Никогда не было, но вот опять. Попал 4 - Константин Богачёв

нож и аккуратно разрезал полотно рукава, открывая глубокую царапину.

— Щелкан! — сказал я. — Пошли кого-нибудь пусть принесут бутылку водки. Рану спиртом полить надо, чтобы не загноилась.

Тот странно взглянул на меня и, отобрав у одного из быков саквояж, достал оттуда бутылку.

— Эта пойдёт?

— Пойдет! Рану водкой залейте и завяжите!

Щелкан кивнул и принялся довольно ловко бинтовать руку своего босса тканью, отрезанной от его же дорогой рубахи.

— А вы, Фрол Никитич, к доктору всё таки обратитесь! — произнёс я, наблюдая, как тот шевелит пальцами повреждённой руки.

— Это всенепременно! — сказал Хрунов и, сделав шаг, наклонился над лежащим бандитом. — Это кто у нас такой борзый?

— Гребень это! — ответил Щелкан, перевернув с помощью быка всё ещё бессознательное тело.

Я вдруг осознал, что совершенно лишний в этих разборках.

— Так, господа! Вижу, что дело это ваше семейное, поэтому мешать не буду, — сказал я и направился к экипажу из которого несколько минут назад выпрыгнул.

— Алексей! –негромко произнес Хрунов и добавил. — Спасибо!

Я махнул рукой и взобравшись в пролётку сказал:

— Держи пятерку, любезный! И давай по прежнему адресу.

Пётр Петрович Сойкин (23 августа (4 сентября) 1862, Санкт-Петербург — 5 января 1938, Пушкин) — русский книгоиздатель. Внук крепостного, сын вольноотпущенника. Окончил классическую гимназию и курсы счетоводов. В 1885 году П. П. Сойкин приобрёл небольшую типографию. Постепенно производство расширялось, и на базе типографии возникло издательство. Книгоиздательство П. П. Сойкина с 1892 (по октябрь 1917) располагалось в Санкт-Петербурге по адресу Стремянная ул., 12 (было перестроено в 1903 году из здания бывшей типографии А. И. Траншеля). В этом доме с 1885 Сойкин начинал свою деятельность в качестве книгопродавца. Издательство выпускало естественнонаучную и научно-популярную литературу, многотомные собрания сочинений русских и зарубежных писателей (Н. А. Добролюбова, Жюля Верна, Ф. Мариета, Ч. Диккенса и др.), а также журналы «Природа и люди» (1889—1918), «Книжный мир» (1901—1911), «Сельский хозяин» (1899—1918).

https://ru.wikipedia.org/wiki/Сойкин,_Пётр_Петрович

Пётр Петрович Сойкин, фотография 1885 года. Виртуальная выставка «Книжное дело Петра Сойкина» https://vk.com/video-56383780_456239667

Пётр Петрович Сойкин, фотография начала 1910-х годов.

Глава 28

Утро следующего дня было пасмурное и невесёлое, как и настроение. Очень не хотелось идти в Департамент полиции, где мне, скорее всего, перепадут «синяки и шишки», но идти было надо. Ведь это через них я надеялся получить доступ к царю-батюшке и поездить тому по ушам, в надежде быть услышанным и понятым. Поэтому придется потерпеть. И на фига я этот затяжной прыжок демонстрировал, а если ещё Мещерякову будет доложено о вчерашних моих телодвижениях по спасению золотопромышленника Хрунова, то «синяков и шишек» мне будет отсыпано полной мерой. Ладно, «бог не выдаст — свинья не съест»! Прорвёмся!

Как бы там ни было, а ровно в одиннадцать я, постучавшись, вошёл в кабинет Мещерякова, и застал того за чтением каких-то бумаг. Я хотел поздороваться, но хозяин кабинета жестом остановил меня, указал на стул для посетителей, а сам продолжил чтение. Наконец он отложил бумаги и принялся рассматривать меня. Не сказать, что это мне понравилось, но я стойко выдержал испытание, ответив ему взглядом кротким и незлобивым. Наконец, это занятие ему надоело, и он произнёс, приподняв папку с бумагами и показав её мне:

— Знаешь, что это?

И не дожидаясь, моих слов продолжил:

— Это доклады вашего куратора и тех кто следил, чтобы ты, хотя бы до того момента когда тебя примет Государь не влип в историю. Охраняли тебя! Так скажи на милость, почему ты чуть не покончил жизнь самоубийством? Вот тут Иван Николаевич Прудников докладывает о каком-то затяжном прыжке? Что это такое и для чего тебе это было нужно?

— Затяжной прыжок — это прыжок, когда парашют раскрывается на минимальном расстоянии от поверхности. Это нужно будет в будущем, когда в войнах с обеих сторон будет участвовать авиация, и воздушные бои будут происходить на большой высоте, — просветил я полицейского чиновника.

— Ты хочешь сказать, что будут воевать на этих, твоих паралётах? — изумился Мещеряков.

Я представил себе войну паралётов и засмеялся:

— Конечно же нет! Воевать будут на самолётах. А паралёты в моём мире изобретение более позднее и безобидное.

— Самолёты?

— Ну да, самолёты! Я же вам фотографии показывал. А господин Прудников фотографию нашего первого самолёта должен был приложить к одному из своих докладов.

— Эта что ли? — доставая из папки фотографию нашего самолётного прототипа, спросил Мещеряков.

— Эта! — кивнул я.

Мещеряков долго рассматривал фотографию и, наконец, произнёс:

— И это летает?

— Плоховато, но летает, — подтвердил я. — Но это пока прототип. Следующий будет надёжнее и лучше. А к войне с Японией, если она здесь произойдёт, я собираюсь сделать, очень серьёзные аппараты, в том числе и торпедоносцы.

Мещеряков отложил фото в сторону и ещё минуту разглядывал меня.

— А ведь пожалуй, ты в свои слова веришь, а то в Барнауле, когда ты мне про торпедоносцы говорил, я грешным делом подумал, что ты очередной прожектёр и если бы не твои записки, то так бы там, в Барнауле и сидел.

Я пожал плечами, не зная как на это отвечать. Мельком подумалось: «И что я суечусь, если этим чинушам ничего не надо. Наваляют им японцы, перетопят при Цусиме их тихоходные галоши, может тогда дойдёт». Людей русских жалко. Морячков наших там тоже наверняка погибнет не малое количество. Вздохнув, я сказал:

— В Барнауле я был «наивным чукотским юношей» и потому надеялся, что меня услышат и помогут. Для создания авиации нужны люди и главное деньги, много денег, хотя гораздо меньше, чем для постройки очередного самотопа, который морально устарел уже на стадии проектирования. Но даже не это главное. Главное, что деньги, потраченные на постройку самолётов, останутся здесь в России и будут работать на развитие нашей промышленности, а не так как сейчас. Вы поинтересуйтесь какой процент затрат при строительстве какого-нибудь большого корабля на наших верфях приходится на долю российских производителей? Поинтересуйтесь, поинтересуйтесь! Я вам вполне уверенно скажу, что это не более двадцати процентов! Остальные восемьдесят идут на развитие промышленности наших будущих врагов.

Я глянул на недовольно удивлённую физиономию полицейского чиновника и, безнадёжно махнув рукой, замолк.

— Эк вы возбудились, юноша! — насмешливо сказал Мещеряков.