Мой ласковый и нежный мент - Валентина Мельникова

– Да уж, – усмехнулась Людмила, – ваш сын великий мастер сроки определять!

– Вам он почему-то сильно не нравится, Людочка? – осторожно спросил Максим Андреевич. – А я-то, старый дурак, надеялся… – Он посмотрел на Костю, продолжающего пыхтеть над листком бумаги, и печально улыбнулся. – Разве Косте такая мать, как Света, нужна? И потом, эта девочка уже попробовала красивой жизни. Не пойму я Дениса, никак не пойму!

– Что ж, сердцу не прикажешь! – Людмила пожала плечами, надеясь, что достаточно убедительно изобразила равнодушие. Боль разрывала сердце, она почти задыхалась от желания броситься головой в подушку и зарыдать во весь голос, забиться в истерике от отчаяния: все ее надежды рухнули в одночасье. Ох, как права оказалась Тонька, предрекая печальный момент, когда любимый мужчина уйдет к более молодой и красивой женщине.

Детская ладошка погладила ее по руке, заставив прийти в себя и вспомнить, что она во что бы то ни стало должна держать свои нервы в кулаке. Костя смотрел на нее не по-детски серьезно, без улыбки, и она поняла, что этот маленький человечек чувствует ее тревогу и даже пытается успокоить, прижавшись щекой к ее ладони.

– Костя, маленький мой, – прошептала она, едва сдерживая слезы, – покажи, что ты там написал?

Мальчик улыбнулся и протянул ей исписанный крупными каракулями лист. В верхней его части был нарисован человек с погонами и в фуражке с кокардой. Рядом, чтобы не было сомнений, написано:

«Папа». Чуть ниже красовались еще две фигуры, обозначенные как «Деда» и «Слава». А в самом низу – определенно женская фигурка держала за руку другую, маленькую. «Мама и Костя», – подписал мальчик, и Людмила, вздохнув, погладила его по голове:

«Молодец, Костя, ты очень похоже всех нарисовал, и мама у тебя очень красивая…»

Мальчик замотал протестующе головой, замычал, ткнул пальцем сначала в рисунок, потом – в Людмилу и, видя, что она не понимает, растерянно посмотрел на деда.

Старик виновато улыбнулся:

– Вы уж простите Костю, сам не знает, что творит, спасуют него нет! – и, слегка замявшись, пояснил:

– Похоже, он вас уже определил себе в... матери. Да вы не расстраивайтесь, – попытался он успокоить, заметив, что соседка крайне изумлена этим сообщением. – Мы пытаемся его каждый раз убедить, что нельзя так делать, некрасиво, а он все равно вашими портретами все стены завесил и не дает снимать. А когда узнал, что с вами несчастье случилось, очень долго плакал, а потом стал каждый день проситься навестить вас.

Людмила потерла виски. Господи, и за что ей такое наказание? Она прижала мальчика к себе, не замечая, что слезы бегут по щекам, оставляя блестящие мокрые дорожки на багровых рубцах.

Максим Андреевич отвернулся, стал торопливо собирать с тумбочки карандаши, бумагу, и все молча, словно боялся вновь заговорить о привязанности мальчика к этой обезображенной морозом женщине, которая никогда не станет женой его сына, а значит, и матерью его внука.

– Простите меня, Людмила Алексеевна. – Пряча глаза, он взял Костю за руку. – Пошли, малыш, а то папа нас, наверно, заждался.

Но мальчик выдернул руку и вновь прижался к Людмиле, обхватил ее колени и вдруг тоненько-тоненько заплакал.

Людмила снизу вверх взглянула на Барсукова-старшего и с трудом произнесла:

– Костик, милый, успокойся! Я скоро выйду из больницы, и тогда и в тайгу с тобой сходим, и на лошади покатаемся, а будешь хорошо себя вести – я тебе щеночка подарю, вот такого, мохнатого, зубастого. – Поцеловав мальчика в макушку, она улыбнулась сквозь слезы и быстро нарисовала на исписанном Костей листке бумаги крупного пушистого щенка с высунутым языком и задиристо торчащим хвостом. – А назовем его… Хватай!

Мальчик улыбнулся, вгляделся в рисунок и, помотав в знак несогласия головой, приписал рядом:

«Смелый».

– Ну и отлично! Пусть будет Смелый! Самая подходящая кличка для собаки! – Людмила взяла рисунок из его рук. – А я, с твоего позволения, повешу это произведение над своей кроватью. Согласен?

Глаза ребенка радостно вспыхнули, он опять закивал, но теперь уже в знак согласия, а потом приподнялся на цыпочки и поцеловал ее в щеку.

Барсуковы ушли, а она, отказавшись от ужина, уже привычно уткнулась лицом в наволочку. Да так и пролежала всю ночь напролет, не сомкнув ни на мгновение глаз и промочив слезами злополучную подушку почитай насквозь.

А в воскресенье ее навестила Лайза Коушелл.

Американка возникла на пороге несколько похудевшая, но по-прежнему улыбающаяся во весь рот, лохматая, в джинсовом, похожем больше на робу газосварщика комбинезоне и толстом свитере, из-под которого выглядывала клетчатая фланелевая рубаха. Как подозревала Людмила, в вечернем или просто нарядном платье она смотрелась бы еще более нелепо.

– Хай! – Она, словно старая добрая подруга, еще от порога помахала всей палате рукой и, расплывшись в улыбке, прошествовала к Людмилиной кровати. Присела рядом на стул. Развернув бумагу, достала букет гвоздик. – Это от Вадима, – произнесла она довольно сносно по-русски и добавила:

– Он не может приехать… Диссертация!

– От Вадима? – с удивлением протянула Людмила и, приняв букет, положила его поверх одеяла.

Интересно, случайно ли выбраны в подарок эти особенно нелюбимые ею цветы? Вадим пару раз покупал ей именно гвоздики. Когда она, возмутившись, спросила: «Я что тебе, памятник?» – он несказанно удивился:

– При чем тут памятник?

– При том, что гвоздики к памятникам возлагают да к надгробиям.

Вадим с недоумением посмотрел на нее, но так и не понял: то ли она пошутила, то ли действительно рассердилась…

Лайза тут же взяла быка за рога:

– Людмила, я в курсе, что вы нуждаетесь в лечении. Вы очень красивая женщина, и нужно немедленно… – Она замялась на мгновение, подбирая слова, покрутила рукой возле лица и добавила уже по-английски:

– То do this deformity away[2].

– Интересно, как вы это себе представляете? – вежливо справилась Людмила. – Операция, причем не одна, стоит бешеных денег. Мне их и за десять лет не заработать.

– Мой Центр заплатит за все. – Лайза улыбнулась и взяла ее за руку. – Соглашайтесь. Людмила!

Мой друг Дэйвид Нейл есть владелец клиники в Петербурге. Его врачи делают пластические операции по новой technology[3]. Без пересадки кожи. Специальное лечение и лекарства... это, как сказать, smooth out scars and cicatrices[4]. И морщины тоже. – Она совсем уж громко расхохоталась и, наклонившись, поцеловала Людмилу в теку. – Вы – смелая женщина и очень мне нравитесь.

– И как долго будет продолжаться Лечение? – спросила Людмила.