Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов

class="p1">– А могу я спросить, к чему все эти вопросы?

– Видите ли, Алексей, тут оказались затронуты некоторые… эээ… деликатные моменты, – спокойно произнес Дмитрий Анатольевич. – Мы должны во всем разобраться.

Меня вдруг охватила злость. «Знаю я ваши “деликатные моменты”! – подумал я. – Сначала убили Манюченко, потом Любомирского, потом Толубеева, а теперь кого убьете – меня?.. “Чистильщики”, так вас, кажется, называют? Прячете концы в воду! Ну и черт с вами! Все равно не стану я играть в эти игры!»

И я уже открыл было рот, чтобы сказать Гиренко какую-нибудь дерзость, но в этот момент вдруг все кончилось.

– Хорошо, – сказал Гиренко, давая понять, что на этом его вопросы о Лейне и Любомирском закончились.

– Теперь снимите наручники?

– Сейчас-сейчас. Еще немного.

Гиренко встал и прошелся по комнате.

– На самом деле нам с вами давно надо было увидеться и поговорить, – произнес он, глядя куда-то в окно.

– О чем же это?

– Как я уже сказал, между нами существует некоторая связь.

– По-прежнему не понимаю.

– Можно даже сказать, что мы близки…

– Близки? Ну, это, знаете ли, уже слишком…

– Да-да, я всегда полагал, что мужчины, которые спят с одной и той же женщиной, – немного братья…

Я обомлел. Мой мозг сопротивлялся, но осознание наступало неотвратимое, как оргазм. Но только ощущение было совсем не такое приятное.

– Я – муж Алины.

«Митя!!!»

Мысли в голове у меня взметнулись и закружились, как сухие листья, подхваченные порывом ветра. Я вспомнил голую Алину, склонившуюся над коробкой с прадедовыми бумагами. «Будь осторожен», – сказала она.

– Ее фамилия – Завьялова… – сказал я и тут же почувствовал, насколько глупо это прозвучало.

– Она не захотела менять фамилию, а я не настаивал, – спокойно пояснил Гиренко.

– И что же, Алина вам все про нас рассказывала? – спросил я с кислым видом.

– К сожалению, не все, – сказал Гиренко сурово. – Между мною и Алиной установились не совсем обычные отношения…

– Вот как?

– …Ей дозволено встречаться с другими мужчинами. В разумных пределах, разумеется…

– Какие же пределы вы почитаете разумными?

– Эти отношения… на стороне… не должны ставить под вопрос наш брак. Мужчины приходят и уходят, а семья остается. Вы понимаете?

– Пытаюсь.

– Так вот, одним из главных условий Алининой сексуальной свободы является полная открытость. Она должна рассказывать мне все, что у нее происходит с другими мужчинами. В подробностях.

– Так вы, видимо, удовлетворяете свою потребность в контроле…

– Возможно. Когда вы появились в жизни Алины, все поначалу шло как обычно. Она рассказывала мне о ваших встречах…

Я снова почувствовал себя человеком, который оказался без трусов в людном месте.

– …Но в какой-то момент я почувствовал, что она не до конца откровенна со мной и что ситуация вышла из-под контроля…

– Мы нарушили правила? – я подчеркнул это «мы». – Поколебали гомеостатическое равновесие Вселенной?

– Именно! И это заставило меня удвоить бдительность. И я с сожалением узнал, что Алина не выполняет условия соглашения. Она делала недопустимые вещи…

– Какие, например?

– Например, она осталась у вас ночевать. Она спала с вами. Это запрещено! На ночь она всегда должна возвращаться домой!

«Бедные мы, бедные! – подумал я про нас с Алиной. – Теперь-то я понимаю, что конспирация твоя, Аля, была совсем нелишней. Только все оказалось напрасно, твой муж-психопат обложил нас со всех сторон!»

– Она очень смешно шифровалась, – усмехнулся Гиренко.

– Смешно?

– Думала, что умело все скрывает, а на самом деле нет. Если женщина влюблена, это нельзя скрыть. А она в вас влюблена. Вы знаете об этом?

– Полагаю, что да.

– А вы? Вы влюблены в нее?

Голос Гиренко звучал спокойно. Но спокойствие это мне совсем не нравилось. По мне, лучше было бы, если б он орал и тряс у меня перед носом пистолетом. Но отступать мне было некуда, юлить и уворачиваться я не посчитал возможным.

– Да, – сказал я. – Я люблю ее.

– Это хорошо, – заявил Гиренко.

– Что хорошо?

– Все хорошо. И то, что любите, и то, что не врете. Алина – замечательная женщина, которая, безусловно, заслуживает того, чтобы ее любили…

– Вы что, совсем не ревнуете?

– Я? Почему вы так решили? Ревную, да еще как! Когда я узнал про ваши «тайны», первым моим желанием было убить вас обоих.

– И что же вас остановило? – поинтересовался я. – Холодная голова или чистые руки?

Гиренко посмотрел на меня с интересом.

– Вы все-таки не нахальничайте, Алексей! Не забывайте, что в моих силах причинить вам серьезные неприятности…

– Простите, это была шутка не лучшего вкуса. Но объясните, наконец, чего вы от меня хотите?

Гиренко ничего не ответил. Он сделал несколько шагов по комнате и встал у меня за спиной. Это было неприятно. Я представил, как он достает из кармана пистолет. Не заигрался ли я? Но никаких подозрительных звуков, похожих на передергивание затвора, я не услышал. Полковник сделал несколько шагов в сторону, и я услышал, что он пошире открывает балконную дверь. Постояв пару минут у меня за спиной, Гиренко вернулся на свое место.

– Что, убьете меня? – спросил я.

Вопрос этот прозвучал жалко, но, черт возьми, мне хотелось знать.

Гиренко задумчиво посмотрел на меня.

– Вообще-то это было бы логично, – сказал он таким голосом, от которого у меня мурашки побежали по спине. – Это решило бы многие проблемы. А кроме того…

Полковник поднял вверх указательный палец.

– …В этом была бы своего рода литературная аллюзия. Вы ведь их так любите… К герою приходит совершенно незнакомый человек и заказывает ему реквием, и бедный Моцарт умирает…

«Начитанный, гад!» – подумал я.

– Но я вас успокою, – продолжал Гиренко. – Вас не убьют.

Страх улетучился, уступив место легкой обиде. Я, значит, все-таки хуже Любомирского? Не так опасен?

– Видите ли, за вас заступились самым возмутительным образом, – усмехнулся Гиренко.

– Кто же это?

– Люди, чье мнение для меня важно.

– Назовете имена ходатаев?

– Пожалуйста. Первый – известный вам Борис Ростиславович Кончак-Телешевич. Патриарх и хоругвь, так сказать… Диковинный старик! Я, знаете, сам его слегка побаиваюсь. Никогда не знаешь, что там творится у него в голове. Известно ли вам, что в середине 70-х он пытался покончить с собой?

– Не-ет…

– Представляете? Работал, как обычно, в лаборатории, переливал что-то из пробирочки в пробирочку, а потом – раз! – и вколол себе какую-то дрянь. И натурально стал умирать. Еле откачали… Это, кстати, случилось вскоре после того, как скончалась Ариадна Павловна Заблудовская… Так вот. Видимо, любезный Борис Ростиславович по-прежнему считает себя кем-то вроде члена вашей семьи, местоблюстителем прадедушки. Слушайте, а может, он и правда ваш родственник? Настоящий. Вдруг они с Ариадной Павловной все-таки того?.. Что об этом говорят семейные хроники, Алексей?

Мне совершенно не хотелось