Империя: чем современный мир обязан Британии - Ниал Фергюсон

Военный союз с США был удушающим, однако он был заключен в минуту нужды. Без американских денег британская мобилизация провалилась бы. Система ленд-лиза, посредством которой США снабжали союзников оружием в кредит, Британии обошлась в 26 миллиардов долларов (приблизительно одна десятая всей военной продукции). Это было вдвое больше того, что Британия могла заимствовать у доминионов и колоний. Как выразился один американский чиновник, Америка была “приходящей властью”, Британия — “уходящей”. Поэтому британские чиновники, посланные на переговоры с американскими кредиторами в Вашингтоне, оказались в положении скромного просителя. Это было положение, которое, конечно, не было подобающим для главной фигуры британской делегации — Джона Мейнарда Кейнса.

Кейнс был самым великим экономистом XX века, и он это понимал. В Лондоне все, включая Черчилля, трепетали перед его умом, его блеском, не потускневшим от болезни сердца, которая вскоре убьет его. Но когда он в Вашингтоне встретился с чиновниками из американского казначейства, это была другая история. Для американцев Кейнс был “одним из тех парней, у которых на все есть ответ”. Кейнс также терпеть их не мог[203]. Ему не нравилось, когда американские адвокаты пытались ослепить его жаргоном — разговаривая, как выразился Кейнс, “на языке чероки”. Он ненавидел, когда политики отвечали на телефонные звонки во время встречи с ним. И, прежде всего, Кейнс не выносил того, что американцы стремились использовать в своих интересах британскую финансовую слабость. По его собственному выражению, Америка пыталась “выклевать Британской империи глаза”. Кейнс не был единственным, кто это чувствовал. Один из его коллег с горечью заметил: “Пришельцу с Марса было бы простительно, если бы он подумал, что мы были представителями побежденного народа, обсуждающими экономические санкции за поражение”.

Это была типичная реакция на быстро изменяющееся соотношение сил. За немногими исключениями британская политическая элита, в отличие от элиты интеллектуальной (главным образом симпатизирующей социалистам), находила невероятно трудным признать, что Британии за победу придется заплатить своей империей. В ноябре 1942 года Черчилль заявил, что стал премьер-министром Его Величества не для того, чтобы “возглавить ликвидацию Британской империи”. Даже министр внутренних дел лейборист Герберт Моррисон сравнил идею предоставления независимости некоторым британских колониям с “позволением ребенку десяти лет иметь отмычку, счет в банке и дробовик”. Но собственный английский счет в банке был пуст. Некогда Британия была всемирным банкиром. Теперь она задолжала иностранным кредиторам более сорока миллиардов долларов. Основания империи были экономическими, и теперь они были разъедены войной. Тем временем лейбористское правительство 1945 года решило строить государство всеобщего благоденствия, а этот план мог осуществиться, если только британские заграничные обязательства были бы решительно уменьшены.

Когда фирма начинает переворачиваться вверх брюхом, очевидный выход для кредиторов, конечно, заключается в том, чтобы взять под контроль ее активы. Британия задолжала США миллиарды. Так почему не продать империю? В конце концов, Рузвельт полушутя предложил “унаследовать Британскую империю” после “разорившихся” владельцев. Но могли ли британцы выставить себя на продажу? И — что, возможно, еще важнее — могли ли американцы позволить себе их купить?

Передача власти

Было что-то очень английское в военной базе на Суэцком канале, территория которой примерно равнялась Уэльсу и которая в 1954 году году была домом приблизительно для восьмидесяти тысяч военных. На железнодорожной станции Эль-Кантара было десять уборных: три для офицеров (европейцев, азиатов и “цветных”'), три для зауряд-офицеров[204] и сержантов, три для других чинов, один — для небольшого количества женщин-военнослужащих. По крайней мере, здесь сохранялась имперская иерархия.

Атмосфера в американском посольстве в Каире была совершенно иной. Посол Джефферсон Кэффери и политический советник Уильям Лейкленд находились под впечатлением от молодых армейских офицеров, захвативших в 1952 году власть в Египте, особенно от их лидера, полковника Насера. Госсекретарь США Джон Фостер Даллес был согласен с ними. Когда Насер нажал на британцев, чтобы ускорить их уход из зоны Суэцкого канала, те не препятствовали. В октябре 1954 года британцы согласились начать поэтапную эвакуацию базы, и завершили ее к лету 1956 года. Однако когда Насер приступил к национализации канала (у британского правительства был существенный пакет его акций, приобретенный еще Дизраэли), терпению англичан пришел конец. “То, что происходит здесь [в Египте], — объявил в 1953 году Черчилль, — станет примером для всей Африки и Ближнего Востока”. Как показало будущее, он был прав. Премьер-министр Энтони Иден, убежденный, что имеет дело с Гитлером Ближнего Востока, решил нанести “пирату” Насеру ответный удар.

Американцы высказывались откровенно против английской интервенции. Они были готовы оказать давление на Насера, отказавшись финансировать строительство Асуанской плотины, однако военная оккупация в духе 1882 года была им не по нраву. Американцы боялись, что вторжение подтолкнет арабские страны к переходу в советский лагерь. Односторонние шаги в Египте или где-либо еще, предупредил Даллес, “разобьют коалицию свободного мира в пух и прах”. Эйзенхауэр позднее спросил: “Как можем мы поддерживать Британию… если при этом мы потеряем весь арабский мир?” Эти предупреждения остались без внимания. Пятого ноября 1956 года в зоне Суэцкого канала высадился англо-французский десант, целью которого якобы было предотвращение войны между Израилем и Египтом.

Ничто не показало слабость британцев яснее, чем то, что случилось потом. Во-первых, интервенты оказались бессильны воспрепятствовать блокированию египтянами канала и остановке транзита нефти. Затем курс фунта стерлингов пошел вниз. Инвесторы побежали. На самом деле империя была потеряна именно в Английском банке. Поскольку золотые и долларовые запасы истощились во время Суэцкого кризиса, Гарольду Макмиллану (тогда — канцлеру казначейства) пришлось выбирать между девальвацией фунта стерлингов (он предупредил, что этот шаг станет “катастрофой, которая повлияет не только на стоимость жизни в Англии, но и… на все наши внешнеэкономические связи”) и просьбой об американской помощи. Выбор англичанами второго варианта дал США возможность диктовать свои условия. Только после того, как Идеи безоговорочно согласился оставить Египет, Эйзенхауэр предложил кредиты на сумму миллиард долларов от МВФ и Экспортно-импортного банка США.

Отказ американцев одобрить свержение Насера, как оказалось, был ошибкой. Насер продолжил флиртовать с Советами. Очень скоро Эйзенхауэр обвинил его в попытке “взять под контроль поставки нефти, чтобы получить доход и возможность разрушить западный мир”. Суэцкий кризис стал сигналом националистам всей Британской империи: пришел час освобождения. И этот час был выбран американцами.

Распад Британской империи произошел с удивительной, в некоторых случаях чрезмерной быстротой. Решившие уйти англичане стремились попасть на первый же корабль, независимо от последствий для своих бывших колоний. Канцлер-лейборист Хью Дальтон заметил: “Если вы находитесь там, где вас не хотят видеть, и у вас нет возможности раздавить тех, кто не хочет вас видеть, единственное, что можно сделать — это уйти”.

У этой позиции были серьезные недостатки. Англичане, спешно избавившись от Индии, оставили после себя хаос, который почти уничтожил плоды двух столетий их управления. Первоначально правительство намеревалось покинуть Индию во второй половине 1948 года. Но последний вице-король, лорд Маунтбеттен[205], из-за своей природной склонности к спешке назначил датой передачи полномочий 15 августа 1947 года. Он открыто занял сторону ИНК, в котором доминировали индуисты, в споре с Мусульманской лигой[206] (предпочтение довольно удивительное — или неудивительное, если учесть, что леди Маунтбеттен, по слухам, имела роман с лидером ИНК Джавахарлалом Неру). Маунтбеттен оказал давление на сэра Сирила Д. Рэдклиффа (безжалостно высмеиваемого в это время У.Х. Оденом), предположительно непредвзятого главу комиссии по демаркации индо-пакистанской границы, чтобы тот сделал важные уступки Индии при разделе Пенджаба. В результате поднялась волна насилия между [религиозными] общинами, приведшая к гибели по меньшей мере двухсот тысяч человек (возможно, даже полумиллиона). Еще больше было изгнано из своих домов. В 1951 году приблизительно семь миллионов человек (каждый десятый пакистанец!) были беженцами.