Странник. Зима Мира - Пол Андерсон

Но когда Инил эн-Гула, агент из Фальда, сказал, что он иногда посещал по делам дом Доньи и может провести имперских солдат в ее сад, Сидир лично возглавил отряд, приказав, чтобы ничему не было причинено никакого вреда. Он нашел разумное объяснение: такие добротные строения могут послужить базой для дальнейших операций. А потом он ночью нашел огромную постель, на которой наверняка она спала…

Он ходил по ковру зала, где на стенах, расписанных таинственными фресками, висело туземное оружие, где были ее любимые вещи, книги, лампы, вазы, чаши, безделушки. Сквозь огромные окна внутрь проникали солнечные лучи. В теплом воздухе комнаты стоял едва заметный запах кожи, которой были обтянуты подушки кровати. Все здесь напоминало о ней. Она до той последней ночи, когда хотела перерезать ему горло, не открывала своей души. Как жаль, что он не умеет читать по-рогавикиански.

«Я не могу здесь оставаться, — напомнил он себе. — Я вообще не должен был сюда приходить. Работа в штабе должна завершиться прежде, чем я двинусь в поход..; до того, как ветер прерий выдует из меня эту навязчивую идею… и если мы не выступим в поход в ближайшее время, то нам лучше отложить все на следующий год. Летом дорога в Рунг слишком трудна, а зима рано наступает в этой стране ледников».

Он надеялся, что это вторжение принесет Престолу не только небывалые трофеи, не только отрежет врага от основных источников металла. Сможет ли боевой дух пережить такое поражение? И сам он — неужели его возрожденное стремление к победе не в силах следовать идее великого похода? Он уже чувствовал еле заметную неуверенность в войсках, хотя не было ни послаблений в дисциплине, ни мягкости во время проведения боевых операций, но все реже и реже раздавался смех, все чаще и чаще солдаты проявляли излишнюю осторожность, и, гуляя инкогнито по лагерю по ночам, он слышал, как многие говорили об оставленных домах…

«Тогда чего ради я здесь торчу?

Нет! Я отправлюсь к Ягуарам, потому что это возможность лицом к лицу встретиться с крупными силами рогавикианцев, и я могу узнать там хоть что-нибудь полезное. А потом я направлюсь прямиком обратно в Фальд.

Хотя, если Донья находится среди них…

Нет!»

Сидир ударил кулаком в ладонь, повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Через час он уже был в пути.

Они ехали быстро по широкой, выбитой копытами тропе, бежавшей на запад вдоль реки Сталльон, параллельно колеям, которые оставили за многие столетия колеса повозок — Тропе Солнечных Псов, главному торговому пути, пересекавшему землю, совсем незначительную по сравнению с огромными размерами Империи. Гонец без труда нашел ее в лунном свете. Казалось, он совсем не устал; да и охрана не отставала от него — их подогревала мысль, что наконец-то они вступят в честный бой, а не попадут в какую-нибудь засаду и ловушку. Утро тоже бодрило. В головокружительной вышине неба плыли маленькие облачка, и там пели жаворонки. Сверкала вода, густой камыш качался на берегах, из воды выпрыгивали рыбешки, ослепительно, как сабля, сверкая в солнечном свете. Вокруг зеленела трава, вместе с прохладой от жаркого солнца деревья источали приятный аромат. А в двух милях поодаль спокойно паслось стадо каких-то диких животных.

«Страна Доньи».

— Эх, — воскликнул один из стражников, когда они остановились, чтобы дать отдых своим коням. — Когда они сдадутся, я бы поселился прямо здесь, вот на этом самом месте. Какое я бы ранчо построил!

— Погоди продавать то, что у тебя есть в Баромме, дружище, — посоветовал ему гонец. — Как я думаю, на земле северян нельзя будет селиться еще десять лет.

— Почему?

— Из-за туземцев. Из-за чего еще? Пока не умрет самый последний из них — самый последний, не исключая даже грудных младенцев — нам придется опасаться их.

— Ха, а теперь послушай…

— Нет, это ты послушай. — Гонец поднял палец. — Не думай, что я хочу тебя оскорбить, но ты ведь провел большую часть времени в гарнизоне, верно? Я же — на полях сражений. Так что я отлично изучил их.

— Им не выстоять, — сказал другой стражник. — Я участвовал в Хозенской кампании. Черт, да какие из вас солдаты, если вы не сражались против тысячи размалеванных дьяволов, готовящихся к смертельной атаке! А три года спустя я чудесно проводил время с самой хорошенькой темнокожей малышкой из всех девушек, которые когда-либо украшали травяную хижину. Мне было жаль, когда я уезжал оттуда.

— Что ж, я расскажу вам о местных женщинах, — сказал гонец. — Если вы схватите одну, то ставьте к стенке и стреляйте.

— Да они что, такие злючки…

— Пожалуйста, дайте же мне досказать? Кроме того, чему я сам был свидетелем, я слышал рассказы многих людей. Местные женщины — настоящие дикие кошки, они никогда не откажутся от попыток убить вас. Приставь нож к ее горлу, и она сама бросится на лезвие, вопя, что рада умереть, если сначала сможет выцарапать вам глаза. Бейте ее, сажайте в клетку — или обращайтесь с ней хорошо, как с королевой — все равно она будет драться. Свяжи ее, но когда будешь ее седлать, она лбом разобьет тебе нос и вонзится зубами в твою плоть. Единственный способ — это лишить ее сознания или связать так, чтобы она не могла пошевелить даже мизинцем. Но какое тогда от этого удовольствие? Словно у тебя труп, верно? Сэр, — возвал гонец к Сидиру, — не могли бы вы привезти на кораблях несколько приличных шлюх из Арваннета?

Стражник запустил руку в распущенные кудри и сказал озадаченно:

— Но ведь все — торговцы, все-все — говорили о туземных шлюхах, которые готовы были развлекаться с любым мужиком.

Гонец сплюнул.

— Мы захватчики. В этом вся разница. Привить культуру северянке — все равно, что приручить скорпиона. Нам придется уничтожить всех их.

— А что скажет Главнокомандующий? — спросил капрал.

Сидир слушал их и все больше мрачнел.

— Это свирепый народ, — растягивая слова, ответил он.

— Впрочем, я тоже видел войны и я изучал прошлое. Нации часто клянутся, что будут сражаться до самого последнего человека. Но такого никогда не происходит. Ведь никто из них никогда не говорил, что будет сражаться до самой последней женщины или ребенка. — Он встал с земли, где сидел, скрестив ноги. — Ну, а теперь продолжим путь!

К вечеру они прибыли к месту осады, расположенному в нескольких милях от реки. На площади размером с плац-парад ярусами возвышался холм, имевший блочную структуру из бледно-желтого известняка. Пустое пространство вокруг него само говорило о том, что здесь случилось. Солдаты унесли убитых и раненых после повторных неудачных атак. Время от времени на несколько секунд между двумя монолитами показывалась чья-то голова; иногда сверкал на солнце обнаженный клинок. Но ничто не нарушало тишину, которой была окружена эта скала. Под этим бескрайним небом почти не слышно было шума, создаваемого осаждавшими войсками, а лязг оружия и хлопки развевавшихся знамен казались чем-то далеким.