Служитель египетских богов - Челси Ярбро

— Разве так можно? — Глаза Ласки подозрительно заблестели. — Нас всех поубивают? — внезапно спросила она.

Гюрзэн ответил не сразу.

— Только если мы забудем об осторожности. — Он тронул девушку за плечо. — Пойдем-ка в гостиную, подождем мадам там. Только сначала запри тут все двери.

Пока Ласка справлялась с заданием, монах молча ждал в коридоре и заговорил только по дороге к гостиной.

— Превосходно, — похвалил он. — Теперь мы знаем, что двери заперты, и так и скажем мадам.

— А если их кто-то вскроет? — встревожилась Ласка.

— До того как мадам вернется? — уточнил безмятежно копт.

— Да. Что, если двери окажутся открытыми? Что, если ваза пропадет, а вместе с ней и змея? Что тогда? — Голос ее зазвенел.

Гюрзэн не повел и бровью.

— Тогда мы будем знать, что преступник совсем не чужак, воспользовавшийся невнимательностью привратника. Это облегчит наши поиски. — Он приложил палец к губам. — Говори чуть потише. Мы ведь не хотим заранее всполошить противника, правда?

— Да, — сказала она без всякой уверенности в голосе. — Но как мы его найдем? Я хочу знать, чьих рук это дело.

— Я тоже, — сказал Гюрзэн, подходя к двери гостиной. — Я попрошу, чтобы нам принесли чего-нибудь подкрепиться. Мадам вернется не скоро, поэтому никому не покажется странным, что мы захотели перекусить.

— Да я и кусочка не смогу проглотить, — нахмурилась Ласка. — Боюсь, меня сейчас вытошнит.

— Что только порадует нашего затаившегося врага. Он решит, что ты перепугана и что точно так же перепугается и мадам. Нам нельзя выказывать слабость.

Горничная, сдаваясь, вскинула руки.

— Ладно. Поем. Раз ты считаешь, что это необходимо.

— Вот и умница. — Гюрзэн подвел Ласку к дивану и, когда она села, взялся за колокольчик.

Реннет, принесший поднос с острыми мясными закусками, медом и фруктами, держался с такой отменной учтивостью, словно обслуживал своих высокородных единоверцев, а не сомнительного происхождения христиан. Араб много кланялся и подчеркнуто быстро удалился из комнаты, явно показывая, что подслушивать не намерен.

— Он испугался, — констатировал удовлетворенно монах. — Сам сознает, что переступил черту дозволенного.

— Тем, что отказался помочь мадам? — уточнила Ласка, подтягивая к себе жареного ягненка, приправленного корицей и луком. — Думаешь, это его беспокоит?

— Именно так и я думаю, — кивнул копт. — Даже если ему не по нраву ее поведение, она прежде всего хозяйка, которой он служит, что накладывает на него определенные обязательства. Либо Реннет их выполняет, либо показывает всему свету, что недостоин занимать такой пост в приличных домах, особенно в европейских. Слухи расходятся быстро. — Он пробормотал молитву и принялся за еду.

Хозяйка виллы застала монаха и горничную за жарким спором. Копт выглядел несколько ошеломленно. У этой простой итальянской девчонки, оказывается, имелась своя точка зрения на то, как читать Новый Завет.

— Ну-ну, — улыбнулась Мадлен. — Я, конечно, приготовилась ко всему, но никак не думала, что попаду на теологическое собрание. — Она помолчала, потом пояснила: — Реннет меня предупредил. Ничего не стал уточнять, просто сказал, что в доме неладно. Не хотите что-либо добавить к его словам?

Ласка быстро глянула на Гюрзэна.

— Давай лучше ты, — взмолилась она.

Монах задумчиво оглядел свои руки.

— В доме обнаружена кобра, — сказал он и, увидев, как напряглась хозяйка, поспешил добавить: — Нет-нет, мадам, все живы-здоровы. Никто, по счастью, не пострадал. — Затем копт лаконично поведал обо всем, что произошло в гардеробной, закончив свой рассказ сообщением — Кобра, вернее, то, что от нее осталось, лежит на дне вазы в ваших покоях.

— Если она все еще там, — мрачно хмыкнула Ласка.

— С их стороны было бы глупостью ее выкрасть, — сказала Мадлен. — Не думаю, что за меня взялись дураки. — Она откинулась на спинку стула, задумчиво морща лоб, потом заговорила опять: — Что ж, надо взглянуть на змею и потолковать с Реннетом, хотя вряд ли от этого будет какой-нибудь прок. Нужно также поставить в известность судью, но сообщение не должно исходить от меня. — Мадлен покосилась на копта. — Возьметесь?

— Возьмусь, но лучше с этим бы справился Ямут Омат, — поклонился монах. — Он дружит с судьей, и…

— И оба они мусульмане, — договорила Мадлен. — Хорошо. Я постараюсь перекинуться с ним парой слов, когда соберусь к Риде. Если кобру подбросили не с его ведома, он, возможно, захочет меня поддержать. — Она сложила ладони лодочкой и поднесла их к лицу, потом опустила руки. — Обвинение в колдовстве… насколько это серьезно?

— Достаточно, если от него не отступят, — ответил Гюрзэн. — Колдуний тут принято забивать камнями.

— Забивать камнями, — повторила Мадлен, понимая, чем ей это грозит. Перелом позвоночника или пробитый череп способны оборвать ее жизнь точно так же, как и жизни обычных людей. — Понятно.

— Колдовство местные жители связывают с непривычными, не укладывающимися в их представления о мире вещами, — продолжал копт. — А в вашем поведении всего этого хоть отбавляй. Возможно, нам следует обсудить…

— Только не теперь, — перебила его Мадлен. — Я хочу осмотреть кобру. А потом я хочу сообщить о случившемся Бондиле — на тот случай, если провокация направлена против всех европейцев. Наверное, также стоит предупредить и англичан, и доктора Фальке.

— Кое-кому это может прийтись не по вкусу, — предостерег Гюрзэн. — Вашу активность сочтут подтверждением вашей вины и попытками вступить в сговор.

— Пусть так, — сказала Мадлен и решительно встала. — Ну, где же кобра? — нетерпеливо спросила она.

— Очевидно, дожидается вас, — обреченно вздохнул копт. — Сейчас покажу. Идемте.

Письмо профессора Рено Бенклэра, посланное из Парижа Жану Марку Пэю в Фивы.

«Уважаемый коллега! Получив ваше письмо от 10 января сего года, я, признаться, испытал немалое потрясение. Вы всегда казались мне молодым перспективным ученым, о чем заставляют забыть тон и характер письма. Заглазно обвинять в чем-то дурном руководителя своей экспедиции в любом случае не очень красиво, но, даже оставив за скобками этику отношений, я не могу не сомневаться в правдивости ваших слов. Вы утверждаете, что мэтр Бондиле бесстыдно присваивает себе результаты чужих, в том числе и ваших, трудов. Но где же тому доказательства? Ваши личные полевые заметки, простите, тут в счет не идут.

Вы также пишете, что профессор переправляет кое-какие древности состоятельным попечителям экспедиции. Это, конечно, прискорбно, но едва ли дает основания усомниться в его изыскательской честности. Традиция делать регулярные подношения в виде мелких, не представляющих научного интереса вещичек местным судьям и другим крупным чиновникам существует давно, и направлена она, между прочим, на то, чтобы вы без помех могли заниматься своей работой. Подозревать профессора Бондиле в продаже ценных находок с целью личного обогащения просто нелепо. Он видный исследователь Египта и уважаемый в академических кругах человек. Станет ли такой человек ради сомнительных благ рисковать столь замечательной репутацией? Нам представляется — нет.