Мой ласковый и нежный мент - Валентина Мельникова

– Ради бога, Стас, уведи Барсукова. Я не хочу, чтобы он видел меня... в таком виде.

– Ну и трижды дура ты после этого. Под бинтами все равно ничего не видно.

– А запах? – спросила она жалобно. – Эта мазь так отвратительно воняет.

– Нормально воняет!

– Стас втянул в себя воздух и шумно выдохнул его. – Бывает и хуже. Например разложившийся утопленник. Вот мы месяца три назад одного такого выловили. Иностранцем оказался, турком. А вонял не меньше, чем наши отечественные топляки.

– Турок? – Людмила опять повернулась к нему. – Это не тот, у которого «манлихер»?

– Тот самый, родимый! – Стас сел верхом на стул и уперся подбородком в сложенные поверх спинки руки. – К сожалению, господин Надымов мог бы многое нам рассказать по этому поводу, но скрылся, подлец, не хочет делиться секретами. А у меня к нему с каждым днем все больше вопросов накапливается.

– Ну ладно, – он упреждающе поднял ладонь, – не сверкай глазами. Я тебе и так слишком много рассказал. Служебная тайна, понимаешь?

– Знаю я тебя, – усмехнулась Людмила, – так ты и выболтаешь что-нибудь! Думаю, то, что ты мне сообщил, уже всему Вознесенскому известно.

Стас пожал плечами и деловито посмотрел на часы:

– Через час у нас совещание в министерстве.

Сжалься над командиром, позволь поговорить с тобой. Четверть часа, надеюсь, не уморят тебя?

– Обо всем, что касается Уразова и лавины, я уже рассказала, – рассердилась Людмила. – И оставьте меня, пожалуйста, в покое. Я устала и спать хочу.

– Он что, тебя допрашивать приехал? – Стас, похоже, тоже разозлился. – Любит он тебя, дуру набитую. С лица спал, переживает…

– Это он тебе сказал, что переживает? – справилась Людмила.

– Не хватало, чтобы он в жилетку мне плакался. Я по глазам вижу, что запал на тебя мужик, а ты как ослица уперлась: капризы, обиды, губки надутые… Терпеть не могу эти бабские штучки. Скольким мужикам вы вот так жизнь поломали, не подумавши!

– Никому я жизнь не ломала и ломать не собираюсь! – сказала Людмила твердо. – Тем более твоему драгоценному Барсукову. Не хочу я его видеть, и точка! Ты понимаешь русский язык или нет? – Она повысила голос:

– Не желаю я с ним разговаривать, сколько раз тебе повторять?

– Хорошо! – Стас поднялся со стула, отставил его в сторону. – Так и передам Барсукову. Поехала, мол, у Людки Ручейниковой крыша, и ничего тут, брат, не поделаешь!

– Вот так и передай! Поехала крыша и назад уже не приедет!

В ответ Стас покрутил у виска пальцем и, не попрощавшись, вышел из палаты.

Вновь открылась дверь, и на пороге возникла Антонина. Людмила вздохнула. В кои-то веки Стас послушался ее, но втайне-то она ждала совсем иного. Третий раз приезжает Денис в больницу, и в третий раз она отказывается встретиться с ним. Хотя только об этом и мечтает. Мысли о нем не покидают ее ни на минуту. Она перебирает в памяти мгновение за мгновением каждую их встречу и каждое их расставание. Она как за соломинку цепляется за каждое его ласковое слово, за каждый намек, который мог бы подтвердить его любовь к ней, и к вечеру настолько устает от этого, что начинает почти ненавидеть Дениса за те страдания, которые принесла ей эта безоглядная, сумасшедшая любовь.

Никогда она не заботилась о том, как выглядит в глазах окружающих, а теперь замучила лечащего врача расспросами, останутся ли шрамы на лице и как долго будут видны на коже следы обморожения. Врач всякий раз принимался уверять, что она легко, благодаря Темуджину, отделалась, но в глаза при этом не смотрел, что было плохим признаком. А вчера вдруг затеял разговор о том, каких успехов достигла у нас пластическая хирургия, и вполне, если немного поднапрячься в финансовом отношении, можно будет избавиться от тех почти незаметных рубцов, которые, возможно – он подчеркнул – возможно, останутся на правой щеке. И теперь на перевязках Людмила непременно просила принести зеркало и с отвращением вглядывалась в покрытое струпьями лицо, уже не надеясь когда-нибудь избавиться от этой ненавистной, отвратительно пахнущей мазью Вишневского маски. В некоторых местах струпья отвалились, и на их месте проглядывала ярко-розовая, блестящая, как после ожога, кожа.

– Привет, подруга! – Антонина с шумом придвинула стул к ее кровати и опустилась на него. – Все вредничаешь?

– Тоня, – Людмила умоляюще посмотрела на нее, – что вы меня в какую-то злобную кикимору превращаете? Почему вы меня понять не хотите?

– Мы как раз тебя очень прекрасно понимаем, но зачем же так издеваться над человеком? Скажи, у вас с ним что-то было?

– Какое теперь имеет значение – было, не было?! – Людмила устало вздохнула. – Зачем ему сейчас такая образина? Ты бы видела, что у меня под бинтами!

– Но ведь все пройдет! Подлечишься и еще красивее станешь! Врач говорит, первое время загорать нельзя будет, а потом кожа окрепнет и даже пятен не останется!

– Это он тебе говорит, а меня уже предупредил, чтобы деньги готовила на пластическую операцию, если не хочу на всю жизнь уродиной остаться! Мало у меня было проблем, так вот еще одна прибавилась! Так что, Антонина, успокойся, и закроем эту тему! А что касается Барсукова, то мне его жалость не нужна, и передай ему, пожалуйста, чтобы больше не приезжал. Пусть свои обязанности должным образом выполняет. А то Стас говорит, упустили все-таки этого подонка. Все вокруг да около расхаживали, приглядывались, принюхивались, пока он не слинял в неизвестном направлении.

– Светкина мать вернулась домой, – тихо сказала Антонина. – А Светка – ни в какую. Надымовские дома и в городе, и в Вознесенском опечатали, жить негде, так Барсуков до окончания школы ее у своих родственников пристроил.

– А Слава был у меня и даже слова про нее не сказал!

– Скажет он, как же! Она неделю назад республиканский конкурс красоты выиграла. А теперь, если Надымов сбежал, все планы у нее могут рухнуть. Сейчас газеты бросились его хаять да разоблачать, а кое-кто даже утверждает, что и весь конкурс был чистейшей воды липой, все было подстроено так, что, кроме Светки, никому и не светило занять первое место. Не знаю, конечно, что и кому там светило, но я этот конкурс по телевизору видела, и нашей Светке там действительно равных не было!

– Не беспокойся, теперь она своего не упустит!

Вот, видишь, уже нового спонсора в лице Барсукова нашла!

– Не к той ревнуешь, подруга, – сказала Тонька тихо. – Конечно, Светка нам сейчас все сто очков вперед даст, но не шей Барсукову то, чего нет на самом деле. Человек он порядочный и справедливый и понимает, что пропадет она сейчас одна, без поддержки. Сколько вокруг нее разных мерзавцев вьется, не счесть! Вот он и взял ее под свою милицейскую крышу.