И на земле и над землей - Роберт Паль

Разговор шел о чем-то далеком и совершенно непонятном для ее разума. Будто где-то очень-очень давно случился большой взрыв и осколки от того взрыва до сих пор разлетаются во все концы того, что она привыкла называть небом. И будто те осколки и есть вот эти звезды и планеты. Сказка, конечно. Опять Виталий детям мозги туманит. И зачем ему это надо?

Потом меж них начался спор о том, долго ли еще будут разлетаться эти осколки? Ведь как высоко камень ни забрось, а он в конце концов опять назад полетит. Но что такое камень и что такое звезда? Да когда их многие миллионы!

Ленчик, видно, соглашался с братом и часто повторял, будто твердил заданный урок:

— Так, так… только так… раз есть законы гравитации… раз был такой взрыв…

Ленка без конца ерзала на лавке, вскакивала, ахала, охала и, по-видимому, никак не могла представить, что будет, когда это случится.

— Мальчики, мальчики, а может, все-таки не надо, а? Это же такая беда, такая беда! Представляете, вся эта красота вдруг полетит куда-то в тартарары. И наше солнце, и мы… а?

— И совсем не в тартарары, — солидно басил Ленчик, — а в центр Вселенной!

— В какой центр, в какой центр, — горячась, снова вскакивала Ленка, — когда Вселенная бесконечна? Какой может быть центр у бесконечности? И что потом будет: опять все — в одну кучу? До нового взрыва?

— До нового взрыва, если гипотеза эта правильная. А иначе — как?

— И снова все разлетится? И опять будет такое же небо, такое же солнце и земля?

— Ну, про такое или не такое… — задумался Ленчик, — тем более про землю…

— А я хочу, чтобы опять все образовалось как было: и звезды, и солнце, и земля. И Калиновка наша. И мы — тоже.

— Ну и сказала! Это ж не базар — хочу того, не хочу этого. Это ж, надо понимать, Космос!

— А тогда я не согласна. Зачем рушить то, что так хорошо и разумно? Пусть уж будет как есть.

— Как будто нас об этом спросят! Начнется процесс сжатия, никуда не денешься. Сначала всякие малые тела на большие притянутся, потом большие на еще большие… И все вместе — туда, туда…

— Ну, смотреть, как метеориты падают, я люблю. А если луна? Если такая рухнет…

— А она, может, сразу и не рухнет. Сначала она, может, разорвется на части. Между Солнцем и Землей. А уж потом…

— Ой, этого нам еще не хватало! Виталий Аркадьевич, ведь неправда все это, да? Ведь не так все будет? А может, и не будет вовсе, а? Нам про такое учитель наш не говорил.

Виталий не вмешивался в их спор, задумчиво покуривая на краю лавки. Лишь под конец заметил:

— Поскольку общая масса тел Вселенной превышает критическую, рано или поздно это должно произойти. Не вдруг, конечно, а за миллиарды лет. По математической модели это может быть так…

— Не хочу, не хочу! — неожиданно всхлипнула Ленка. — Ни моделей ваших, ничего не хочу. И… не верю я вам. И науке вашей не верю. Выдумки это все!

— Чего испугалась, глупенькая? — засмеялся Ленчик. — Нас же тогда уже не будет. Давно никого не будет, понимаешь?

— Все равно, все равно…

Дальше молчать баба Груня уже не могла. Если уж Ленка чуть ли не в голос плачет, значит, игра зашла слишком далеко. А все Виталий, все эта непонятная его наука! Тоже нашли себе развлечение — конец света выдумывать. Ишь, умные головы, делать им больше нечего! Лучше бы тракторы опять научились выпускать, а то половина полей бурьяном заросла, ни тебе посеять, ни убрать…

— Ну, будет тебе, милая, — обняла она Ленку. — Сказки все это, глупости. Я ведь тоже не совсем глупая баба, до войны как-никак семилетку кончила, пять годов в сельсовете служила…

И Виталию строго, даже сердито:

— А тебе, ученый человек, тоже нужно меру знать. Не для того тебя в Москве пять лет учили, чтобы детей своими придумками пугать. У нас нынче и без того есть о чем поплакать. Такое время. А сказки и я рассказывать могу. Только они у нас совсем другие, добрые.

Смотреть звезды в эту ночь она не стала: и сердце опять «пекло», и на Виталия за его проделки страсть как рассердилась. И сама тоже — дура старая! Дала увлечь себя, как маленькая. Звезды ей, видите ли, понадобились. Весь век без них прожила — и ничего, а тут… совсем из ума выжила. Красота! Тайна! Да на земле, если хочешь знать, этой красоты еще больше, только умей видеть. И тайн. Вся жизнь человеческая — тайна. Вот бы о чем тем умным головам подумать. Если они и вправду ученые.

Внуки ушли утром, торопясь на раннюю электричку и унося увесистые рюкзаки с картошкой, яблоками, банками. Баба Груня проводила их до калитки и долго смотрела вслед, пока те не скрылись за леском. Горько и печально было ей опять оставаться одной, но она не роптала — спасибо судьбе и за эту радость. А там, бог даст, заглянут Катерина с Аркадием, придет из далекого шахтерского поселка письмо от сына… Да и свои, калиновские, давно как родные.

Проводив скотину в стадо, подошла Ленка. Вот девка так девка! Одна, считай, на все хозяйство, на весь дом, а все успевает. И со скотом, и в огороде, и себя с отцом обихаживает. И школу вот-вот закончит. Умница, каких еще поискать. Хоть и сирота… Узнав, что внуки уже уехали, шибко расстроилась.

— Что же мне-то не сказала, баб Грунь? Я бы тоже проводила. Когда еще теперь увидимся?

— Не обижайся, золотко мое, сама только утром об их планах узнала. Но писать обещались, они у меня надежные.

— Это хорошо, что обещались, — вздохнула Ленка, — а то все разъедемся и потеряем друг друга. Страна-то у нас ого-го какая!

— Выходит, и ты — тоже? И ты уезжать собралась?

— Не сейчас, баб Грунь, а после школы. В медицинское поступлю. На институт у нас с папкой мошна тоща, а уж в училище как-нибудь. Не космос, но все же… для Калиновки нашей.

Теперь, разрываясь между школой и домом, Ленка лишь изредка забегала к бабке Груне удостовериться, все ли у нее «в порядке». Присядет на минуту, высыплет ворох школьных новостей, проверит, есть ли еще во флакончиках лекарство и — обратно.

— Вот когда с уборкой закончат и папка немного раскрепостится, тогда подольше посижу, — обещала всякий раз, но уборка тянулась, дел у Григория было не впроворот, и все хозяйство по-прежнему держалось на ней.

Зато поздно вечером заходила непременно.

— Выйдем, баб Грунь. Небо такое чистое… Посидим. Баба Груня знала это «посидим». Недавно, изрядно рассердившись на Виталия с его сказками об остывающем Солнце и неизбежном когда-то «конце света», она зареклась даже смотреть на это непонятное небо. Лучше уж, решила, вовсе ничего не знать о нем, чем жить в таком страхе, и потому отговаривалась как только могла.

— Посиди одна, мне что-то неможется. Да и холодно уж, не лето.