Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов

настегивал лошаденку кнутом, она дергалась во все стороны и не могла свезти саней.

— Ах, мать честная… — сказал извозчик, поправив шапку, и, повернувшись, посмотрел с сомнением на седока, потом покачал головой и сел.

— Что ж ты сел-то? Ну тебя, братец, я слезу лучше, — сказал толстый человек.

— Постой, постой, сейчас сил наберется и стронется. Ведь вот племя-то проклятое. И снегу никакого нету, а он скребет. Вишь, вылизал. Чтоб у него, окаянного, все печенки перевернулись!

— Что там стали-то? — кричали сзади, где уже набралась целая вереница саней. — Трамвай, что ли, дорогу загородил?

— Какой там трамвай, туша какая-то едет, лошадь прямо из сил выбивается, стронуть не может.

— Какая туша?

— Да седок очень тяжелый.

— Ах, сволочи!

— Эй, дядя, что ж ты угорел? — сказал, подойдя, милиционер.

— А что?

— «А что?» — сажаешь-то таких по этакой дороге.

— А что ж мне с голоду, что ли, подохнуть, когда на меня все такие наваливаются, уж другого нынче такого везу. Вот жизнь-то окаянная!..

— Окаянная… а ты по себе бы дерево рубил. Видишь, какая дорога, а наваливаешь сверх меры. Вот штрафовать вас, сукиных детей, за истязательство животных.

— Что ж мне весы, что ли, с собой возить? — сказал угрюмо извозчик.

— Весы… а на глаз-то прикинуть не можешь? Ведь из него три человека выйдет. Движение-то вот остановил все. Ну? Чего моргаешь-то?

— Я тут ни при чем, с седока спрашивайте.

— С седока… Пешком-то не могли оба пройти?

— А кто ж со мной поедет-то, если я буду всех пешком приглашать. Эй, мол, дядя, не хочешь за рублевку до Страстного рядом с санями пройтись? Выдумывать-то мастера. Вы б вот лучше не велели дворникам до мостовой скалывать.

— Они поступают на основании распоряжения, а ты должен сообразоваться, таких чертей не возить.

— Вот черт-то: сел посередке и запрудил все, — говорили сзади.

Около саней с толстым человеком собралась толпа. Все стояли в кружок и смотрели на него, как смотрят на вагон, сошедший с рельс.

— Где ж ему по камням ездить. Для него особую дорогу насыпать надо.

— Ты бы снежку-то под него подсыпал, — крикнул кто-то дворнику, — ведь все равно стоишь, ничего не делаешь.

— Тут подсыплешь, а дальше опять камни. Что ж, я за ним по всей Москве с лопаткой и буду бегать?

— Таких на вес бы принимать. Да норму определить: как против нее пуд лишнего, так вдвое драть. А то ежели их по головке гладить, они так расплодятся, что все движение в городе остановят. Вишь, вон, сколько народу ждет, а он сидит, как будто не его дело, — говорили кругом. — У, сволочь… Прямо все сердце переворачивается.

— Э, ну тебя к свиньям, — сказал толстый человек, вылез из саней и, сунув извозчику рублевку, пошел пешком.

Лошадь сразу тронулась. Движение возобновилось.

— Вот все дело и было в нем, а дворники тут ни при чем, — сказал милиционер.

— Что это тут было-то, — спрашивали задние, поравнявшись с толпой, которая все еще стояла и смотрела вслед толстому человеку.

— Что было… вон черт пошел! Как сел поперек дороги, так и запрудил все.

— По такой дороге всех людей на зиму взвешивать бы надо. Как больше, скажем, пяти пудов, так из Москвы к чертовой матери.

[1925]

Заколдованные деревни

На заседании волостного исполкома решено было начать самую решительную и жестокую борьбу с непрекращающимся злом — курением самогона.

— Какого им лешего нужно, не разберешь, — сказал председатель, — и развлечения всякие, и грамотность вводим, и народные дома. Наконец даже и тридцатиградусную стали гнать, а они все эту отраву хлещут.

— Слаба и дорога, — сказал негромко кто-то из членов, — с нее больше на двор пробегаешь, с этой тридцатиградусной-то.

— Что там?

— Да это я тут с товарищем… Этой две бутылки надо пить, а той, первача, одной хватит… — проговорил тот же голос, но уже тише.

— Без ошибки. — ответил его сосед.

— Так вот, товарищи, — продолжал председатель, — все эти недели борьбы ни черта не стоят. А надо сорганизовать тройку да отправить инкогнито. А то объявишь неделю, а они все, сукины дети загодя попрячут, а там опять пошла музыка.

— Правильно. Да надо Федора-ямщика взять, он все эти гнезда знает, сразу разыщет.

— Оно, положим, их разыскивать нечего, — сказал председатель, — что ни изба, то гнездо, небось у самого… — председатель не договорил, оглянувшись при этом по сторонам, как бы смотря, нет ли посторонних. — А тут, главное дело, с поличным захватить, и ежели пьяный, то прямо везти в волость, мы с ним тут распорядимся. Особливо надо приналегнуть на деревни Семеновское и Стрешнево: сколько туда ни посылали, все им как с гуся вода — гонят по-прежнему, да и только.

— Туда надо самых надежных послать, а то там прямо чертовщиной какой-то пахнет.

Выбрали трех членов исполкома и послали.

— Товарищ Матюшин, — сказал председатель, стоя на крыльце, в то время как члены тройки садились в сани и запахивали тулупы, точно партия охотников, выезжающих на волчью облаву, — товарищ Матюшин, главное дело, старайся с поличным захватить, и, ежели пьяный какой попадется, сейчас же его на этих лошадях отправляйте сюда, а сами оставайтесь там, чтобы время не упускать. А ты, Федор, показывай им места, и как наберется партия пьяных, так клади в сани и волоки сюда.

Ямщик, сидевший на облучке в тулупчике с подвязанным воротником и ждавший, не оглядываясь, когда усядутся, повернул голову к председателю, высморкался, утер полой нос и тогда уже сказал:

— Ладно, потрафим.

— Трогай.

— Спасибо тепло оделись, а то бы в поле прохватило, — сказал второй член, угрюмый человек с большими усами.

— Градусов двадцать будет.

— Это ежели по Реомюру мерять, товарищ Матюшин, — сказал третий член, маленький человек в шапке с наушниками и с удивленно приподнятыми бровями, — а по Цельсию еще сильней будет.

— Черт их возьми, — продолжал второй член, — сейчас бы сидеть в теплой комнате, а тут изволь… И отчего это, скажи на милость, такая гадость и так развелась, что сладу никакого нет? Ведь понимает человек, что вред себе и государству делает, а отстать не может. В чем тут причина?

— Не может, — повторил председатель тройки.

— Невежество, товарищ Матюшин, — сказал третий член, — ведь он пьет самодельщину, а того не соображает, что она, как не очищенная от посторонних примесей причиняет вред для здоровья.

— Ну, да теперь здорово взялись за это дело. Скоро