Тоннель - Вагнер Яна

— Он доктор, — ответил за него лейтенант, просто чтобы ненужная болтовня про дипломы и факультеты наконец закруглилась.

— Еще лучше! — рявкнула инженерша. — Ребята, да у вас большое будущее в новом... — она пнула банку из-под батюшкиного «Бондюэля», — прекрасном... мире! — и тут взгляд ее упал на коробку с лекарствами и одноразовыми шприцами, которую лейтенант когда-то лично доволок до баррикады и которая тоже никому, между прочим, не пригодилась. Из коробки торчала початая бутылка «Столичной», закупоренная бумажной салфеткой.

Пацан из Газели дернулся и сделал попытку накрыть коробку руками, но инженерше плевать было на таблетки. Она схватила бутылку, зубами вытащила салфетку и сделала длинный глоток.

— Митя! — сказала она потом. — Митенька, только сейчас не тупи, ладно? Не вздумай сейчас тупить. Ты еще успеешь, если поторопишься. — Она вытерла рот ладонью и скривилась: — Фу, теплая.

Щеки у нее тут же порозовели. Инженер молчал, как будто не слышал, и все шло к тому, что «Столичная» вот-вот полетит ему в голову и дальше начнется совсем уже душная какая-нибудь семейная ебанина, но тут послышались чьи-то торопливые шаги и в проходе возник мордатый владелец УАЗа Патриот. Мокрый и весь красный, как будто бежал назад от самых дальних ворот. Ох, да чтоб вас, снова подумал лейтенант.

— Диплом забыл? — спросила румяная инженерша.

— Я за тобой, Очки, — сказал Патриот вместо ответа. — Короче, всех точно не пустят, так что давай это. План «Б» какой у нас?

— План «Б» у нас очень как раз простой, — сказала инженерша и снова хлебнула водки. — Прямо из одного пункта у нас план.

— Слушай, старлей, — перебил инженер из Тойоты, внезапно просыпаясь. — А где этот фургон с инструментами стоял, не помнишь?

Синий шахтерский микроавтобус вообще-то был не так уж отсюда далеко, и лейтенант действительно помнил зачем-то, где именно.

— Покажешь?

И пока лейтенант сочинял ответ, который позволил бы закрыть уже тему спасения раз и навсегда, не пугая при этом по возможности нимфу, маленький доктор у Форда, про которого все забыли, издал непонятный какой-то звук — то ли кашлянул, то ли икнул. А потом вдруг бухнулся на живот и резво пополз к инженеру прямо на четвереньках, как если бы собирался обнять его за ноги.

— Может, и не получится ничего, — нервно сказал инженер. Отступать ему было особо некуда. — Да скорей всего, не получится...

Но обниматься доктор не стал и все так же резво, не снижая скорости, прополз мимо, к Тойоте. Там он лег на асфальт, сунул руку под пыльное колесо и вытащил что-то. Вид у доктора сразу сделался абсолютно счастливый, он засмеялся и поднял свою находку к глазам. На пыльной ладошке у него лежала птица. Самая обычная птица, дохлая, с задранными кверху лапками. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 23:38

Несмотря на усталость, жару и пустой разреженный воздух, крестный ход из пятисот человек самого разного возраста и вероисповедания с вещами, провиантом и малолетними детьми добрался до Майбаха Пулман на удивление быстро. Едва ли не быстрее даже, чем отряд добровольцев, которых тремя часами ранее угнала туда коварная чиновница в синем — притом что ее отряд состоял исключительно из крепких мужчин и шли они налегке.

Решение явиться вместе, единым фронтом и требовать пропуска по справедливости — для полезных специалистов с семьями и, разумеется, для детей, для женщин, стариков и так далее — все пять сотен участников похода приняли солидарно и разделяли одинаково. Однако отстать от авангарда процессии все же никто не хотел, и потому вся она двигалась с одною и той же опасной скоростью и к цели прибыла почти одновременно, так что в конце пути представляла собою зрелище довольно жалкое. И тем не менее дошли все, никто не сдался и даже вещей не бросил. Так что, когда появился впереди тяжелый Майбах, а за ним в стене действительно оказалась дверь, по толпе прошел облегченный вздох — человек с разбитым лицом не соврал. И теперь уж, после стольких перенесенных страданий, заветная дверь должна была если не впустить всех сразу, то по крайней мере отреагировать на их прибытие и хотя бы распахнуться. Предъявить скрытые за нею сокровища.

Но она не распахнулась. Скучный прямоугольник, выкрашенный в цвет бетона, выглядел так, словно и не должен открываться, да и на дверь-то, если приглядеться, не особенно походил — не было ручки, за которую можно было бы дернуть, не было ни таблички, ни надписи, и даже замочной скважины не было.

— Ну, и чего мы ждем? — спросила владелица Лендровера. Щеки после долгой ходьбы у нее были красные, голос звучал неуверенно. — Постучать, наверное, надо?

Возникла некоторая пауза. Стучать почему-то никому не хотелось, и взгляды постепенно обратились на седовласого священника в черном, который, во-первых, все-таки прошагал во главе процессии целых два километра и даже среди атеистов приобрел за это время какой-то дополнительный вес, а во-вторых, по этой же самой причине стоял теперь ближе всех.

Представительный батюшка торопиться не стал. Сперва он откашлялся, разгладил платье и бороду и затем только протянул полную руку (на запястье блеснул золотой тяжелый хронометр) и трижды стукнул прямо в центр серого прямоугольника. Подождал чуть-чуть и стукнул еще. Звук вышел неожиданно слабый, едва слышный, словно дверь и правда была фальшивая, нарисованная на стене, и не было за ней никакого чудесного убежища, а такой же метровый слой бетона и желтая речная вода. А кроме жалкого этого звука, не случилось ничего.

Вот о чем за последний час никто, оказывается, не успел подумать — как быть, если дверь не откроется. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 23:40

— А в туалет куда тут сходить? — спросила мелкая цаца писклявым голосом.

Валера проснулся и вскинул голову. Белый страшный коридор на крайнем экране был по-прежнему пуст. Другие экраны оставались черными.

— Нельзя, — хрипло сказал Валера, потому что понятия не имел, где тут удобства, иначе давно вообще-то сходил бы и сам.

— Ну мне правда надо!

— А я что сделаю? Терпи!

Он глянул на часы и опять встревожился. Да что ж там у них такое?

— Мне очень-очень надо, — повторила Ася, хотя это была неправда. Ей просто ужасно хотелось выйти отсюда. Отыскать женщину в синем костюме и объяснить, что все получилось неправильно и что она, Ася, готова помогать, конечно, со списком и вообще, только сначала ей очень нужно увидеть папу.

— Сиди, говорят!

— Ну давайте посмотрим хотя бы тогда, — сказала Ася. — На секундочку, что там снаружи?

Про то, чего там творится снаружи, думать Валере было некогда. Заботило его то, что творилось внутри, в дальней комнате с койками. А точней — не творилось. И ладно б заботило — откровенно уже пугало. Но раньше, чем он успел сообщить девчонке, что место ее — двадцать пятое и что смотреть ей никуда не положено, она уже протянула руку и снова чего-то нажала.

— Ах ты!.. — возмутился Валера и забарахтался в кресле, но встать сразу не смог.

Вспыхнул еще один экран посередке, и на нем появился тамбур со скафандрами и новобранцы, все девять. Они сидели рядком у стены, раскидав ноги, и не шевелились, как если бы картинку поставили на паузу. Или как если б они были мертвые, понял Валера. Давно мертвые, потому что в тамбуре кончился, например, воздух. Ну точно, сломался и кончился, и в комнате с койками тоже, и последнее место, где можно еще дышать, — тут, возле пульта с экранами.

— Ну-ка, дай-ка я. — Он справился наконец с креслом и вскочил. — Жать куда тут? — но сам уже увидел ряд кнопок CAM 1, CAM 2, CAM 3 и дальше, до двадцати. Положил на них мокрые пятерни и надавил сразу на все.

Женщина из Майбаха лежала на спине с закрытыми глазами, дожидаясь, пока затянутая в целлофан койка перестанет раскачиваться под ней, как гамак. Голова все еще немного кружилась, но воздух был прохладный и чистый, пахло какой-то легкой дезинфекцией, и на минуту ей представилось, что она в поезде. Просто едет в поезде — например, в Питер, да, в Питер, за окном мелькает прозрачный осенний лес, на столике книжка и чай в подстаканнике, а главное — она в купе совершенно одна. А то и во всем вагоне.