился в сторону маленькой сценки, где на стойках стояли две гитары – музыканты сделали паузу и в полном составе ушли перекусить или перекурить. Взяв одну из гитар, под удивленными взглядами присутствующих уселся на высокий стул и объявил:

– А сейчас, уважаемые гости бара «Matreshka», прозвучит песня Владимира Высоцкого «Вцепились они в высоту, как в свое…»

Понятно, что без присущей только Высоцкому хрипотцы вещь звучит по-другому. Но если она исполнена с душой – можно простить это небольшое несовпадение. А я в тот момент был прилично поддатым, энергия из меня перла и требовала выхода.

«Вцепились они в высоту, как в своеОгонь минометный, шквальный…А мы все лезли толпой на нееКак на буфет вокзальный…»

Закрыв глаза, я что было сил надрывал связки, которые за почти два часа после окончания концерта более-менее восстановились и думал, что меня сейчас вышвырнут из бара пинками. Но отступать было поздно.

Закончив петь, я поставил инструмент на место. Хозяин гитары стоял рядом со сценой вместе с коллегами и «цыганкой», и они пялились на меня со странным выражением на лицах. К слову, не только они, но и другие присутствующие. И тут носатый, говоривший по-русски, зааплодировал. Его товарищ, чуть погодя, тоже. Через несколько секунд к ним присоединились и англичане, которые вряд ли что поняли из услышанного, но поддались стадному чувству. Мой столик не отставал, особенно старалась Хелен.

Я поднялся, чуть поклонился и вернулся на свое место. И тут же был перехвачен носатым.

– Позвольте представиться – Анатолий Максимович Гольдберг, руководитель Русской службы радиостанции Би-би-си, – по-русски сказал он. – Я стал невольным свидетелем вашего выступления, и был весьма, скажем так, впечатлен. Я слышал о Высоцком, но не знал, что у него есть такая пронзительная песня.

Может, есть, подумал я, а может и нет еще, он же ее как раз вроде в 65-м написал. В любом случае я уже представил ее как сочинение Владимира Семеновича, так что давать задний ход было поздно.

– У него есть много песен, с которыми вы еще незнакомы, они выходят, как говорится, самиздатом, – пояснил я.

– Весьма вероятно, – согласился Гольдберг. – А вас как зовут, можно узнать?

Я представился. Услышав мою фамилию, собеседник развел руками:

– Так вы тот самый Мальцев, что играет за «Челси»? То-то я смотрю, лицо знакомое… Я хоть и не являюсь большим поклонником футбола, но о ваших успехах наслышан. А вы еще, если мне память не изменяет, в Советском Союзе являетесь довольно-таки известным композитором?

– Нет, память вам не изменяет, – улыбнулся я. – Но я и здесь умудряюсь совмещать футбол и музыку. Сегодня, кстати, наша группа «Sickle & hammer» отыграла свой первый концерт в клубе «The Marquee», его даже телевидение снимало, на следующей неделе, может быть, и покажут.

– О-о, – протянул Гольдберг, – это уже интересно! «Серп и молот» в переводе… Мощно! Слушайте, Егор, если вас и впрямь покажут на ТВ, не стать вам гостем нашей передачи на радио?

– Почему бы и нет? Надо только выкроить время.

– Тогда вот вам моя визитная карточка… А у вас нет аналогичной? Жаль, тогда напишите свой телефон на салфетке, я постараюсь ее не потерять.

Короче говоря, из бара мы расползались в первом часу ночи. Я вызвался проводить такую же пьяненькую, как и я, Хелен, но мы почему-то направились в сторону моего дома. А утром я обнаружил ее в своей постели.

Вот же е… твою мать! Судя по пятнышку крови на простыне, этой ночью я лишил ее девственности. Смущенными чувствовали себя оба. Хелен по-быстрому собралась, чмокнула меня в щеку и ускакала в направлении ближайшей станции лондонского метро, а я сидел в трусах на краю постели, обнимая ладонями малость гудевшую черепушку, и думал, как я, скотина такая, мог изменить Ленке?!