Воровские гонки - Игорь Христофоров

- Точно - нету стекол!" - мысленно удивился он. Босс не соврал. И это открытие как-то сразу расслабило его. Топор почувствовал, что дело не такое уж сложное, что все идет так или почти так, как сказал Босс, а Босс вообще никогда не ошибался. Таким уж он, видно, родился. Наверное, родился бы таким Топор, не стал бы лазить по чужим квартирам.

С подоконника он сполз очень медленно. Никогда в жизни он не делал ничего столь медленно. Даже дышал и думал вроде бы

медленнее, чем обычно.

Предательский хруст стекла омертвил его тощую фигуру. Целую минуту Топор не дышал. И ничего за это время не услышал, кроме тикающих часов на стене кухни. Они были, видимо, электронными, потому что шли как-то странно, рывками. А может, время вообще шло в этой квартире странно, рывками. И дыхание возвращалось необычно. Он вбирал воздух легкими глотками, хотя обычно после такой задержки дышал не хуже загнанного бегуна.

Квартира упрямо молчала. Глаза, привыкнув к полумраку, обнаружили кусочки линолеума, не укрытые осколками стекол, и Топор медленно, рывками двинулся по ним. Время, живущее внутри квартиры, не разрешало двигаться иначе.

Перед глазами стоял план квартиры, нарисованный на бумаге рукою Босса, и он передвигался скорее по этому плану, чем по квартире. Уже без хруста миновал кухню, коридорчик со встроенным платяным шкафом по правую руку, заглянул в зал.

На диване белело под простыней крупное мужское тело. Призрак гномика испарился, но ощущение ненависти осталось. Почему-то казалось, что спящий бородач именно сейчас придумывает способ убийства Жанетки. Прямо во сне. У Топора уже бывало, что он во сне придумывал такое, на что никогда не решился бы при дневном свете.

Пальцы до боли в суставах стиснули нож.

"Голова. Плечо. Ноги, - про себя определил части тела Топор. - Голова. Плечо. Ноги".

Прыгнул к простыне и с замаха вонзил нож чуть ниже уровня плеча. Нож вошел слишком мягко. Слишком неестественно.

Что-то хрустнуло за спиной. Боль заставила топора вскинуться, но он тут же забыл, что хотел обернуться за хруст. Он забыл обо всем сразу и снопом упал на простыни с воткнутым в них ножом.

В спине Топора торчала рукоять почти такого же ножа. Только ручка была красивее - из цветных пластмассовых полосок.

Лунная полоса косо легла на его спине, и красная полоска вспыхнула, словно огонь поминальной свечи.

Глава шестьдесят третья

СИНЕЕ И БЕЛОЕ - ЦВЕТА СМЕРТИ

Звонок был слишком нетерпеливым.

- Опять телефон? - спросонья спросила Жанетка.

- Что?! А?!

Жора Прокудин сел на изжеванной, уменьшившийся до размеров полотенца простыне и с трудом проморгал из глаз остатки сна.

- Иди. Телефон звонит, - из дальнего угла комнаты приказала Жанетка.

Она была совершенно не видна. Белела лишь простыня, и оттого чудилось, что разговаривает тоже простыня.

- Ну ты что, не слышишь?! Иди! Это - Топор!

- Это - дверь, - поправил Жора и влез обеими ногами сразу в деревянные джинсы.

- Значит, Топор у двери, - не сдавалась она.

- Я дал ему ключ, - огрызнулся Прокудин и, сладостно ощутив, что выиграл, прошлепал к двери.

В глазке на выгнутой лестничной площадке стояла тетка с лицом

Шварценегера и прической Шарон Стоун, то есть как бы без прически

вообще. Жора Прокудин внимательно изучил белобрысые волосенки на

мужественной голове местной почтальонки и все-таки открыл.

- Здрасти, - сквозь щель обозначил он свое дружелюбие.

- Табе пакет, - грубо ответила она. - Распишися.

Голос соответствовал лицу. Хотя лицу настоящего Шварценегера не соответствовал.

- Какой пакет? - не понял Жорик и щель оттого не увеличил.

- Бундероля, - с профессиональным презрением пояснила она. Распишися...

- Я не жду никакой бандероли.

- Мое дело - принесть...

- А откуда она?

- Отседа... Из Москвы... местная...

- А ты откуда родом?

- Неча хамить!.. Бери, а то в мусорку зашпулю! У меня таких, как ты, дополна!

- Большая бандероль? - почему-то подумал он о бомбе.

- Махонькая. На...

Она сунула прямо в щель действительно небольшой сверток темно-коричневой крафтовой бумаги. Сантиметров десять длиной. Сантиметра три шириной. На бандероли нечастыми буквами был написан адрес именно этой квартиры, а адресатом значился "Георгий Прокудин". Жорик уже и не помнил, когда его последний раз называли по имени, указанному в паспорте.

Обратный адрес - нечто люблинское, далекое, неуютное - ничего ему не сказал. Фамилия была написана вовсе не печатными буквами и ничего в ней нельзя было разобрать, кроме первой буквы "Т". Крупной, но корявой "Т".

- Распишитеся! - боком сунула в ту же щель тетка-почтальонша листок с шариковой ручкой.

Безобразным росчерком, вовсе не похожим на его подпись, Жора Прокудин косо провел по листку, нервно сунув его назад, и ручка, выпав из его пальцев, звонко цокнула по кафелю площадки.

Он захлопнул дверь, не став досматривать сцену с поднятием ручки, прошлепал в комнату и сказал в сторону белой простыни:

- Ты когда-нибудь была в Люблино?

- Чего?

Вынырнувшая из белого головенка с перепутавшимися волосиками выражала крайнюю степень удивления. Но и Жора, разглядев ее, тоже в свою очередь очень удивился.

- Слушай, а как ты при таких куцых волосах делаешь крутые прически?

Она без слов швырнула в него пудреницей. Как человек, целых шесть месяцев в свое время ходивший в школу бального танца, Прокудин изогнулся, будто исполнял пасадобль, и пластиковая коробочка, пролетев в сантиметре от спины, долбанулась в стену. На серый паркет посыпалось нечто розовое и пахнущее цветами.

- Язва ты, Жорик! - подтянула она простыню к подбородку. - Такого, как ты, ни одна девка не полюбит!

- А у меня брифинг большой, - улыбнулся он. - Полюбит.

- Все равно язва!

- Значит, ты шиньон на волосы цепляешь?

- А тебе что?

- Да так... Я думал, у тебя и вправду вагон волос на башке...

- А это не твое дело!

- Вот вы, бабы, обманщицы! Еще покруче меня! Губы красите, ресницы тушью увеличиваете, ногти наклеиваете... Теперь еще и шиньоны...

- Дурак ты, Жорик! Это же все для вас, мужиков.

- Чтоб соблазнились?

- А для чего живем?

- Слушай, а вдруг это и вправду бомба? - вспомнил он о крафтовом пакетике.

- Что - бомба? - не поняла она.

- Да вот какую-то бандероль почтальонша принесла. Сладким пахнет. Бомбы пахнут сладким?

- Распакуй.

- Может, это Босс хохмит? Вызвал Топора и до сих пор не отпускает...

- Дай я открою!

- А если рванет?

- Такая маленькая?

- Откуда я знаю, какие бомбы бывают?! Может, и рванет...

- Отвернись! - потребовала она.

- Это еще зачем?

- Я оденусь!

- А ты голая спала?!

- Я всегда голышом сплю! Отвернись!

Жора Прокудин послушно выполнил приказ, но в плохом зеркальце, криво висящем на стене, голую Жанетку со спины все же понаблюдал. Внутри шевельнулось что-то старое, почти навеки забытое. В нем еще почему-то был запах бензина, и он, невидяще глядя на крошечную бандерольку, потянул ноздрями воздух квартиры. Бензина в нем не было, но в голове качнулось что-то действительно уже прочувствованное, и он вспомнил: погоня, "жигули", синее лицо Топора на коленях у Жанетки. Да, именно тогда ему захотелось спасти вовсе не Топора, а Жанетку, и эта странная, неожиданная для него жертвенность до того удивила сейчас Жору Прокудина, что он обернулся.

- Я же просила! Не поворачивайся! - прижала она к голой груди тряпошный комок.

- Из... звини, - промямлил он и ушел на кухню.

Крафтовый сверток тянул к себе и страшил одновременно. Больше всего хотелось позвонить Боссу, но он запретил это делать. И тогда Жорик, скрепив сердце, надорвал пакет. В кухне осталась тишина.

Он переступил с ноги на ногу, и липкий пол дважды всхлипнул. Как будто кто плакал за стеной.

- Ну что там? - появилась в коридорчике Жанетка. - Дай сюда! Ты даже посылки открывать не умеешь!

Она рванула бумагу не вдоль, как Жора, а поперек, и из пакета на пол упало нечто похожее на футляр для губной помады.

Присев на корточки, Жора этой же бумажкой чуть повернул предмет и сразу ощутил зашевелившиеся на голове волосы. Слова застряли где-то далеко-далеко. Чуть ли не в желудке.

- Что это? - не разглядела близорукая Жанетка.

- Па-а... па-а... па-алец, - все-таки вытащил нужное слово из груди Жора Прокудин.

И сразу заныло сердце, будто слово он достал из самой его серединки.

- Чего? - не поняла она, но не нагнулась.

Обрывком крафтовой бумаги Жора подсек палец, встал вместе с ним и заметил еще одну деталь:

- Смо... мотри - бу...буква "жэ" на фа... фаланге... Это же...

- То-олик!

Охнув, Жанетка зажала ладонью рот, сквозь помутневшие глаза посмотрела на посиневший ноготь и узнала этот ноготь. Больше ей ничего не требовалось. Вытатуированная полгода назад буква 2ж" уже была лишней.

- Люблино... Люблино, - положив палец на подоконник, стал пятиться от него Жора. - Лю... Я знаю... знаю ту улицу, что... что на обратном адресе... Это... это адрес Лю... Люблинского кладбища...