Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч

Тяжелая болезнь и затянувшийся на три месяца период выздоровления стали поворотным пунктом в жизни Гиббса. Вынужденное бездействие оставляло много времени на размышления, и он в итоге принял несколько важных решений касательно своей духовной жизни. Гиббс решил, что вначале ему нужно обрести внутренний покой, а затем сделать жизнь общественную отражением жизни духовной, т. е. принять сан. Изначально Гиббс хотел стать священником Англиканской Церкви. Вернувшись наконец в Англию, он написал Анне Вырубовой письмо, в котором сообщал, что ему больше не нравится жить в Китае. Он говорил, что хотел бы остаться на родине навсегда:

«Я начал готовиться к принятию сана и частично прослушал необходимый курс при колледже Св. Стефана в Оксфордском университете. Тем не менее в моем возрасте учиться с должным усердием уже не так просто, а я в настоящее время не обладаю ни влиянием, ни связями, которые могли бы облегчить мой тернистый путь».

Однако в 1934 году Гиббс принял решение стать священником Русской Православной Церкви. Он принял крещение в Харбине, и вскоре после этого его рукоположили. Причина, по которой он вновь передумал становиться англиканским священником, остается невыясненной. Гиббс, впрочем, был чрезвычайно впечатлен непоколебимой верой Царской Семьи, поэтому для него единственно возможным было принять их религию.

В начале своего служения Гиббс в честь Цесаревича принял имя Алексей. В письме к Уинифред он описывал свои чувства во время крещения. По его словам, «человек словно возвращается домой после долгих странствий». Несколько лет спустя племянница Гиббса вспоминала, что две сестры Гиббса вышли замуж за англиканских священников, и обе были потрясены его решением.

15 декабря 1934 года Гиббс был пострижен в монахи, 19 декабря он стал дьяконом, а 23-го — священником. Он принял имя отец Николай (в память об Императоре). На церемонии рукоположения присутствовало много русских. Это были те, кто после революции лишились всего и покинули Россию. Некоторые открыто вытирали слезы. «В церкви все плакали… Мне стало плохо», — признавался отец Николай Уинифред.

В письме к своей крестной матери Елизавете Николаевне отец Николай говорил о том, с каким сожалением он расстался с именем Алексей: «Я всегда любил и люблю дорогого Святого Алексея. У нас с ним была духовная связь, и он был дорог мне больше остальных, но его с нами больше нет». В преклонном возрасте отец Николай говорил своему другу Дэвиду Битти, что вдали от Цесаревича он всегда грустил.

Отец Николай переехал из гостиницы «Ориентал Отель» в дом милосердия. Его обычный день проходил за следующими занятиями: литургии, уроки в одной из средних школ, курсы богословия. Кроме того, он изучал славянские языки и занимался с преподавателем индивидуально четыре раза в неделю. Неудивительно, что с этих пор он стал значительно чаще затрагивать в письмах вопросы религии. Настал момент, когда отцу Николаю, по всей видимости, следовало безотлагательно вернуться в Англию, поскольку власти грозились выслать Георгия из страны. К тому времени отец Николай уже успел обустроить своего воспитанника на плодоводческой ферме в Стаурмауте (графство Кент). «…Если мое желание угодно Богу, Он защитит Георгия в этих трудных для него обстоятельствах, если же не угодно, пусть все разрешится сейчас, так будет лучше», — писал отец Николай.

В марте 1935 года отец Николай стал игуменом. Священный Синод отмечал, что он единственный в истории [Великобритании — Прим. ред.] православный игумен. Он немедленно сообщил эту новость Елизавете Николаевне. Будучи очень взволнованным, он позабыл о своем намерении смиряться. Отец Николай набросал черновик письма:

«Вы, [„вероятно“ приписано сверху карандашом] уже прочли в газетах, что архиепископ Антоний возвел меня [„недостойного“ приписано карандашом] в сан игумена… Я обошел весь Харбин в поисках подходящего нагрудного креста и с величайшим трудом наконец нашел тот, который мне понравился».

* * *

Некоторое время отец Николай полагал, что его обязанность состоит в том, чтобы учредить в Англии православно-англиканскую организацию. Отец Николай писал об этом графу Михаилу Николаевичу Граббе[391]: «В течение долгого времени я всерьез надеялся, что Англиканская Церковь сможет мирно сосуществовать рядом со Святой Православной Церковью». Отец Николай мечтал претворить в жизнь свой нереальный план, частью которого было превратить ферму Георгия в монастырь.

В 1937 году отец Николай наконец возвратился в Англию. Семья, разумеется, с радостью приняла его, хотя она до сих пор не могла смириться с усыновлением Георгия. «Все считали это странным», — говорила племянница Гиббса. На тот момент Георгий уже вполне успешно выращивал крыжовник, яблоки и персики, а также занимался разведением домашней птицы. Георгий разместил в местной газете объявление о том, что приглашает на работу специалиста по разведению и содержанию домашней птицы. Женщина по имени Дорис, получившая эту работу, впоследствии стала его женой. Пара поженилась в 1939 году. Отец Николай согласился обвенчать их, однако в день свадьбы неожиданно передумал. Сын Георгия Чарльз высказывает предположение, что священник до последнего момента ничего не знал о том, что невеста уже была замужем и находилась в разводе. У супругов родилось двое сыновей, Чарльз и Эндрю.

Самыми яркими воспоминаниями Чарльза об отце Николае, или «о. Н.», которым он был для мальчиков, были семейные воскресные обеды, которые проходили в страшно стесненной обстановке: «Радио выключали, а нам говорили, чтобы мы вели себя прилично». Младший брат Чарльза Эндрю вспоминает новые подробности: «Атмосфера была наэлектризована». Эндрю вспоминает, что, когда ему было восемь лет, отец Николай спросил его, что он читает. «Когда я назвал Энид Мэри Блайтон[392], — говорит Эндрю, — он отвечал: „Ты должен читать Вальтера Скотта“».

Чарльз, однако, помнит, что их приемный дедушка читал в Рождество приключенческие романы о Бигллсе [майор Джеймс Бигглсуорт] У. Э. Джонса[393]. Эндрю в свою очередь вспоминает, что отец Николай всегда собирал сладости для мальчиков. На свои дни рождения каждый из них получал запас конфет, которого хватало на полгода. Братья говорили, что когда они в детстве шли по улице с отцом Николаем, облаченном в рясу, оба испытывали гордость, к которой, однако, примешивалось смущение.

Теперь отец Николай носил длинные седые волосы и бороду. Несмотря на то что отцу Николаю никогда не удавалось полностью справиться со своим характером, с годами он приобрел обаяние. На поздних фотографиях глаза отца Николая излучают спокойную теплоту, его безупречно гладкую кожу испещрили морщинки, и выражение лица стало добрее. Он широко улыбается, обнажив крупные зубы, частично скрытые под пышными усами. Таня Джойс, дочь Георгия Каткова, вспоминает, что в Оксфорде дети в шутку называли отца Николая «Дедом Морозом». Сейчас Эндрю, посмеиваясь, вспоминает, как в то время