...Это не сон! (сборник) - Рабиндранат Тагор

На следующий день утром Окхой вместе с дядей побывал в доме Ромеша и на берегу Ганги. Когда они вернулись, Окхой обратился к старику:

– Выслушайте меня, господин. Я не могу поверить, что Комола утопилась.

– Что же вы подозреваете? – спросил дядя.

– Мне кажется, она просто убежала из дому. Следует серьезно заняться ее поисками.

– Вы правы! – вскричал дядя, внезапно загоревшись этой идеей. – Это весьма возможно!

– Недалеко отсюда, в Бенаресе, живут наши хорошие друзья. Может быть, Комола нашла там приют.

– Ромеш-бабу никогда не рассказывал о них, – воскликнул дядя, вновь обретя надежду. – Знай я об этом, разве я не принялся бы за поиски?

– Тогда сейчас же едем в Бенарес, – предложил Окхой. – Вы должны хорошо знать запад, и вам легко будет разыскать Комолу.

Дядя с восторгом принял предложение Окхоя. А тот, прекрасно понимая, что Хемнолини не поверит ему одному, в качестве авторитетного свидетеля повез с собой в Бенарес Чоккроборти.

Глава 48

Оннода-бабу с дочерью поселились в окрестностях Бенареса, в очень уединенном месте.

Сразу же по приезде они узнали, что мать Нолинакхо – Кхемонкори заболела воспалением легких. Несмотря на кашель и лихорадочное состояние, она даже в холод не прекращала своих обычных утренних омовений в Ганге и теперь находилась в тяжелом состоянии.

Благодаря неустанным заботам Хем в течение нескольких дней кризис миновал. Но Кхемонкори была еще чрезвычайно слаба. Ревностно оберегая свою кастовую чистоту, она не могла позволить себе принимать пищу из рук Хемнолини. До болезни Кхемонкори делала все сама, теперь же Нолинакхо приходилось собственноручно готовить матери пищу, кормить ее и подавать лекарство.

– Лучше бы мне умереть! – всегда печально говорила она при этом. – Зачем всевышний сохраняет мне жизнь, когда я доставляю вам столько хлопот!

Кхемонкори, хоть и вела аскетический образ жизни, очень любила уют. Узнав об этом от Нолинакхо, Хемнолини тщательно следила за порядком и чистотой в доме. И всегда, собираясь навестить Кхемонкори, она старательно наряжалась. Каждый день Оннода-бабу рвал цветы в саду, и Хемнолини, сделав красивый букет, ставила его у постели больной.

Нолинакхо не раз пытался уговорить мать пользоваться услугами служанок, но та ни за что не соглашалась. Конечно, тяжелая работа по дому выполнялась прислугой, но Кхемонкори не могла допустить, чтобы нанятые люди прислуживали ей лично.

С тех пор как умерла няня – мать Хори, воспитавшая ее, Кхемонкори даже во время тяжелой болезни не позволяла служанке обмахивать ее опахалом и растирать ей тело.

Она очень любила хорошеньких детей и красивые лица. Возвращаясь с утреннего омовения в Ганге, на Дашашвамедх-гхате, Кхемонкори по дороге украшала цветами каждое изображение Шивы[92], окропляя его речной водой. Время от времени она приводила с собой в дом приглянувшегося ей по дороге красивого мальчугана – уроженца Центральной Индии или миловидную девочку-брахманку. Она покорила сердце многих соседских детей, одаривая их игрушками, мелкими монетами и сластями, и получала огромное удовольствие, когда дети приходили к ней поиграть и устраивали в доме веселую суматоху. У Кхемонкори была еще одна слабость: при виде любой красивой безделушки она не могла удержаться, чтобы не купить ее. Но приобретала их она не для себя. Ничто не доставляло ей такой большой радости, как сделать подарок тому, кто, она знала, сумеет оценить его.

Ее дальние родственники и знакомые часто удивлялись, получив по почте, неизвестно от кого, красивую вещицу. В своем большом сундуке черного дерева Кхемонкори хранила много разных бесполезных, но красивых и изящных безделушек и шелковых одежд. В душе Кхемонкори давно уже решила, что, когда появится в доме жена Нолинакхо, все это будет принадлежать ей. Будущую невестку Кхемонкори представляла себе очень красивой и совсем юной девушкой, которая своим появлением озарит счастьем их дом. А старая свекровь будет заботиться о ее нарядах и украшениях. В таких сладостных мечтах Кхемонкори коротала свой досуг.

Остальное время Кхемонкори проводила в молитвах, совершала омовения и другие религиозные обряды. Ела она раз в день: немного молока, плодов и сладостей. Но то, что сын строго выполнял все обряды, Кхемонкори не одобряла.

– Зачем мужчине мучить себя напрасно? – нередко говорила она.

Мужчины казались ей большими детьми. Она спокойно и снисходительно прощала им невоздержанность в еде и легкомыслие в поведении.

– Воздержанность мужчинам совершенно ни к чему! – снисходительно утверждала она.

Конечно, все должны соблюдать предписания религии, но Кхемонкори твердо верила, что правила поведения не для мужчин. Ей доставило бы радость, прояви Нолинакхо хоть в малой степени свойственные другим мужчинам легкомыслие и эгоизм, лишь бы он не беспокоил старую мать в ее молельне и избегал бы тревожить ее, когда она занята совершением религиозных обрядов.

Оправившись от болезни, Кхемонкори поняла, что не только Хемнолини стала верной последовательницей Нолинакхо, но и престарелый Оннода-бабу внимает словам ее сына, как словам мудрого наставника, с глубоким почтением и любовью. Это очень забавляло старую женщину.

Однажды, позвав к себе Хемнолини, она, смеясь, сказала ей:

– Дочь моя, мне кажется, что ты и твой отец напрасно поощряете Нолинакхо. Зачем вы слушаете его безумные речи? Девушке в твоем возрасте следует думать о нарядах, больше смеяться, весело проводить время, а не задумываться о служении всевышнему. Ты можешь спросить, почему я так не живу. На это есть свои причины. Мои родители отличались крайней религиозностью. С детства я, мои братья и сестры воспитывались в строгом благочестии. И если бы теперь мы оставили все, к чему привыкли, не знаю, в чем бы еще мы нашли утешение. Ты же – дело другое. Я хорошо знаю, как воспитывали тебя. Какой смысл насиловать себя, дочь моя? Я считаю, что каждый должен жить согласно своим склонностям и воспитанию. Нет, нет… это все ерунда, брось!.. Неужели вы опять едите только вегетарианское? К чему такое самоистязание? Да и давно ли Нолинакхо стал таким большим гуру! Что он во всем этом понимает? До недавнего времени он занимался тем, что его интересовало, и слышать не мог о шастрах. Все это он начал делать, чтобы доставить мне удовольствие. Но боюсь, как бы в конце концов он и вправду не стал настоящим саньяси. «Не изменяй тому, чему веришь с детства, – постоянно твержу я ему. – В этом нет ничего дурного, и мне не будет обидно». А Нолин только смеется в ответ. Такой уж у него характер: выслушает все молча и, даже если бранишь его, не ответит.

Этот разговор происходил вечером, когда почтенная женщина причесывала Хемнолини. Кхемонкори не нравилось, что девушка стягивает волосы в скромный узел на затылке.

– Ты, верно, думаешь, что я старомодна и ничего не понимаю в современных фасонах, – говорила она. – Но я знаю столько разных причесок, дитя, сколько и тебе неизвестно. Когда-то я была знакома с одной очень милой англичанкой: она приходила учить меня шитью. От нее-то я и научилась разным прическам. Но каждый раз после ее ухода мне приходилось совершать омовение и переодеваться. Что делать, родная, так повелевает религия. Хорошо это или плохо, я не знаю, но поступать иначе не могу. Не обижайся на меня за это. В моем сердце нет презрения. Это только привычка. Я очень страдала от того, что семья моего мужа не придерживалась правоверного индуизма, но никогда не жаловалась. Я только говорила им: «Я – невежественная женщина, но никогда не отрекусь от своей веры».

Здесь Кхемонкори краем своего сари украдкой вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

Кхемонкори нравилось распускать длинные волосы Хемнолини и каждый раз по-новому причесывать ее. Иногда она вынимала из своего заветного сундука столь любимые ею яркие одежды и наряжала Хемнолини. Ей доставляло огромное удовольствие одевать девушку по своему вкусу. Почти каждый день Хемнолини приносила с собой вышивание, и Кхемонкори учила ее вышивать разными способами. Так вдвоем они проводили все вечера.

Кхемонкори очень любила читать, и Хемнолини приносила ей свои книги и журналы. Кхемонкори изумляла свою собеседницу оригинальными замечаниями о прочитанных книгах и статьях.

До сих пор Хем считала, что такой широкий кругозор может быть лишь у человека, изучавшего английский язык. Вскоре благодаря трезвым рассуждениям и благочестивому образу жизни мать Нолинакхо стала казаться девушке замечательной женщиной.

Все обернулось не так, как предполагала Хем, а совершенно неожиданным для нее образом.

Глава 49

Вскоре Кхемонкори снова заболела, но на этот раз ненадолго.

Утром Нолинакхо вошел к матери в комнату, низко склонился перед ней и, прикоснувшись к ее ногам, сказал:

– Некоторое время, ма, тебе придется соблюдать постельный режим: организм у тебя ослаб, и ты не можешь подвергать себя всевозможным лишениям, как это бывало прежде.