Песнь молодости - Ян Мо

— Когда же он будет у нас? Так волнуешься… Ведь неизвестно, где сейчас Красная Армия… Мама, есть хочешь? Пампушки готовы. Кушай!

— Нет, я сыта. Что ты там завернула? — кивнула она на стол.

Дао-цзин смутилась:

— Это пампушки… на завтра.

Лю рассмеялась и лукаво посмотрела на Дао-цзин.

— Зачем хитришь? Ты хочешь отнести их Жэнь Юй-гую? Скажи-ка мне, а ты сама сыта? Да и мне оставила самые лучшие. Нет, тебе нужно есть. Тебе нужно заботиться о здоровье больше, чем мне…

Дао-цзин смущенно улыбнулась.

— Мама, надо же поделиться! Старый Жэнь каждый день приносит домой гроши. Мы должны помочь ему… ведь человек тяжело болен.

— Правильно! Сю-лань, ты поступаешь хорошо. Неси скорее. Но я не позволю больше морочить мне голову: ты и сама должна есть досыта. Да, кстати, не говори с ним о политике…

В этот момент из соседней комнаты донесся стон, и Дао-цзин заторопилась. Худой, словно спичка, слабый и больной юноша вызывал у нее материнское чувство.

Отец Жэнь Юй-гуя был странным человеком. Вначале он не обращал никакого внимания на Лю и Дао-цзин, хотя и жил рядом с ними. Целыми днями он ходил с печальным лицом, никого не замечая вокруг. Потом он увидел заботу о своем сыне, и морщины на его лице чуть разгладились. Но, несмотря на это, он так и не разговаривал со своими новыми соседками.

Однажды, когда Дао-цзин расспрашивала Жэнь Юй-гуя о его работе, разговор зашел о большой Февральской забастовке на Бэйпин-Ханькоуской линии. Глаза Жэнь Юй-гуя загорелись, на лице появился румянец. Отец же остался равнодушен. Он молча сидел на скамейке и дремал. Дао-цзин это не понравилось. Хотя Лю и предостерегала от разговоров на политические темы, чтобы тем самым не поставить под угрозу подпольную работу, однако Дао-цзин не удержалась от такого разговора, по крайней мере с Жэнь Юй-гуем.

После этого Жэнь Юй-гуй стал мало-помалу изменяться. Он не только поправлялся, но и повеселел. Раньше он лежал на кане, стонал, ругался, разглядывал пустые и бессодержательные иллюстрированные книжонки. Теперь же он читал «Жизнь масс», «Всемирные известия» и другие прогрессивные книги и журналы, которые украдкой приносила ему Дао-цзин. Когда никого не было дома, он часто звал Дао-цзин к себе.

— Извините за беспокойство, сестрица. У вас есть время?.. Скажите, пожалуйста, что такое классовая борьба? Когда победит наш пролетариат?

И обрадованная Дао-цзин отвечала ему.

Иногда их разговор украдкой подслушивал старик отец. Возвращаясь домой, он тихонько подходил к двери и слушал. Однажды Дао-цзин натолкнулась на него. Старик потянул ее за рукав и укоризненно сказал:

— Почему вы при мне не рассказываете? Что вы зря морочите голову моему сыну?

Дао-цзин страшно рассердилась. До чего же странный этот старик!

Правда, больше старик так никогда не говорил, а частенько украдкой садился на ступеньки около двери и слушал их беседы.

Цзян Хуа под видом клиента часто навещал их. Взяв необходимые ему материалы, он тут же уходил. Как-то раз он пришел с радостной улыбкой. В узле с бельем, который он принес, оказалось нелегально отпечатанное обращение Центрального Комитета к соотечественникам «На борьбу с Японией, за спасение родины» и «Декларация от первого августа», всколыхнувшая всю страну. Это и был как раз тот важный документ, о котором несколько дней назад говорила Лю.

Дао-цзин не могла оторваться от обращения.

«…Соотечественники!

Все, кто не хочет быть рабом! Честные патриоты — братья офицеры и солдаты! Товарищи из партий и организаций, стремящиеся принять участие в священной борьбе против Японии, за спасение родины! Молодежь из гоминдана, обладающая национальным сознанием! Соотечественники за границей, чье сердце с родиной! Братья угнетенные национальности Китая! Вставайте на борьбу с японскими захватчиками и гоминдановскими предателями! Смело действуйте вместе с Советским правительством и Антияпонским правительством Северо-Востока. Создавайте единое правительство национальной обороны Китая! Вместе с Красной Армией и народной Антияпонской добровольческой армией Северо-Востока создавайте Объединенную антияпонскую армию Китая!..»

Друзья долго не могли оторваться от тоненькой прокламации.

— Я сегодня счастлив. После совещания в Цзуньи[124] направление нашей работы в белых районах изменилось, влияние партии еще более возросло, — сказал улыбающийся Цзян Хуа.

Вдруг на дворе раздался возглас старика:

— Чего проверять?! Там больной, дайте ему спокойно умереть!

В мгновение ока все было спрятано в укромное место. Лю спокойно посмотрела в окно. Старый Жэнь во дворике сердито кричал на полицейских, пришедших с проверкой прописки. Для Лю и Дао-цзин стало ясно, что добрый старик решил ответить на заботу о его сыне не словами благодарности, а практическими делами — защитой их деятельности. Старик, несомненно, догадался, что в действительности из себя представляют его соседки.

Лю подала знак. Цзян Хуа, взяв в руки кипу выстиранного белья, медленно пошел к воротам. Лю достала свое свидетельство о прописке и спокойно направилась к стоявшим около ворот полицейским в черной форме.

После ухода полиции Лю сурово сказала Дао-цзин:

— Ты знаешь, в чем твоя ошибка? Ты нарушила основной закон подпольной работы. Ты ни в коем случае не должна была раскрывать наше подлинное лицо. Наше счастье, что старик оказался честным человеком, а не то… — Лю отошла и тихо продолжала: — Ты знаешь, что наша партия нуждается в железной, суровой, безоговорочной дисциплине и организованности.

Дао-цзин опустила голову и долго ничего не могла сказать. Наконец она подняла виноватые глаза:

— Мама, поверь мне, я учту это!..

Лю кивнула головой:

— Ты знаешь Дай Юя? Организация разобралась в нем. Он предатель, шпион. Как же мы прозевали этого прохвоста? Где была наша бдительность?

Для Дао-цзин это было громом среди ясного неба.

— Он предатель?

— Да, в этом нет сомнения. Цзян Хуа потратил много времени, чтобы установить это доподлинно.

Вечером к ним в комнату неожиданно вошел старик Жэнь:

— Скажите мне откровенно, вы коммунисты?

«Мать и дочь» молчали: настолько странным был этот вопрос.

— Я вам ничего плохого не сделаю. Я должен только показать вам… — Старик дрожащими руками достал из-за пазухи старую грязную куртку, на которой виднелись следы крови. — Вот доказательства. Да, нелегко, даже через два года…

— Отец, в чем дело? — спросила удивленная Дао-цзин.

— Подождите, я посмотрю, нет ли кого на улице, а потом расскажу…

Это случилось в ненастную осеннюю ночь два года тому назад. Старый Жэнь работал стрелочником на маленькой станции Цинфындянь. Пропустив очередной поезд, он возвратился в сторожку и уже собрался лечь вздремнуть, как в дверь раздался стук. Вслед за ним в будку вбежал весь окровавленный юноша. «Это человек или привидение?» — подумал изумленный старик. Не успел он раскрыть рта, как гость сказал:

— Отец, спаси! За мной гонятся!

— Ты что, бандит? — подозрительно спросил Жэнь.

— Нет.

— Тогда, кто же? Говори правду!

Юноша протянул ему обессилевшую руку:

— Я учитель… Мы не ради себя… Гоминдановцы схватили меня и отправили в Бэйпин… По дороге я убежал… Меня ранили…

Тут старик заметил, что этот юноша чем-то напоминал его сына Жэнь Юй-биня, тоже железнодорожника, коммуниста, расстрелянного во время Февральской забастовки в Чжэнчжоу солдатами У Пэй-фу[125]. В свое время отец был против вступления сына в Коммунистическую партию, но тот говорил, что идет в партию не ради себя, что жить только ради себя бессмысленно. Теперь молодой человек тоже говорит, что и он «не ради себя». В таком случае он, вероятно, тоже коммунист? Старый Жэнь помог ему снять окровавленную, насквозь промокшую от дождя одежду, перевязал рану на груди, дал ему свою куртку и хотел оставить у себя, но молодой человек покачал головой:

— Я не останусь. Спасибо вам… У меня еще есть дела… Как ваша фамилия? Я никогда не забуду вас!

Он открыл дверь и с трудом при помощи старика вышел под проливной дождь, но тут же подался назад. Острая боль исказила его лицо, и он прошептал:

— Дело дрянь. Я, наверное, долго не протяну. Не хочу быть вам обузой. Сохраните мои вещи… Прошу вас, если удастся, передайте партии, что я — не коммунист — отдал свою кровь за пролетарскую революцию… Моя фамилия Чжао Юй-цин, я родом из Бое в провинции Хэбэй…

— Чжао Юй-цин?.. — переспросила Дао-цзин и залилась слезами.

— Если вы коммунисты, возьмите эту одежду. Вы можете спросить, почему я вам раньше не рассказал? Боялся, как бы мой младший тоже не погиб, как его брат и Чжао Юй-цин. Но потом я понял, все понял. Особенно после того, как послушал ваши с ним разговоры.