Современный чехословацкий детектив - Войтек Стеклач

— Вы наверняка помните, пан Калас, как прошел один урок в здешнем ремесленном училище, — говорила Алиса Селецкая. — Явился врач, прочел лекцию о пагубном воздействии наркотиков, киномеханик прокрутил короткометражный научный фильм, было рассказано и несколько историй о том. как дети запивали какие-то болеутоляющие средства пивом, нюхали растворители и другие химические вещества, воспитательница спросила, нет ли у кого вопросов. Но она спешила, потому что «времени всегда в обрез», и, прежде чем кто-нибудь из учеников решился поднять руку, все было кончено. Профилактическое медицинское мероприятие прошло гладко, продолжалось всего час, а ночью вас вызвали в интернат при этом училище. Вы должны помнить, пан Калас, ведь случай произошел в вашем районе и вы принимали участие в его расследовании. Милиция в интернате училища! Чувствуете, какая лакомая приманка для болтливых языков? Группа нанюхавшихся, а вернее — полуотравившихся, учащихся устроила настоящий дебош. У вас нет ощущения, пан Калас. что тут что-то не в порядке? После мероприятия, призванного предостеречь детей от употребления примитивных наркотических средств, совершенно противоположный результат. Почему, пан Калас? Скажем, со стороны учащихся это была естественная реакция, проявление любопытства, они хотели проверить, не соврал ли им врач, правдив ли занятный фильм с эффектными, можно даже сказать, обладающими силой художественного воздействия кадрами, который сопровождался слишком уж лаконичным текстом. Я полагаю, что, скорее всего, лекция их не убедила, к ней просто не отнеслись серьезно. Были уверены, что это одно из приевшихся воспитательных мероприятий, необходимых кому-то «для галочки», что все это чистой воды формализм, и потому решили немного развлечься. Мероприятие было проведено спустя рукава, и вот — печальные последствия. А ведь не так уж много требовалось, чтобы все обернулось иначе. Достаточно было не торопясь, откровенно поговорить с ребятами, спросить их, что они обо всем этом думают сами, вложить немного искреннего старания и убедить их. Но всего этого не было, пан Калас, и вам пришлось присутствовать при вмешательстве медицинских работников, поскольку под воздействием наркотиков подростки переломали мебель, напали даже на медбрата и шофера санитарной машины, пришедших вместе с вызванным врачом. В течение полугода после этой памятной ночи в городе еще говорили о том, какая у нас невоспитанная молодежь и что, мол, эти молокососы себе позволяют. Почтенные жители городка во всем обвиняли жертв. В табелях учащихся появились тройки по поведению, а доктора похвалили за удачную лекцию. Ну а я называю это обыкновенным формализмом, пан Калас. Смягчающих обстоятельств тут нет и быть не может, причем оправдываться ими пришлось бы как раз тем, кто наказывал. Вот так, пан Калас. Так понимаю это я. И важна мне не моя правота, важно, чтобы люди больше думали о других, больше уделяли им внимания. И раз уж я начала об этих ребятах из училища… Воспитание — не принудительные, заранее запланированные мероприятия, не приказы, запреты, распоряжения и законы. Воспитание — это еще и отношение к людям. К родителям, к детям. Это их взаимоотношения… Я бы могла продолжать, пан Калас. Не думайте, будто я живу как придется, ни о чем не размышляя. Никогда не забуду: больше всего мне недоставало ощущения, что я хоть кому-то нужна, что хоть кто-то мною интересуется. Хоть кто-то! Мама на работе, отец на работе… Приходилось самой искать себе товарищей. Никто не посоветовал, с кем сблизиться, кого сторониться. И не моя вина, что я нарвалась на негодяя, который при первом удобном случае смылся. Вы посадите Игора Лакатоша в тюрьму, а мы его любили. Когда мы бывали у него, нас по крайней мере тешила иллюзия, что жизнь чего-то стоит, в его доме мы могли освободиться от всего внешнего и быть такими, какие мы есть по правде, какими бы сами хотели быть.

— Я бы сказал, что с вашими отношениями… не все было идеально, — вставил я замечание в ее монолог, и она сразу же согласилась.

— Конечно нет, пан Калас! Не все было идеально и не могло быть. Игор тоже в первую очередь преследовал собственные интересы, но нас это не касалось. То, что хотел он, устраивало и нас. Неважно, что он из всего старался извлечь выгоду. Зато все делал с полной отдачей сил.

— И Крча хватил по голове тоже толково, с полной отдачей сил. Видно, крепко на него разозлился.

— Пан Калас, кажется, мы с вами говорили о другом. Крч меня, простите, не интересует. Никогда не интересовал и не будет интересовать.

Ясное дело, не интересовал и не интересует! Алиса Селецкая сама может решать, кому уделять внимание, а кому нет. Тут же приходится заниматься и тем, что тебе До фени. Такая уж у меня профессия. Алису забавляли попойки у Игора Лакатоша. Их она защищает, потому что всегда была королевой вечера. Ею восхищались, не спускали с нее восторженных глаз. Алисе принадлежало первое слово даже в присутствии девиц значительно моложе ее. Это можно понять. Тщеславие — естественная человеческая черта. Пусть автор в книжке и старается показать, что я неравнодушен к Юлии Крчевой, по правде я куда больше симпатизирую Алисе. Понимаю, писатель не хотел создавать впечатление, будто сочиняет дешевый романчик о стареющем милиционере и красотке не самой лестной репутации. Положение у него нелегкое. Кого интересует, как он представляет себе жизнь, но каждый считает себя вправе судить о его работе. И возникает столько разноголосых суждений, что сама книга в них совершенно тонет. Однако сейчас речь не о писателе и не о его проблемах. В конце концов, ему ведь никто не велит писать! Если он пишет потому, что не писать не может, и если у него есть что сказать людям, пускай сам и защищает свою правоту. Я думаю, он мог бы написать гораздо больше о вещах, из-за которых ему грозили бы неприятности от разных солидных людей. Я был милиционером, работником органов безопасности и понял одно: мы хотя бы знали, чего можно ожидать от преступников, которых преследовали. С обычными людьми никогда не знаешь, когда тебе подставят подножку! Алиса не подставила мне никакой подножки. Но была немного наивна. Воображала, будто каждый мужчина только о ней и мечтает, будто всем не терпится залезть к ней в постель, а женщины ее за это ненавидят. Очевидно, на самом деле было не совсем так. А может, она и права. Все равно это наивная девчонка. Честный человек всегда немного наивен. Пройдет немного времени, и я ее навещу. Теперь, когда все кончено, когда Игора Лакатоша осудили, а пан Збышек покинул город, она осталась совсем одна и не высовывает нос из дому. Я всегда был ей противен, но, думаю, ее отношение ко мне теперь будет ровнее. Эта история нас изменила. Обоих. Я уверен, что после всего пережитого со Збышеком Алиса на многие вещи смотрит иначе. А доктор Збышек еле отвертелся от судебною преследования и намылил пятки. Сумел доказать, что те лекарства, содержащие опий, которые были получены от него, он выписывал старому Матею Лакатошу. Внук пользовался ими в своих целях, но это уже совсем иная песня. Счастье еще, что Алиса после его отъезда быстро оправилась. Между прочим, держалась она прекрасно. В городке много говорили о «деле» и больше всего — о забавах у Лакатоша, а значит, со всех сторон обсуждали и ее физические достоинства. Но она выдержала насмешки и осталась. Уехал Збышек.

Об этом автор мог бы написать. С другой стороны, я совершенно согласен, что нельзя растягивать повествование до бесконечности. Надо найти место, где мы говорим себе: конец. Иначе мы увязнем в этой истории и конца просто не дождемся, ведь в жизни все имеет продолжение. Имеют его и Алисины метания, и мое одиночество. И само дело Беньямина Крча. На суд, где выяснялись обстоятельства его смерти, старый Матей Лакатош не явился. По причине слабого здоровья. Но, возвращаясь домой, я встретил его. Он стоял у края дороги, опираясь на тяжелую палку из вишневого дерева.

— Ну что, Калас! Доволен? — закричал он мне. — Радуйся теперь! Все можете радоваться! В своей слепоте человек всегда и всем доволен! Но правду, Калас, знаю один я! Я и эта дубина! Глянь-ка, Калас, вот этой дубинищей я шарахнул Бене Крча по голове. Не хотел, но так уж получилось. Шмякнул — и все тут. Я! Собственными руками! И вот этой дубиной!

Эва Качиркова

Предсказания прошлого

© Eva Kačírková, 1979

Перевод с чешского Н. Васильевой

Редактор Л. Ермилова

На Коелский аэродром тяжело, как грузный, осоловелый шмель, спускался с лазурного неба вертолет. Вот он исчез за деревьями. Солнце пробивалось сквозь кружево молодой, еще не запыленной листвы, и под его лучами полоса шоссе, темная от утреннего дождя, быстро светлела. Приземистые военные казармы за оградой смотрелись чистенькими живописными домиками. Из ворот гуськом промаршировал взвод солдат в маскхалатах. Внезапно двое из них размашистыми прыжками ринулись через шоссе.