Лица века - Виктор Кожемяко

C. Б. Многое переделал бы. Видишь: можно было сделать лучше, сильнее. С годами взыскательность к себе возрастает. Не сочтите за нескромность обращения к таким именам, но Микеланджело сказал, что в девяносто лет он только постиг азбуку искусства. А Чаплин выразился так: всей жизни не хватает, чтобы сделать один шедевр. По природе я максималист. Мечты мои были безумные: и «Божественная комедия», и «Фауст», и Александр Македонский, и жизнь Толстого. Хотелось снять и картину на современную тему без сценария.

B. К. Как без сценария?

C. Б. Был такой режиссер бразильский – Кавальканти, который снимал картины без сценария и без профессиональных актеров. Великие картины. Допустим, облюбовал он поселок, где находится шахта, и вот он там живет, присматривается, изучает. Находит героев, постепенно складывается сюжет… У меня был уже на примете один колхоз рыболовецкий на Азовском море, который я хорошо знаю. Думаю, сегодня так и нужно снимать на современную тему.

B. К. А как обстоит дело с «Тарасом Бульбой»? Тоже мечта вашей жизни.

C. Б. Недавно хотел обратиться к Президенту Украины с этой идеей. Да потом махнул рукой: пожалуй, ему сейчас не до Тараса Бульбы – Черноморский флот надо делить…

Вообще, с Бульбой мне фатально не везло. Уже было решение украинского ЦК об этом фильме, уже начал снимать – и вдруг картину закрыли. Польский вопрос. Я встречался с Тереком на «Мосфильме», когда он туда приезжал во главе польской делегации. Говорю: вот мне не дают «Тараса Бульбу» снять. Да, отвечает, сейчас это действительно сложно, однако обещаю вам вернуться к этому через пять лет. Но… вскоре его сняли.

B. К. Извините, коль зашла речь о сильных мира сего, позвольте задать такой вопрос: со Сталиным вы встречались? Были всякие разговоры про особое его отношение к вам, когда вас, тридцатилетнего исполнителя Тараса Шевченко, сразу произвели из заслуженных артистов РСФСР в народные СССР. Через ступеньку, так сказать, да еще в таком молодом возрасте – факт беспрецедентный.

C. Б. Со Сталиным ни одной встречи не было. Сын его Василий как-то завез к себе. Пил он крепко, а мне пришлось соответствовать. Он даже вдруг погрозил пальцем, подмигнув: «Смотри, отец этого не любит». Затем пошли фильм какой-то смотреть, и он тут же заснул. Я все переживал, как бы чего с ним не случилось.

B. К. Еще мне рассказывали, будто парижская газета, высоко оценив ваш фильм «Война и мир», сделала одно замечание: Бондарчук допустил неточность, показав Наполеона в очках. А потом опровергла себя, когда профессор Сорбонны отыскал документы, подтверждающие, что Бонапарт действительно носил очки.

C. Б. Это было. Я стремился к точности в исторических фильмах. Во время съемок «Войны и мира» комендант Кремля повел меня в кремлевские подвалы. Натыкаемся на ящик. Длинный такой. Спрашиваю: «Что там?» Никто ответить не может. Вскрыли – статуя Наполеона, которую, как выяснилось, он привез с собой, чтобы установить в Кремле. Статуя трижды появлялась потом в фильме.

B. К. Вот мысль Толстого, вынесенная вами в эпиграф фильма «Война и мир»: ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто вроде бы. Однако не получается пока. А как вы считаете, может получиться?

C. Б. Хочу верить. Вспомните, как объединились люди во время Великой Отечественной войны…

Прежде всего мысль Толстого относится к сфере государства. Люди порочные – это ведь в его представлении люди, составляющие власть. И это звучит сегодня архизлободневно.

B. К. На какой основе может состояться сегодня объединение честных людей?

C. Б. На нравственной. Патриотической. Национальной. Не побоюсь так сказать, ибо то, что происходит сейчас, уже составляет угрозу нации. Она может полностью деградировать, нас действительно загонят в пещеру дикого капитализма, где люди будут грызть друг другу глотки и вырывать друг у друга кусок хлеба. Как было на Кубани в страшный голодный год– 1933-й, воспоминания о котором меня преследуют. Да, сейчас нависла реальная угроза нации, о чем и Говорухин в своей последней книжке говорит. Чтобы одолеть угрозу, требуются объединение и мощные, дружные усилия массы людей.

Май 1994 г.

Познай, где свет – поймешь, где тьма

НАРОДНАЯ АРТИСТКА СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МХАТ ИМЕНИ М. ГОРЬКОГО ТАТЬЯНА ДОРОНИНА

Татьяна Доронина… Ну кто еще мог бы с такой искренностью и внутренней силой выразить любовь к театру, как она, – от имени своей Нади Резаевой в «Старшей сестре», особенно в знаменитом исповедальном: «Любите ли вы театр?…» В журнале «Наш современник» напечатан «Дневник актрисы» – исповедь еще более полная и откровенная, раскрывающая в становлении личность большого художника и человека. Достаточно прочитать, как пишет она о своих родителях, о товарищах по искусству, о наставниках и учителях (хотя бы о Борисе Ильиче Вершилове в школе-студии МХАТ!), чтобы понять: совершенно не случайно, пройдя такие замечательные творческие коллективы, как БДТ великого Товстоногова и театр имени Маяковского с изумительным Гончаровым, она в конце концов снова вернулась в свой отчий дом – во МХАТ. И абсолютно закономерно она, именно она была облечена доверием коллег в труднейший, кризисный для МХАТа момент, и проявила незаурядные качества настоящего лидеpa, организовав и сплотив талантливых, но близких к отчаянию людей, поведя их сквозь неприязнь и прямое противодействие власть имущих к новым высотам русского театра. Все это дает право говорить о явлении в нашей культуре по имени Татьяна Доронина.

Виктор Кожемяко. Кончается XX век, и вместе с тем завершается столетие Художественного театра. В уходящем веке много было всяческих пророчеств о том, что театр не выживет, что его победит и вытеснит кино, потом – телевидение. Но театр все-таки продолжает жить, как мы видим. Однако возникает вопрос: в каком состоянии он продолжает жить?

Татьяна Доронина. Уничтожение театра – по-прежнему сегодня одна из острых проблем. Я имею в виду попытку уничтожения идеи театра в принципе. Существует в мире оценка времени как «нетеатрального». Отсюда театр – как бы немоден, он в загоне. И вот, скажем, сообщения об американском театре – драматическом, не музыкальном – свидетельствуют, что как такового его там уже нет. А с учетом того, что у нас уже давно, гласно и негласно, внедряется такой «замечательный» лозунг, как «Равняйся на Америку!», то многие, в первую очередь – наши идеологи, равняются. И, равняясь на Америку, уничтожают отечественный театр.