Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович

Она мгновенно сняла с себя меховой кафтан с металлическими побрякушками, накидку из меховых змей, тяжелую рогатую шапку. Затем она едва заметным движением стянула с Игоря тренировочные спортивные штаны вместе с трусами и, накрыв его с головой своим широким и свободным платьем, овладела им.

Игорь, ощутив возле своих губ ее упругую и молодую грудь, машинально стал ее ласкать, ощущая руками такое же молодое и упругое тело, совершенно не потное, что справедливо было бы ожидать, видя, сколь яростными были ее движения в танце камлания.

Игорь изошел с такой болью, что стон сам вырвался из его груди. Было такое ощущение, что, начиная от мозгов, из него выкачали всю энергию, и это было так больно, что и представить нельзя, но едва боль улеглась, как его охватило такое блаженство, что он на мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя, то лежал одетый, а о том, что произошло, не помнил ничего. Единственное, что осталось в памяти, — это камлание на бараньей лопатке и танец со стрелами с колокольчиками. И хоть предсказание Амы было страшным и совпадало с предсказанием Котова о том, что Игорь скоро убьет его, Васильеву страшно не было.

Никогда еще он так хорошо себя не чувствовал, никогда не ощущал в себе такие силы, что можно было «горы своротить».

Ама готовилась к выходу «на сцену», перед зеркалом надвязывая себе кистями волосы из конской гривы.

Игорь легко вскочил на ноги, так легко, что Ама, видевшая его движения в зеркальном отражении, улыбнулась, хоть ей искренне было жаль красивого юношу, предназначенного служить повелителю подземного царства Ерлику.

В дверь тихо и почтительно постучались, затем дверь приоткрылась, и в дом осторожно заглянул один из представителей бурято-монгольского племени, чьи юрты стояли среди березок, вызывая легкое недоумение у жителей поселка. Но поскольку им сказали, что они прибыли из зверосовхоза навестить свою родственницу Аму, что почти соответствовало истине, то легкое недоумение не переросло в нечто большее, когда пишут анонимки и присылаются комиссии по проверке.

Ама что-то тихо сказала на понятном ему языке, потому что через мгновение еще двое его соплеменников почтительно вошли в дом, поклонились Игорю, хотя он был здесь совершенно ни при чем, и стали выносить из дома жаровню с углем, тяжелую амуницию Амы, в которой она камлала Игорю, и подобранные Амой необходимые для врачевания и камлания предметы, хотя Ама не была предрасположена сегодня заниматься предсказаниями, но чувствовала, что придется.

Ама только посмотрела на Игоря, и он послушно последовал за нею туда, где уже все истомились в ожидании.

Соплеменники Амы выбрали одну березу «бай-казын» и поставили юрту, предварительно обрубив все нижние ветви у березы и вырубив на ней девять ступеней.

Взяв трут, Ама зажгла его и с тлеющим трутом подошла к первой больной женщине. Окурив ее дымом и немного пошаманив, Ама обняла ее и сказала:

— Я приняла в себя овладевших тобой демонов, злых духов. Из какого ты селения?

Игорь стоял рядом и все слышал. К его удивлению, Ама говорила на русском, видимо, она хотела показать ему свою силу. Женщина тоже по-русски ответила Аме, русский знали все, учились в русских школах, и Ама велела ей:

— Твое жертвенное животное — олень!

Женщина слабо улыбнулась, ноги едва держали ее, но она обрадовалась, потому что ее муж взял в числе предлагаемых для жертвы животных и оленя. Она дала мужу условный знак, и тот быстренько подогнал к Аме жертву.

Ама, обозначив жертву, стала одеваться в свой шаманский наряд, заменив и чулки на другие с нашивками. Когда Ама облачилась в одежду, полагавшуюся ее званию, она подошла к оленю и обняла его, вселив в него демона, который перешел в нее из больной. На бедное животное это переселение произвело особое, ошеломляющее действие: оно стояло как вкопанное, а затем сразу же расслабилось, ноги у оленя подкосились, из глаз потекли мутные слезы, олень на глазах превратился в больное животное.

Ама кивнула, и родственники больной подошли к оленю и убили его, медленно и мучительно, а затем освежевали его, мясо и голову они положили вариться в большой котел на разведенном костре, а кости и шкуру повесили на ближайшем дереве.

У больной женщины, как и у оленя, потекли из глаз гнойные мутные ручейки, но когда она расплакалась от ощущения, что болезнь ушла из нее, слезы смыли гной с ее щек, глаза радостно заблестели. Женщина прямо на глазах расцвела и поправилась.

Игорь остолбенел, а Ама даже не удивилась и сразу же перешла к следующему больному.

Тот уже открыл сгиб локтя правой руки, где вырос у него огромный жировик.

Ама взяла из коробки гладкий камешек, дала больному подержать его, а затем, держа его между ладонями, потерла одну ладонь о другую, и камень исчез.

— Он здесь! — пояснила Ама, показывая на жировик.

Больной послушно выпил какую-то темную густую жидкость, которую ему поднесла Ама, глаза у него сразу же застыли в одной точке, и Ама бесстрашно вырезала ему жировик одним движением острого ножа.

Во время операции Ама жевала что-то. Эту кашицу, достав изо рта, она мгновенно приложила к открытой ране больного и перевязала чистой тряпицей.

Следующий больной был молодым парнем, который сидел и глупо улыбался, выставив перед собой больной палец, раздутый до неприличных размеров с ясно различаемой желтоватой гнойной головкой.

Ама взяла из жаровни раскаленный уголь и стала раздувать его почти что на самом нарыве.

— Выйди злой дух «ер»! — завопила Ама так, что у стоявших поблизости зазвенело в ушах.

От жара кожа нарыва внезапно лопнула, и содержимое вылетело на землю.

— Видели, как «ер» выскочил? — самодовольно улыбаясь, сказал больной.

Ама и ему сделала повязку с какой-то травкой, очевидно, обладающей свойством вытягивать гной и дурную кровь из раны.

Следующий больной лежал без движения на самодельных носилках и не мог ни встать, ни сесть.

Ама внимательно его осмотрела, затем связала несколько веток какого-то растения, неизвестного Игорю, положила на пучок веток раскаленный уголь, раздула его и стала махать пучком над пациентом, бормоча какие-то несвязные слова. Постепенно издаваемые ею звуки становились все более и более громкими, все более и более гортанными, пока не образовали, наконец, нечто вроде странного пения. Все это сопровождалось быстрыми качательными движениями тела. Время от времени пение прекращалось, вернее, прерывалось громкими и глубокими вздохами. Заклинание, с постоянно усиливающимся аффектом, продолжалось минут пятнадцать. Затем Ама положила пучок с дымящимся на нем углем возле больного, а сама уселась неподалеку, достала трубку и закурила.

Игорь впервые видел, что женщина курит трубку. Это впечатляло.

Но еще более впечатлило, когда он увидел, как минут через пять больной самостоятельно заворочался на носилках, а затем медленно, осторожно, словно не веря себе и не доверяя своим членам, поднялся и сел на носилках.

Радость его родственников, бросившихся к своему сородичу, трудно описать.

Игорь уселся рядом с Амой и спросил:

— А почему гадают именно на бараньей лопатке?

Ама ничуть не удивилась вопросу.

— Давно еще главному бурятскому родоначальнику дан был от Бога письменный закон. На обратном пути бурятский родоначальник уснул под стогом сена. К стогу подошла овца и съела вместе с сеном этот письменный закон. Но он отпечатался на лопатке овцы, почему мы и смотрим туда, пытаясь прочесть написанное для каждого из нас, живущих на земле, уже не знаю, в который раз.

К Аме подошла молодая женщина с ребенком на руках, она беззвучно плакала и молчала, не молила, не просила о помощи. И так было видно, что ее ребенок опасно болен.

Ама посмотрела на ребенка и сказала:

— Ему сосет темя Анохон!

— Будь ему «найжи»! — запричитала со слезами мать. — Дай ему амулет «хахюкан» для охраны его от нечистых духов.

— Хорошо! — решилась, глядя на слезы матери, Ама. — Я попробую защитить его с помощью «заянов» от злых нечестивых духов, но ребенок болен сильной болезнью, которую насылают по злобе злые духи. Для излечения нужно узнать, какой злой дух и за что поразил ребенка болезнью и какой жертвою нужно его удовлетворить. Надо сделать кхырык!