Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев

чертой подчеркнул каждое слово. Потом написал так же крупно: «Гидроэлектростанции, тепловые электростанции на торфе и сланцах». Потом в том же столбце: «Турбины (Металлический завод) и генераторы («Электросила»)». Снова подчеркнул сипим.

«Турбины и генераторы мы должны научиться делать. За ними — будущее энергетики! Мы, ленинградцы, должны обеспечить оборудованием тяжелую индустрию, освоить строительство блюмингов. Ижорцам это дело под силу».

Он крупно вписал в столбик: «Блюминг», с удовольствием подчеркнул.

«Мы намечаем строительство заводов-гигантов: тракторных, автомобильных, авиационных, оборонных. Для них потребуется дорогостоящее оборудование, которого не накупиться за границей. Значит, необходимо наладить массовый выпуск металлорежущих станков».

Он вписал в графу: «Станки».

«Съезд поставил грандиозную задачу — провести коллективизацию в деревне. В этом деле ленинградцы тоже должны сыграть одну из главных ролей. Нам на первых порах предстоит обеспечить колхозы и совхозы тракторами.

В столбце появилось новое слово: «Тракторы».

«Так. Хорошо. Допустим, что тракторы мы освоим. Начнем хорошо пахать. Но ведь земля не будет родить, если ее не удобрять. А навоза не напасешься. Нужны удобрения. Надо поддержать идею ученых о разработке хибинских апатитов. Говорят, запасы их огромны. Можем обеспечить суперфосфатом всю страну».

В столбике появилось еще слово: «Апатиты».

«Что же еще? Конечно, сразу всего не осмыслишь... А каучук! Ведь без него ни автомобили, ни самолеты не сдвинутся с места. Надо всеми силами помогать Лебедеву. Дать помощников, построить опытный завод».

Вписав в столбик: «Каучук», он закурил.

«Чтобы реконструировать старые заводы, построить новые цехи, создать новые производства, потребуются люди: инженеры, техники, квалифицированные рабочие. Их же надо готовить, учить. И не только для себя — для всех новостроек страны».

Он размашисто вписал: «Технические институты, техникумы, курсы».

«А где будут жить эти новые тысячи, десятки тысяч людей? Надо же строить дома, рабочие поселки, целые кварталы жилых домов. Без этого не обойдемся». В столбике появилось получившее широкое распространение слово: «Жилье».

«Пожалуй, на сегодня хватит. Пора ехать на Путиловский — я обещал выступить на партийном собрании. Да еще надо успеть перекусить...»

Перечитав список, он положил его в стол, но, подумав, достал и подсунул под стекло. «Этот список главных дел должен быть всегда перед глазами...»

2

Киров не замечал, как летело время. Да и когда было замечать! По всем предприятиям города и области шло составление пятилетних планов. Потом началось их обсуждение. Каждую неделю, а иногда и по два, по три раза приходилось выступать на разных собраниях с докладами и речами. Бывать на заводах, в деревнях.

Кирова почти не видели дома. Приезжал поздно и почти всегда уединялся в своем кабинете, сидел за книгами.

Как-то Мария Львовна заглянула к нему:

— Сережа, скоро двенадцать, а ты еще не пил чаю.

— Сейчас дочитаю «Желтого дьявола» и приду.

— Почему ты вдруг обложился Горьким?

— Как, разве я не говорил? Завтра же Алексей Максимович приезжает в Ленинград. Я буду его встречать.

— Вот как! Нет, не говорил... На этот раз, может быть, пригласишь его к нам?

— Едва ли... Он многое хочет увидеть, повидаться с друзьями.

— Жалко, Сережа. Ведь Горький и мой любимый писатель. Я до сих пор помню твои статьи о Горьком в «Тереке»... А чай стынет, Сережа.

— Хорошо. Сейчас иду...

Горький приехал в Ленинград двадцать седьмого июня. Киров встретил его на Московском вокзале, отвез в гостиницу и препоручил работникам Ленсовета. Ему самому хотелось побыть с Горьким, но не позволяли дела.

Только через десять дней они встретились снова. И на этот раз не разлучались до вечера...

Киров вернулся домой с заходом солнца.

— Что так поздно, Сережа? — встретила его в передней встревоженная жена. — Ждала к обеду. Сегодня у нас первые грибы... Ты хотя бы позвонил...

— Не мог, извини, Маруся. Сегодня целый день с Горьким. Возил его на Балтийский завод.

— Ну, что он? Как выглядит?

— Как и в прошлом году: большой, сутуловатый, я перед ним, как подросток.

— Я серьезно, Сережа, а ты шутишь.

— Да правда же. Он очень высокого роста. Говорит глухим басом, по-нижегородски окая.

— Что же он рассказывает?

— Он больше расспрашивает и очень внимательно слушает. Даже иногда записывает, правда бегло и быстро.

— О чем же вы говорили?

— Кажется, обо всем... На Балтийском спускали на воду два новых корабля-лесовоза. Он залюбовался! Действительно, картина величественная!.. Очень заинтересовался. Разговаривал с рабочими и инженерами. Спрашивал, за сколько времени построили. Какие еще строим суда, и многое другое... Даже прослезился...

— Ну, а он-то, Горький, что же он говорил?

— Говорил, что испытывает большую радость, что увидел снова родину, которая преображается на глазах. Видно было, что он счастлив по-настоящему...

3

Вступил в свои права новый, 1930 год — второй год пятилетки.

Киров его встретил не в домашнем уюте у нарядно украшенной елки, а за Полярным кругом, в дощатом, заметенном снегом бараке геологов, около мрачной горы Кукисвумчорр. Его привела сюда, на Кольский полуостров, в суровую мончетундру, мечта о чудесном камне, имя которому — апатит.

В первый день нового года в том же дощатом бараке Киров проводил совещание с геологами, где обсуждался вопрос о закладке в Хибинах первого апатитового рудника. Намерзшись, наголодавшись, намучившись в этом безмолвном краю, за долгие студеные месяцы истосковавшись по родным и близким, они говорили о будущем Хибин, об их значении для сельского хозяйства, но их слова отдавали мончетундровским холодом. Не зажигали, не воодушевляли, не вызывали желания остаться здесь, на этой важнейшей для страны стройке.

«Устали мончетундровские исследователи, — подумал Киров. — Очень устали. Измучились. Их можно понять. Здесь, на пронизывающем ветру, и медведь-то, пожалуй, не согласится жить, а убежит куда-нибудь в таежные дебри».

Дождавшись, пока выскажутся все, он попросил слово и вытащил из кармана затрепанный блокнот.

— Вы хорошо говорили, товарищи. Но не совсем верно. Вам представляется, что построим мы рудник, разобьем вокруг бараки и будем добывать апатиты. А Хибины так и останутся медвежьей берлогой. Нет, дорогие товарищи. Через каких-нибудь пять лет вы не узнаете этого места. Здесь вырастет крупный апатитовый комбинат и красивейший, залитый огнями город Хибиногорск — столица кольского Севера!

Разве не в таком же медвежьем углу Петр Великий ставил Петербург? Вспомните-ка Пушкина:

По мшистым, топким берегам

Чернели избы здесь и там,

Приют убогого чухонца;

И лес, неведомый лучам

В тумане спрятанного солнца,

Кругом шумел...

Вот и здесь по