Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры - Владимир Трухановский

Однако достаточной нормализации отношений не получилось, русофобия не исчезала, и царь Николай решил отправиться в Англию самолично, поговорить с английскими министрами прямо и откровенно и урегулировать спорные вопросы раз и навсегда на основе равной выгоды для обеих сторон. Ему казалось это разумным и справедливым, а раз так, то практичные англичане наверняка пойдут на такую договоренность. Это часто встречающееся у людей, обладающих неограниченной властью, убеждение в результативности личной дипломатии, уверенность в неотразимости их обаяния, прямоты, откровенности и аргументации.

24 мая 1844 г. российский канцлер и министр иностранных дел граф Нессельроде поразил и удивил английского посла в Петербурге Т. А. Блумфильда, сообщив ему, что император Николай 12 часов назад выехал из столицы и направился в Лондон. Для посла это было большой неожиданностью. Правда, в январе на балу в Зимнем дворце Николай между прочим бросил послу, что он хотел бы посетить Англию, где не был с 1817 г., когда провел там некоторое время, будучи наследником престола. Подобный неопределенный разговор состоялся и в Лондоне, когда Бруннов на банкете сказал, что в обозримом будущем царь может посетить Англию. В ответ премьер-министр Пиль предложил тост «за вечную дружбу между Великобританией и Россией». Вообще у государственных деятелей, дипломатов и журналистов в большом ходу слово «вечное». Им как бы невдомек, что в мире нет ничего вечного, что еще древние греки знали, что все течет и все изменяется в этом непрерывно меняющемся мире. Часто слова о вечной дружбе демонстративно произносятся, когда в действительности дело дрянь. Тост Пиля — яркий пример подобного употребления этого выражения. Но все это были как бы случайные зондажи, за которыми не последовало ни определенных сроков визита, ни согласования программы пребывания царя в Англии, что является обязательной процедурой в подобных случаях.

И вот 24 мая посол Блумфильд слышит, что царь в сопровождении графа Орлова и графа Адлерберга уже на пути в Англию. Николай вел себя подобным «непротокольным» образом умышленно. Ему хотелось приехать в Англию неожиданно для англичан, чтобы они не успели основательно подготовиться к его приему. Возможно, играли роль и соображения безопасности: ведь в Англии было много эмигрантов-поляков, крайне озлобленных против царя. Николай рассчитал, что у Блумфильда нет практической возможности сообщить о его приезде в Лондон до появления его там. Со своей стороны Николай направил курьера к Бруннову, который должен был прибыть на место не раньше и не позже 30 мая. Курьер вез сообщение, что император высадится в Вулвиче в субботу 1 июня. Таким образом, англичанам предоставлялось 48 часов на приготовления и размышления.

Николай пожелал нанести визит инкогнито. Для всех он был граф Орлов, и только королева, ее ближайшие министры и Бруннов знали, кто скрывается под этим именем. Бруннов, опытный служака, прибыл в Вулвич 31 мая на случай, если царь что-либо изменит и его, посла, может не оказаться при встрече. Но Николай действительно сошел на английский берег с датского парохода ночью 1 июня. Тут же подали карету, и через час он уже был в Лондоне.

Королева распорядилась приготовить для высокого гостя апартаменты в Букингемском дворце, но Николай поехал в русское посольство, где и остановился. Когда он устроился, было уже далеко за полночь, но он потребовал перо и бумагу и написал письмо принцу-консорту, супругу Виктории, с просьбой сообщить, когда королева примет его, причем, чем раньше, тем лучше. Письмо подлежало вручению немедленно, и Альберта пришлось будить практически ночью. Для англичан это выглядело «как необдуманный и грубый поступок». Только после этого император решил отдохнуть.

Бруннов приготовил для царя роскошные апартаменты, но Николай, подчеркивая, что он ведет спартанский образ жизни, заявил, что он будет спать на кожаном матрасе, набитом соломой. Он возил этот тюфяк во всех путешествиях. Каково было удивление слуг в резиденции, а затем в Виндзоре, когда он переехал в замок, где пребывала Виктория, и продолжал там спать на соломенном матрасе.

На следующий день Николай встретился с принцем-консортом в посольстве и отправился на ленч к королеве в Букингемский дворец. Условились, что он будет жить в Виндзоре. 3 июня, до отъезда в Виндзор, царь со свитой направился на Бонд-стрит и в известной ювелирной фирме «Мортимер и Хант» заказал бриллианты и драгоценности на 5000 фунтов. Затем побывал в зоопарке.

Николай, конечно, знал, что в Англии он пользуется репутацией царя-самодержца, подавляющего любые демократические тенденции не только у себя в стране, но и, где можно, за ее пределами. На его счету было подавление восстания декабристов с последовавшими массовыми репрессиями, подавление восстания в Польше в 1830–1831 гг. и революции 1848 года в Венгрии. Поэтому царь старался держать себя демократично, был, за одним исключением, в штатском костюме, посещал места, где присутствовало много людей, с которыми он стремился запросто общаться. Он дважды присутствовал на скачках в Аскоте: один раз с принцем Альбертом, второй — с королевой. Он активно общался с участниками заездов в загоне для лошадей и произвел сильное впечатление на жокеев, заявив, что будет давать 300 гиней ежегодно, пока царствует, на особый приз на скачках в Аскоте. Николай дал деньги на завершение работ по сооружению мемориала адмирала Нельсона и на памятник Веллингтону. В наши дни никто из туристов и англичан, посещающих Трафальгарскую площадь, не знает, что мемориал частично сооружен на русские деньги.

Герцог Девонширский организовал на своей вилле эффектный праздник в честь русского царя. Присутствовала масса людей, конечно, все — знать. Один историк в 1975 г. писал, что «Николай двигался среди гостей с дружеским, открытым видом, и это во многом увеличивало его популярность среди тех, с кем он встречался». А. И. Герцен заметил, что и в начале 60-х годов аристократические «старушки вспоминали атлетические формы императора Николая, победившего лондонских дам всего больше своими обтянутыми лосинами — белыми, как русский снег, кавалергардскими облегающими панталонами». Да, он сумел улучшить отношение к себе своим открытым, «демократическим» поведением, широко общаясь с народом, если под народом понимать английскую знать. Его поведение свидетельствует, что он учитывал нравы и порядки страны, в которую приехал, где были свои демократические традиции, отсутствовавшие в тогдашней России.

25-летняя Виктория встретила Николая с недобрым чувством, но, конечно, не показала этого. И на настроения двора воздействовала русофобия. Подчеркивается, что королева вначале относилась «крайне отрицательно к визиту», но затем «на нее произвели сильное впечатление достоинство, любезность и такт императора». В письме своему дяде в Бельгию Виктория рисовала портрет Николая: «Он безусловно поразительный человек. Все еще очень привлекателен. Его профиль красив. Его манеры в высшей степени достойны и изящны… он весь внимание и вежливость… Он человек, с которым очень легко установить контакт и общаться…» Но «он редко улыбается, а когда улыбается, то выражение лица не становится счастливым… Выражение его глаз страшное».