Весь Хайнлайн. Вне всяких сомнений (сборник) - Роберт Хайнлайн

Буквы должны быть большими; ему была доступна лишь передняя часть тела. Поэтому много не напишешь. Это должно быть очень простое предупреждение. Если бы его мозг был в полном порядке, то он, может быть, более умно сформулировал свое предостережение — если бы был в порядке…

Через некоторое время он покрыл свою грудь и живот рубцами татуировки, которой не постыдился бы и вождь бушменов. К тому времени он исхудал, и кожа его была нездорового цвета; рубцы отчетливо выделялись на ней.

Его тело нашли в Тихом океане португальские рыбаки, которые не смогли разобрать послание, но передали тело в портовую полицию Гонолулу. Там тело сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и похоронили. Отпечатки пальцев отождествили в Вашингтоне, и Уильям Эйзенберг, ученый, член множества научных обществ, один из достойных представителей рода homo sapiens, второй раз был официально признан мертвым, добавив к истории своего исчезновения новую загадку.

Неповоротливый механизм официальной переписки сработал и сообщение об обнаружении тела Эйзенберга оказалось на рабочем столе капитана Блейка, в одном из портов Южной Атлантики. Фотографии тела были приложены к отчету. Там же было короткое официальное письмо, в котором говорилось, что, поскольку капитан имел отношение к этому происшествию, эти материалы направляются ему для ознакомления и возможных комментариев.

Капитан уже в десятый раз рассматривал фотографии.

Вытатуированное послание было видно вполне отчетливо:

«БЕРЕГИТЕСЬ — ТВОРЕНИЕ ПРОДОЛЖАЛОСЬ ВОСЕМЬ ДНЕЙ»

Но что же это означало?

В одном он был уверен — этой татуировки не было у Эйзенберга, когда он исчез с «Мэхена».

Этот человек прожил достаточно долго после того, как его утащила шаровая молния, — это было очевидно. И он что-то узнал. Но что? Ссылка на первую главу Книги Бытия не осталась незамеченной капитаном; но непонятно было, что из этого следует.

Он снова уселся за стол и продолжил начатую фразу в черновом варианте рапорта, адресованного Бюро: «… послание, нанесенное на кожу, скорее добавляет таинственности в это происшествие, а не проясняет его. Я вынужден заключить, что шаровые молнии Лагранжа и Столбы каким-то образом связаны между собой. Патрулирование вокруг Столбов не должно прекращаться. Если будут разработаны новые методы изучения природы Столбов, то их следует применить. К сожалению, я не могу предложить что-либо еще…»

Он встал из-за стола и направился к маленькому аквариуму, закрепленному на кардановом подвесе. Постучал пальцем по стеклу, чтобы вывести из оцепенения двух золотых рыбок. Заметив уровень воды, он обратился к стюарду: «Джонсон, аквариум опять налит доверху. Патра опять чуть не выпрыгнула!»

— Сейчас сделаю, капитан, — стюард вышел из буфетной с миской в руке. («Не понимаю, зачем Старику эти поганые рыбы. Он ими совсем не интересуется — я же вижу».) Вслух он сказал: — Эта Патра не хочет там оставаться, капитан. Вечно пытается выпрыгнуть. И она не любит меня.

— Что ты говоришь? — мысли капитана были уже далеко от золотых рыбок; он снова размышлял о загадке Эйзенберга.

— Я говорю, что рыбка не любит меня, капитан. Пытается укусить меня за палец каждый раз, как я чищу аквариум.

— Не говори глупостей, Джонсон.

ИНОЗДЕСЬ

ИНОЗДЕСЬ

© М. Пчелинцев, перевод

Из статьи в «ИВНИНГ СТАНДАРТ»:

УЧЕНЫЙ УКЛОНИЛСЯ ОТ АРЕСТА.

В МУНИЦИПАЛИТЕТЕ НАЗРЕВАЕТ СКАНДАЛ

Профессор Артур Фрост, вызванный для допроса в связи с таинственным исчезновением из его дома пятерых студентов, не менее таинственно исчез сегодня сам из-под носа полицейского наряда, посланного для его ареста. Сержант полиции Изовски заявил, что профессору уже помещенный в тюремный фургон, словно испарился оттуда при обстоятельствах у приведших полицейских в полное недоумение, Окружной прокурор Карнес назвал рассказ Изовски абсолютно нелепым и обещал подробно разобраться со всей этой историей.

— Послушайте, шеф, я же ни на секунду не оставлял его одного!

— Чушь! — ответил шеф полиции. — Ты пытаешься убедить меня, что уже засунул Фроста в фургон, а сам чуть задержался — поставил ногу на подножку и вытащил блокнот, чтобы что-то там такое записать. А когда поднял глаза — его уже не было. Ты что, надеешься, что присяжные в это поверят? А может, ты надеешься, что в это поверю я?

— Ей-богу, шеф!

Изовски явно был в отчаянии.

— Я же действительно задержался на секунду, чтобы записать.

— Записать что?

— Да там одну вещь, которую он сказал. Я говорю ему: «Слушайте, док, а чего бы вам самому не рассказать, куда вы их спрятали. Ведь ясно, мы найдем их — дайте нам только время». А он смотрит на меня, странненько так смотрит — то ли видит меня, то ли нет — и говорит: «Время… а, ну конечно же, время… да, если дать вам время — вы найдете их. Там». Ну я и подумал, что это — важное признание, и остановился, чтобы записать. Так ведь я стоял у единственной двери, через которую из фургона можно выйти. И я же не недомерок какой, я вроде как всю дверь закрываю собой.

— Закрываешь, закрываешь. Это, пожалуй, все, на что ты годишься.

В голосе шефа звучали горечь и безнадежность.

— Слушай, Изовски, одно из двух — либо ты был пьян в стельку, либо малость тронулся. А может, тебе кто-нибудь в лапу сунул? Во всяком случае то, что ты мне тут наплел, — чистый бред.

Изовски был честный полицейский. И не был он ни пьяным, ни сумасшедшим.

Семинары по спекулятивной метафизике доктор Фрост проводил по пятницам. Четыре дня назад участники семинара, как всегда, встретились вечером у него дома.

— А почему бы, собственно, и нет? — говорил Фрост. — Почему время не может быть и пятым, а не только четвертым измерением?

Ответил ему Говард Дженкинс — рассудительный, довольно упрямый студент физического факультета.

— От предположения, конечно, вреда не будет, только сам вопрос бессмыслен.

— Почему? — обманчиво мягким голосом спросил Фрост.

— Бессмысленных вопросов не бывает, — вмешалась Элен Фишер.

— Правда? А куда девается дырка, когда съешь бублик?

— Не мешайте ему, пусть ответит, — прервал разгорающийся спор Фрост.

— И отвечу, — согласился Дженкинс. — Почему не ответить? Люди так уж устроены, что воспринимают три пространственных измерения и одно временное. Существуют дополнительные измерения или нет — такой вопрос не имеет для нас смысла, ведь нам все равно не узнать этого, не узнать никогда. Все эти рассуждения — просто довольно безобидный способ убить время, вроде ковыряния в носу.