Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович

— Меня считать не надо! — равнодушно заметил Дарзиньш. — Я на камлание не могу пойти как член партии.

У нас есть свои партийные камлания. Тоже иногда с жертвоприношениями.

— А кому лучшие куски жертвы достаются? — пошутил Вася.

— Секретарю парткома! — отшутился Дарзиньш. — Мой лучший враг и худший друг.

— Когда пойдем, до обеда, или после? — уточнил Васильев, вызвав насмешливый смех.

— Какой обед, когда после камлания наедитесь жареного мяса вволю! — сказал Дарзиньш. — И мне принесете. Обожаю жареную оленятину.

Игорь оглядел себя и представил, с каким недоумением и с какой жалостью будут смотреть на него все присутствующие на камлании. Тюремная роба была задумана явно не Версаче, скорее, какой-то тифозной мышью.

Дарзиньш перехватил его взгляд и сказал:

— Вася, вы с Игорем почти одного телосложения, в отличие от моего теловычитания. Одолжи своему подопечному спортивный костюм на представление. Да-да, — кивнул он удивленному Игорю, — образцы произведений шаманского ума, волнуемого воспаленным воображением, это целые мистерии, в которых заклинатели духов являются действующими лицами и которые отличаются большим драматизмом. Еще у древних монголов времен Чингиз-хана и его преемников шаманы являлись во всем блеске своего могущества: они были жрецами, врачами и прорицателями. Правда, участие шамана в празднестве в качестве жреца, жертвоприносителя, являлось второстепенным, производным, не составляющим сущности шаманства.

— А что главное в шаманстве? — поинтересовался Игорь.

— Быть хорошим прорицателем! — пояснил Дарзиньш. — Но и хороший врач имеет заслуженный успех у народа. Ама будет сегодня не только гадать, но и лечить, в основном. Традиционная медицина успеха здесь не имеет. Качество наших врачей-троечников, наших провинциальных медицинских институтов оставляет желать лучшего. Достаточно взглянуть на нашего лагерного эскулапа, который лечит по книге. Чем не шаман! Прочитает медицинское песнопение и думает, что от звуков его голоса больной тут же выздоровеет.

Вася отлучился на время и принес Игорю спортивный костюм, почти не ношеный, который был чуть великоват Васильеву, но не так, чтобы висеть мешком, не в обтяжку.

Зато Игорь с его отросшим «ежиком» на голове — надо было бы постричь голову, но Игорь не решался, а Дарзиньш словно и не замечал, негласно он дал команду Игоря не стричь, — и в цивильном костюме, пусть и спортивном, стал похож на вольного человека.

Дарзиньш отправился в поселок первым, чтобы предупредить Аму о прибытии двух зрителей и спросить высочайшего позволения, а Вася с Игорем двинулись уже вслед за ним, через несколько минут, чтобы не давать повода врагу Дарзиньша, его заместителю, писать очередную цидулю в руководящий орган.

Поселок тоже стоял на берегу реки, чуть ниже по течению, и был, на первый взгляд, довольно большим, но поскольку чуть ли не треть помещений в нем занимали склады, где хранилось все, от продовольствия до бронетранспортеров и боеприпасов, то собственно жилых помещений было не так уж и много.

Дом начальника колонии можно было узнать сразу. Он был единственным, имевшим сплошной и высокий забор из базальтового бруса, который изготавливала каменоломня, и тяжелые ворота из лиственницы, изрезанные сплошным растительным орнаментом, очевидно, выполненным тем же умельцем, что делал и другие поделки для начальства.

Дарзиньш не участвовал в постройке дома, но пользовался им по праву.

И Аме он был очень удобен: высокая каменная стена отхватила от тайги хороший кусок березовой рощи, словно специально созданной для камлания. Может быть, это было не последним аргументом в пользу ее выбора Дарзиньша в качестве сожителя.

Вася с Игорем зашли через открытую калитку и обомлели: в той части березовой рощи, что отхватил каменный забор, расположилась интересная публика, все в национальных одеждах, с детьми, такой небольшой табор, только не цыганский.

— Это из зверосовхоза! — понял Вася. — Сплошная дискредитация партбилета шефа. Публика живописная, но дикая, дикая!

— Это они подарки каме приволокли? — спросил Игорь, кивая на живых парнокопытных.

— Это жертвенные животные! — солидно пояснил Вася. — Их будут убивать мучительно и долго. А потом мясо съедят, как и голову, так что мы с тобой сегодня попируем. Может, я вот ту туземочку еще приласкаю, — добавил он, кивая на молоденькую девушку, не сводящую удивленных глаз с мощной фигуры Васи. — Как только стемнеет.

Они поднялись по крыльцу и постучались в дверь. Дверь тут же распахнулась, и на пороге показалась, молодая и очень красивая женщина с огромными черными глазами, не присущими нациям с раскосыми глазами. Игорь, едва взглянув на них, сразу же в них и утонул, унесясь куда-то в глубины космоса.

Вася, очевидно, был с нею знаком, потому что сразу же поздоровался и сказал дружески-непринужденно:

— Ама, Виктор Алдисович разрешил нам спросить у вас разрешения поприсутствовать на камлании.

— Иди в рощу! — низким бархатным голосом ответила Ама. — Ты прост, как дерево! И потребности у тебя такие же: сосать жизненные соки отовсюду.

Вася обрадовался и поспешил отправиться к туземцам, пока Ама не передумала.

Но Ама на него уже не обращала никакого внимания. Она во все глаза смотрела на Игоря, а у него появилось такое ощущение, что она читает, как по раскрытой книге, в его душе, считая информацию с его мозга получше любого сканирования.

— Я сегодня не хотела предсказывать! — сказала она Игорю. — От меня ждут врачевания.

— Вы — доктор? — глупо спросил Игорь, сразу же позабывший обо всем, что ему рассказывал Дарзиньш.

— Я — врач, изгоняющая злых духов, овладевших больным, а потому и причиняющих саму болезнь. Войди!

Игорь вошел в горницу и увидел, что Ама готовится к началу камлания: на полу стоял большой ящик, наполненный различными камешками, кремнями, тряпками, громовыми стрелами, неподалеку лежал большой мешок из войлока, из которого выглядывали войлочные идолы самого различного вида.

У стены стоял на крепких ножках мангал, доверху наполненный углями, играющими багровыми сполохами. От них еще вился синеватый дымок, потому, наверное, и форточка у окна была открыта.

Но первое, что сразу же бросилось в глаза Игорю, был бубен. Он лежал на столе той стороной, с которой был обтянут кожей, давая возможность хорошо рассмотреть его обод шириною в ладонь, круглой формы, и две поперечины, укрепляющие полость бубна. Вертикальная поперечина была из дерева, расширялась на конце вверху в виде человеческой головы, а внизу образовывала развилок, напоминающий человеческие ноги. На голове четко были намечены глаза, нос, губы, подбородок. Горизонтальная поперечина была из металла, скорее всего из чистого железа, потому что была совершенно черной и без признака ржавчины. На железной поперечине, на пруте, были прикреплены железные погремушки, Значительным числом, а на правой и левой сторонах от головы деревянной поперечины были прикреплены небольшие саблевидные подвески, по внешнему виду из серебра. Еще на железном пруте были навязаны связки узких полосок материи. А на самой коже бубна Игорю удалось рассмотреть какие-то рисунки, сделанные красной и белой краской.

Ама заметила неподдельный интерес Игоря к бубну и, взяв его со стола, стала коротко рассказывать обо всем, что, по ее мнению, могло представлять для него интерес:

— Этот бубен был в моей семье всегда, со времени появления шаманов среди людей. Главный шаман Чингиз-хана посредством этого бубна общался с духами и предсказывал великие победы величайшего полководца всех времен и народов. Но кроме силы, вызывающей духов, бубен имеет силу носить шамана в поднебесный мир и в подземный, где находится повелитель царства мертвых Ерлик. Видишь деревянный стержень? Это — бар. А железный — криш, тетива. На пруте погремушки — кунгру. Число кунгру может быть большим или меньшим, смотря по званию кама. Число их указывает на количество «чалу», духов, которыми владеет шаман. Ты видишь, что кунгру заполнили почти весь криш.